(В ту ночь мне приснился сон, который я вспоминала еще много лет спустя, настолько сильно он врезался мне в память. Мне снилось, что рядом со мной, в комнате, находилось огромное полупрозрачное существо. И я знала, во сне, что каждое мое движение, каждый мой вздох был зависим от этого существа, что без его согласия я не смогла бы встать с постели, не смогла бы ступить ни шага. Прочность стен, окружавших меня, само существование этой комнаты – все это зависело от существа, оно было тем, кто не давал дому разрушиться. Варгиз и Юлик, мавзолей Хумаюна и сердце Антона Антоновича – все это тоже находилось во власти прозрачного существа, оно было всевластно и, может быть, даже бессмертно, но – оно было совершенно слепо. И я, вглядываясь в огромную, полупрозрачную, колышущуюся массу этого ангела, сознавала мое над ним превосходство – потому что я была зряча – и сострадание к его слепоте. Мне было действительно жаль – до слез жаль – того, чье малейшее прикосновение могло бы с легкостью уничтожить меня.)
Я проснулась от громкого и заунывного крика, донесшегося с улицы, и, по тонким полосам света из-под ставней, поняла, что уже наступило утро. В крике было что-то знакомое, что-то слышанное много лет назад, но позабытое, то ли «старье берем», то ли «ножи точить», только на чужом языке. Что предлагали на этой улице в Варанаси – ножи, фрукты, воду? Я встала с постели и вспомнила, что в гостинице подают завтрак, где я смогу договориться о машине, на которой я могла бы доехать до института социологии.
Поднявшись на второй этаж, я оставила ботинки на лестнице и вошла в комнату с большим столом, где хозяин и постояльцы пили чай. Ноги опять мерзли на каменном полу, и я не смогла заставить себя снять куртку, потому что и в этой комнате было холодно. Мы познакомились: турист из Италии, который приехал, чтобы фотографировать местных жителей, пожилые брат и сестра откуда-то из Нидерландов, трое студентов из Америки и женщина по имени Геля – о ней упомянул вчера вечером хозяин.
Мы с ней могли бы быть сестрами, подумала я, у нее похожие волосы, глаза, овал лица. Но в ее чертах было что-то – что-то симметричное, неуловимая гармония, которая делает лицо настолько красивым, что от него невозможно оторвать взгляд. Я не могла понять, в чем заключен был секрет этой красоты: то ли в том, что ее глаза широко расставлены, или в том, что ее губы по-особому изогнуты, или в том, как тверд ее подбородок. Но на нее хотелось глядеть и глядеть. Я подумала, что, если бы здесь был Варгиз, он наверняка бы заговорил с ней, пригласил ее куда-нибудь, попытался бы ее поцеловать. Я подумала, что, если бы у меня было такое лицо, как у нее, Варгиз любил бы меня настолько сильно, что не отпустил бы меня, что поехал бы сам за мной на край света. Если бы только я была ею – и эта мысль осталась со мной, я впервые подумала о том, насколько лучше было бы оставить мою прежнюю личность и стать кем-то еще, затеряться в этой стране, сочинить о себе новую легенду, я была уже на полпути, назвавшись Серафимой, я могу придумать себе другое происхождение, другой город, другую жизнь, в которой никогда не было ни Юлика, ни предательства, ни пионерской организации, ни моего отца с комнатными растениями и разговорами о всемирном заговоре, ни Малкина, ни Варгиза, все в новой жизни было бы ново, и я была бы другой, новой, самой себе незнакомой, я похорошела бы от этой новизны, я стала бы почти так же красива, как эта женщина, Геля, которая сидела за столом, глядя куда-то внутрь себя и не удостаивая даже улыбнуться.
Я сказала, что мне нужно в институт социологии, и все удивленно посмотрели на меня, оторвав взгляды от тарелок, но хозяин меня поддержал. Институт находится на территории университета, сказал он, а университет обязательно надо посмотреть. Он прекрасно построен. Университет выстроен, понимаете ли, в виде полукруга с расходящимися лучами-аллеями. Вот увидите, сказал он и посмотрел на меня, пытаясь вспомнить мое имя. Серафима, подсказала я. Вот увидите, Серафима, сказал хозяин. На его лице отразилось недоумение, он взял вчера мой паспорт на регистрацию, и ему, должно быть, смутно помнилось, что там стояло какое-то другое имя, но кто их разберет, туристов (вероятно, подумал он).
Моторикша называл меня просто «сестра», не удосуживаясь выучить мое длинное – и поддельное – имя. Голова его была закутана в серый шарф, и я пожалела, что не взяла с собой шапки или шарфа, потому что в его фургоне было еще холоднее, чем просто на улице. Мы ехали по разбитой дороге, под оглушительное гудение машин, и коровы, поднимавшие морды из мусорных баков, в которых искали еду, провожали нас печальным взором огромных глаз. Когда мы въехали в университетские ворота, шум и гвалт стихли, аллеи тянулись в виде лучей, исходящих из центра, справа и слева возвышались красно-желтые здания, обрамленные зеленью пальм. Моторикша долго смотрел на мою карту, потом подъехал к зданию библиотеки и показал карту сидевшему там охраннику. Они долго обсуждали, какое здание мне нужно, и, загадочно покачав головой, моторикша поехал дальше. Наконец мы подъехали к трехэтажному, совсем не такому красивому, как другие, зданию. Я вышла и прошла мимо охранников в первый же кабинет, справа, чтобы спросить у человека в тюрбане, сидевшего за огромным письменным столом, где я могу найти Варгиза Исахака, специалиста по проблеме голода в третьем мире, командированного из Дели для участия в конференции. Человек в тюрбане покачал головой и послал меня на второй этаж. На втором этаже я зашла в кабинет еще большего размера, где сидело трое коллег, которым я задала тот же вопрос. Один сказал, что конференция уже закончилась, но Варгиз Исахак, возможно, еще в институте. Другой вышел и пошел его искать. Мне предложили чай, горячий и сладкий, с молоком. Третий человек спросил меня, откуда я и зачем мне нужен Варгиз Исахак. Я сказала, что мы были с ним коллегами, в Европе. Вы тоже исследуете голод, спросил первый человек, тот самый, который объявил мне, что конференция уже закончилась. К этому вопросу я не была подготовлена, я пробормотала что-то насчет биотехнологий, что я, мол, биохимик, но это смежная наука, изобретение новых возможностей, в том числе и в пищевой промышленности. Мои собеседники закивали, но мне показалось, что они прячут улыбку.
Я пыталась бороться с краской, которая заливала мне щеки, но ничего сделать не могла, я знала, что краснею от стыда, я понимала, что они смеются надо мной, что они понимают, почему я сюда приехала, от какой безнадежной страсти, и я догадывалась, что Варгиза в здании нет, что я опять опоздала, а даже если он еще здесь, то не захочет меня увидеть. Эта волна стыда напоминала прежнюю, в Дели, которую я испытала, поднимаясь по лестнице с огромными прорезями окон (слева выходящими на райскую кущу пальм, справа – в подобие тюремного двора). Я вспомнила, что вот такая же – огромная, как цунами, неумолимая, всепоглощающая – волна стыда накрыла и обожгла меня, когда подростком я стояла в классе перед газетой, когда читала статью, которая перечисляла и высмеивала мои поступки, мое недостойное поведение по отношению к Юлику. Я подумала, отставив от себя недопитый сладкий чай, что, может быть, вся моя последующая жизнь, моя поездка сюда, за Варгизом, мое желание увидеть мужчину в роговых очках, который меня избегал, работа на Малкина, который едва замечал меня, все это я делала лишь для того, чтобы вновь и вновь опозориться, чтобы задохнуться от стыда, быть отверженной и посрамленной, потому что, как говорилось когда-то в рекламе по телевизору, «я этого достойна». Только этого я достойна и должна проходить через это снова и снова, счастье и стыд – близнецы-братья, меня могли бы водить по улицам в клоунском колпаке или голой верхом на осле, но вместо этого я езжу из города в город, чтобы тот, кого я хочу увидеть, скрыл свое лицо и отправил меня обратно ни с чем.
Тот, кто пошел искать Варгиза, вернулся в кабинет и сказал, что, увы, мистер Варгиз Исахак уже улетел обратно в Дели, улетел еще утром, как оказалось. Если я хочу, он может дать мне телефон его учреждения в столице, но тут, в Варанаси, я, к сожалению, уже не смогу с ним встретиться, потому что я опоздала.
Я поблагодарила и спустилась во двор, где меня ждал моторикша. Он спал, откинув голову на спинку сиденья. Мне было жалко будить его. Я села за ним тихо-тихо, но от моего движения он все же проснулся и спросил, нашла ли я то, за чем приезжала. Я сказала, что да: мол, я выяснила то, что должна была выяснить, уладила то, что должна была уладить, и попросила отвезти меня обратно, туда, где я остановилась. В магазин тканей, уточнил он. Да, туда, попросила я. Мы ехали обратно по пыльной, неровной дороге, под те же гудки и взгляды коров, и я думала, что мне нужно купить билет на ближайший рейс до Дели, а потом улететь из Индии, потому что я не могу найти Варгиза. Я не нашла его ни в Дели, ни в Бенаресе. Это знак, что нам не суждено быть вместе и что нам не надо встречаться. В этом же нет никакого смысла – пытаться повторить то, что уже один раз случилось и что было хорошо. Судьба наказывает за такую жадность, судьба наказала меня сейчас этой тщетной поездкой, это мне был урок, и его надо выучить.
Поблагодарив моторикшу, я остановилась у ворот гостиницы и вытащила из сумки телефон, которым уже несколько дней не пользовалась. Я решила набрать номер Варгиза, хотя не знала, будет ли здесь связь, будет ли мой телефон работать в Индии, и достаточно ли денег у меня на счету, чтобы сделать международный звонок. Набрав номер, я услышала долгие гудки, и потом – голос Варгиза, он снял трубку и сказал что-то на неизвестном мне языке; его голос я узнала сразу, голос, который окликнул меня когда-то на заснеженной площади перед собором с пестрой мозаичной крышей. Я не знала, что сказать ему. Привет, я здесь, я езжу из города в город в надежде тебя поймать?
Я повесила трубку.
Во дворе перед магазином на деревянной лавочке сидела женщина по имени Геля, которую я видела за завтраком. Во рту у нее была сигарета и, когда я подошла ближе, она протянула мне пачку. Я отказалась, но села рядом с ней. Как университет – нашла то, что искала? – спросила она. Бессмысленная поездка, ответила я. Ничего не нашла. Она вопросительно подняла бровь, и я рассказала ей все, с того момента, когда Варгиз попросил меня сделать его фотографию на заснеженной площади, до той минуты, когда я прощалась с ним в жарко натопленной комнате с обертками, р