После тщательного осмотра места происшествия машину отбуксировали в гараж. Инспектор уголовного розыска Макеев уехал последним. Он долго еще лазил по травянистому откосу и ходил по совхозному саду, исследуя путь бегства преступников. Ему удалось обнаружить в непросохшей от ночного дождя глине свежие следы двух пар обуви — 39 и 43 размеров. Следы сфотографировали, сняли с них гипсовые слепки. Ничего другого найти не удалось.
В этот же день Макеев установил адрес Зурина — владельца голубой «Волги» и отправился к нему домой. Дома Зурина не оказалось. Не появился он и ночью. А утром, к удивлению Макеева, который уже собирался рассылать размноженную фотографию преступника участковым, тот заявился в милицию собственной персоной. Но самое удивительное началось минутой позже, когда в кабинете появился Стогов.
Макеев сразу узнал Зурина, хотя одет тот был иначе, нежели описывал сержант. Вместо фиолетового синтетического костюма и белой рубашки на нем была пестрая хлопчатобумажная рубашка навыпуск, узкие техасы, широкие сандалии. Развязной походкой Зурин подошел к столу Макеева и развалился на стуле.
— Меня направили к вам. Я пришел заявить...
В эту минуту в кабинет случайно заглянул Стогов.
— A-а, сам пришел, — изумленно протянул он, увидев Зурина.
Тот скользнул по лицу сержанта равнодушным взглядом и повторил:
— Я пришел заявить...
— Что, не узнаешь?! — повысил голос Стогов.
— Кого? — раздраженно спросил Зурин, уставясь на сержанта.
— Меня. Кого ж еще?
Зурин недоуменно пожал плечами.
— Впервые вижу.
— Как так?! — у Стогова перехватило дыхание. Он растерянно оглянулся на Макеева. — Он это! Он!
Зурин тоже повернулся к Макееву:
— В чем дело? И что тут происходит?
Макеев долго и внимательно смотрел на Зурина, который спокойно выдержал его изучающий взгляд, затем достал из ящика и выложил на стол паспорт и удостоверение водителя.
— Ваши?
— Мои, — обрадовался Зурин, открыв паспорт. — Конечно, мои.
— Ваши... Так как же ваши документы попали в руки сержанта, а затем сюда?
Зурин изумленно вскинул брови.
— Не знаю. Я думал, вы мне сами об этом расскажете. Ведь я зачем пришел? Заявить, что сегодня утром обнаружил пропажу своей автомашины. А вы мне рта раскрыть не дали, — Зурин закурил, покачал головой. — В общем сегодня утром собрался я кое-куда съездить, а машины на месте нет. Я даже не знаю, когда ее угнали — вчера или сегодня, так как дома не ночевал. Вчера я к машине не подходил. Из дома ушел утром и, откровенно говоря, перед уходом сильно выпил. Пьяный за руль не сажусь. В машине — не помню только, заперта она была или нет, — находились эти документы. И теперь, поразмыслив, я, пожалуй, могу ответить, как они попали к вам. Или их нашли в брошенной машине, или угнавший ее вручил их милиционеру, а сам скрылся. Впрочем, вам виднее. А теперь разрешите забрать документы и узнать, что с машиной.
Макеев ответил не сразу. Он продолжал неподвижно сидеть, положив локти на стол и наклонив тяжелую седую голову. «Ловко поворачивает, подлец, — думал он. — Очевидцев, помимо Стогова, нет. Доказательств мало. Есть слепки следов, но с узконосых ботинок, а не с разлапистых босоножек.
— Где вы, говорите, сегодня ночевали?
— Я еще не говорил. В родительском гнезде. Правда, в одиночестве. Предки на отдыхе.
— Значит, не дома ночевали?
— Говорю — выпил. Далеко было идти. Я провел вечер у бывшей жены. Ее дом рядом с домом родителей.
— А где вы находились вчера между 12 и 13 часами?
— А что?
Макеев выжидательно смотрел на Зурина. Выдержав взгляд, тот лениво пожал плечами.
— Пожалуйста, если это вас почему-то интересует. Ровно с двенадцати и до половины четвертого я сидел в кино, в клубе швейников. Смотрел «Бриллиантовую руку» и «Кавказскую пленницу». Подряд. Рассказать содержание?
— Нет, зачем же. А с кем были?
— Один.
— А билеты случайно не сохранились?
— Сохранились, — Зурин полез в карман, извлек две синие бумажки, — и не случайно. Но это долгая история, связанная опять-таки с бывшей женой.
— Билеты можно подобрать на улице, — глухо вставил Стогов. Он окаменело стоял у стены.
— А почему я должен подбирать на улице? — Зурин пожал плечами, развернул перед Макеевым бумажки. — Да такие на улице и не валяются. Смотрите: четыре билета. Два с оторванным контролем, а два — нет. По той причине, что моя бывшая жена не приняла приглашения. Мне об этом не хотелось распространяться. Я человек гордый.
— Алиби, значит? — подытожил Макеев.
— Ничего не понимаю. Причем тут алиби?
— Притом, что сбитый вчера в 12.30 вашей машиной мальчик погиб.
— Вон оно что, — присвистнул Зурин. — История... Теперь все ясно.
— Да, история... — Макеев задумчиво смотрел на билеты. Нет, он не собирался менять принятого решения. Он чутьем угадывал фальшь в поведении Зурина. И, кроме того, он не мог не верить Стогову. А билеты? А с билетами надо разобраться. Он перевел взгляд на Зурина.
— Вы где работаете?
— В аэропорту. Автокарщиком.
— Я вынужден задержать вас.
— Почему?
— Для выяснения некоторых обстоятельств.
Когда был оформлен протокол задержания и возмущенного Зурина увели, Макеев долго молчал, покуривая, потом спросил Стогова.
— Может, ты все-таки обознался, а? Нелепо вроде: отдать свои документы, а потом сбежать?
— Я на границе служил, товарищ капитан. Слету личность запоминал. И этого запомнил. А насчет документов так: испугался он тогда за свою шкуру и поэтому документы отдал. А потом очухался и придумал все это.
— Да, ситуация! И еще эти билеты... А у нас — ничего. Опознание отпало. Фотография его у нас есть. Даже я бы его опознал, хоть и не видел никогда. Вот теперь попробуй докажи, что это был именно он, а никто другой. Ладно, с женой его поговорим, а там посмотрим.
Бывшую жену Зурина — Олю Фролову, работавшую лаборанткой на химзаводе, товарищи охарактеризовали как человека честного и добросовестного, которому можно верить.
После работы она пришла в милицию. Лицо открытое, симпатичное. Держится скромно. Макееву она понравилась. «Совсем не пара ей этот хлыщ. Задурил, видать, девчонке голову».
— Хотим кое-что уточнить, — сказал он, — насчет вашего бывшего мужа. Вы с ним не живете?
— Нет. Он пил, обманывал. В общем...
— Понятно. Он говорил, что вы с ним иногда встречаетесь.
— Очень редко. И не по моей инициативе.
— Скажите, вчера он приглашал вас в кино?
— Да.
— В какое время? Приблизительно.
— Он позвонил утром, что-то около одиннадцати. Сказал, что купил билеты. В клуб швейников. Я отказалась. Тогда он пришел после кино сам, показал мой неиспользованный билет. Сказал, что будет хранить его вечно и еще что-то в этом роде. В общем паясничал, долго не уходил.
— Он был пьян?
— Да.
— Клуб от вашего дома далеко?
— Минут пятнадцать ходу.
— Когда он пришел?
— Около четырех.
— Понятно, — прикинул Макеев. — Сеанс закончился примерно в половине четвертого. А как он был одет?
— Одет? — Фролова на минуту задумалась, припоминая. — Пестрая рубаха, техасы, сандалеты.
— Ясно. А вы не знаете, у него есть фиолетовый костюм?
— Не знаю. Но такого я никогда на нем не видела.
В кабинет ввели Зурина. Руднев поднял голову. Ему предстояло продолжить трудный бой, начатый Макеевым. И не просто продолжить, а перейти в наступление, вырвать инициативу. Для этого он уже имел кое-что, чем не располагал и не мог располагать Макеев в силу объективных обстоятельств.
Руднев видел слабые места противника. По одному из них он ударит сейчас, не откладывая. Это — алиби. Щит, который внешне выглядит непробиваемым. Другое слабое место — спутник Зурина. И его нужно обязательно найти. Даже если он такой же негодяй, как и Зурин, бороться с ним будет легче: ему ничего не грозит. И разыскать его надо скорее, по горячим следам. На этот счет у Руднева появились кое-какие соображения, когда он изучал нарисованную Макеевым схему побега Зурина и его напарника. Соображения эти требовали проверки непосредственно на месте происшествия, которую он хотел сделать сегодня же, после допроса Зурина.
— Садитесь, — Руднев кивнул на свободный стул.
Зурин сел, закинул ногу на ногу. Подняв бровь, он оценивающе и бесцеремонно посмотрел на простое крутолобое и скуластое лицо следователя, перевел взгляд на лежащую на столе пачку сигарет. Глаза у него были неприятные: водянистые, холодные.
— Разрешите?
— Курите.
— Вы меня вызвали, чтобы отпустить? Вам-то, надеюсь, все ясно?
Руднев в упор посмотрел на Зурина.
— Нет, не все.
— А что именно?
— Алиби.
— В деле есть билеты.
— Но мне показалось, что они свидетельствуют об обратном.
— То есть? — Зурин выпустил струйку дыма. В глазах мелькнуло выражение то ли недоумения, то ли досады.
— Контроль оторван слишком тщательно. Края в месте отрыва бахромятся. Так бывает, когда это делает человек, располагающий временем. Отрывает медленно, скрупулезно. А контролер обычно рвет быстро, торопливо, оставляя края ровными, как срезанные.
— Вы правы, — согласился Зурин. — Дело в том, что контролер действительно разрывал мой билет медленно, не торопясь. Я пришел рано. Народу было слишком мало, чтобы спешить.
— Понятно. Возможно, я ошибся. — Руднев усмехнулся. — Кстати, вы не допускаете, что я тоже мог находиться на этих же сеансах или мог быть подробно проинформирован о них?
— Ну и что? — неуверенно протянул Зурин.
— Ничего. Просто меня интересует, как вам понравился журнал, который дали перед сеансом. И как он, к примеру, называется?
Руднев выжидающе смотрел в бледное, вдруг окаменевшее в невольном напряжении лицо Зурина.
— Журнала я не видел. Опоздал.
— Допустим. Ну а что было потом, после журнала, помните?
— Ну?
— Тогда скажите: лента рвалась?