бы не стоило уговорить его молчать. И мы бы ничего не узнали.
— Но на шум подошли другие. Когда Седов закричал.
— Тоже верно. Хотя он мог и не кричать, — Петр Саввич поднялся с кресла, прошелся, раздумывая, по кабинету. — А как насчет следов, улик? — закурив, спросил он.
— Следов никаких. Точнее, слишком много. Пока Мухина вытаскивали, наследили так, что разобраться было просто невозможно. Но... — Белов сделал паузу, — есть одна деталь. Весьма и весьма странная. На месте происшествия в углу вагончика, среди инструментов Мухина обнаружен охотничий топорик. На обухе выпукло выделяется треугольное клеймо. На лбу Мухина чуть заметно проступает треугольный отпечаток, по размеру и конфигурации совпадающий с клеймом. А на обухе топора никаких следов — ни крови, ни волос.
— Чей это топорик?
— Мухина.
— Так. Дальше.
— На топорище ровный несвежий слой пыли, который не мог образоваться за несколько часов, прошедших с момента происшествия.
— Значит, топор этот не трогали и у кого-то есть точно такой же?
— Есть.
— Ну-ну, — нетерпеливо спросил Петр Саввич, — у кого же?
— У Шубина. Седов показал, и другие подтвердили, что у Мухина и Шубина были одинаковые охотничьи топорики с одинаковым клеймом. Их продал им знакомый кузнец, когда они «шабашили» по колхозам. Я сделал снимки. Вот, — Белов перевернул несколько страниц дела, остановившись на вкладыше с фотоснимками, — фотографии отметины на лбу Мухина и клейма на обухе топора совпадают полностью. И по конфигурации, и по размерам.
— Ну и что ты думаешь по этому поводу? — спросил Петр Саввич, разглядывая фотоснимки. Бесспорно, налицо была существенная и веская улика. Верней, была бы. Если бы она не противоречила логике жизни, логике взаимоотношений Шубина и Мухина.
— Думаю, что есть и третий такой же топор. Или кто-то почему-либо воспользовался топором Шубина.
— Возможно, — согласился Петр Саввич. — Хорошо бы разыскать кузнеца. Он-то знает, сколько было таких топоров.
— Кузнец умер. Жил бобылем. Дом и кузницу его снесли.
— Понятно, — Петр Саввич захлопнул папку с делом, посмотрел на следователя. — У тебя все?
— Все.
— Тогда давай подведем итоги. Итак, Шубин и Мухин — родственники. Жили весело, души друг в друге не чаяли. Значит, Шубин отпадает. У потерпевшего ничего не похищено. Нападение с целью ограбления, даже случайное, тоже исключается. Врагов у Мухина нет.
— Кроме Седова, — продолжил мысль прокурора Белов. — Условно, конечно. А Седов утверждает, что видел на месте происшествия Шубина. В чем, правда, и сам сомневается. А вот ударили Мухина топором, который мог быть только у Шубина. А Шубин ударить никак не мог, потому что родственник.
— А Седов, хоть и не родственник, тоже бить не должен, — заключил Петр Саввич. — За отсутствием мотивов. Его враг не Мухин, а Шубин.
— Путаница в общем.
— Да, все запутано кем-то. Кем, мы пока не знаем. А вот распутывать надо нам с тобой. И ничего не поделаешь. Такая наша, брат, доля, — похлопав Белова по плечу, Петр Саввич подошел к окну и распахнул его. В кабинет хлынул свежий вечерний воздух, качнув сизые полосы табачного дыма, повисшие над столом.
В этот момент дверь в кабинет открылась и на пороге появилась не старая еще миловидная женщина в забрызганном грязью сером пальто, простоволосая, со слезами на глазах.
— Это он убил Сеню, зверь, — убежденно сказала она. — Он, Седов. Он и меня бил. Пряжкой... — женщина зарыдала и упала в подставленное Беловым кресло. — Он, он...
— Успокойтесь, — Петр Саввич внимательно смотрел на женщину. — Кто вы?
Белов подал незнакомке стакан воды. Женщина отпила глоток и сбивчиво заговорила.
— Жена я Мухина. Правда, фактическая. Раньше я с Седовым жила. А потом к Мухину ушла. Давно еще. Никто про это, кроме них да Шубина, не знает. Вот и отомстил он Сене, Мухину то есть. Тогда еще грозился, когда уходила. Дите невинное осиротил, — женщина снова зарыдала.
— Похоже на мотивы, Петр Саввич... — тихо заметил Белов. — У Мухина появился враг.
Прокурор неопределенно пожал плечами.
— Успокойтесь, — вновь обратился он к женщине. — Мухин жив.
Женщина подняла на Петра Саввича заплаканные глаза, вытерла ладонью слезы.
— Вы его видели?
— Я его видел, — сказал Белов. — Самое опасное позади.
— А почему ж меня не пускают?
На столе зазвонил телефон. Прокурор снял трубку.
— Одну минуту, — он прикрыл трубку ладонью, посмотрел на Белова: — У меня надолго. Пока иди зафиксируй показания.
— Хорошо, — Белов кивнул, перевел взгляд на женщину: — Пойдемте со мной гражданка....
— Седова, — подсказала она. — Я документы еще не поменяла.
Отпустив Седову, Белов торопливо вернулся в кабинет прокурора, где тот сидел за столом, задумчиво склонив голову.
— Петр Саввич, — с порога начал он, — думаю, что бригадира следует...
Прокурор поднял голову и внимательно посмотрел на Белова.
— Только что звонили из милиции. Подбросили еще одну загадку. Шубина на месте не оказалось. На участке, куда он был переведен, он, оказывается, и не появлялся. Сбежал ли он, или что-нибудь случилось с ним — пока неизвестно, — Петр Саввич помолчал. — И все равно Седова брать не будем, пока не обнаружится Шубин.
Белов согласился. Кажется, теперь многое, хотя и косвенно, показывало, что на Мухина покушался бригадир. И что, возможно, он убрал и Шубина. Но при таких обстоятельствах другой на месте Седова давно бы сбежал. И кроме того, вспоминая допрос Седова, Белов не мог отметить, чтобы в поведении и рассказе бригадира он уловил фальшивые нотки. «Или Седов не виноват, или слишком хитер и знает, что все сделано чисто».
На следующее утро Белов и Петр Саввич вместе допрашивали Седова и Фокина. В их показаниях противоречий не было. Долгим был разговор с бригадиром. Когда речь зашла о бывшей жене, Седов заволновался.
— Жену бил? — спросил прокурор.
— Раз ударил. Ремнем, — глухо ответил Седов. — Когда их в кустах поймал.
— Она сама ушла?
— Сама. Только я все равно после этого жить с ней не стал бы.
— Мухину угрожал?
— Было. Спьяну.
Но хотя Седов и волновался, в его поведении и словах была неподдельная естественность. И этот допрос не внес никакой ясности в дело и не дал ответа на мучивший прокурора и следователя вопрос: кто же перед ними — преступник или ни в чем не повинный человек?
А через день милиция обнаружила Шубина, живого и невредимого. Его задержали на станции, в ста километрах от города, когда он выходил из леса. Топорика при нем не было.
— Так что же, выходит Шубин его ударил? — спросил Белов, узнав об этом. — Но почему? Не понимаю.
— Подожди, подожди, — Петр Саввич предупреждающе поднял руку. — Улик у нас с тобой по-прежнему ни против Шубина, ни против Седова, ни тем более против кого-то третьего никаких нет. Одни догадки. Мухин пока ничего сказать не может. Когда он придет в себя — неизвестно. Да и вряд ли он что знает.
— Петр Саввич. Допускаю, что Седов не виноват. Но не мог же и Шубин просто так, без всяких мотивов, прийти и стукнуть своего родственника топором.
— Без мотивов не мог, — Петр Саввич наморщил лоб, что-то вспоминая. — А может, у него все-таки были мотивы, а? Только не для Мухина.
— То есть?
— Ведь Мухин находился в вагончике бригадира? Так?
— Да. По рекомендации фельдшера Седов временно перевел заболевшего Мухина в свой вагончик из общего, чтобы изолировать от бригады, а сам перешел в общий.
— А когда перевел? До ухода Шубина или после?
— После. Вечером. А Шубина отправили днем.
Петр Саввич пристально посмотрел на Белова.
— Значит, Шубин не знает о переводе Мухина?
— Не должен.
— Вот-вот, — прокурор возбужденно заходил по кабинету.
Его волнение передалось Белову. Он понял мысль прокурора. Это была важная деталь, над которой они не задумывались раньше и которая приобрела свое значение лишь теперь, когда Шубина, живого и невредимого, задержали при попытке скрыться.
— Итак, вы не знаете, что произошло там?
— Нет. Говорю, я там не был.
Грязный и обросший, в рваном ватнике, Шубин сидел, ссутулясь, перед столом следователя и, морща лоб, разглядывал носки своих разбитых сапог. Бесцветные, водянистые глаза поблескивали холодно и злобно. Он нервничал, чувствуя на себе пристальный, изучающий взгляд следователя.
— А чего вы вдруг сорвались? — Белов перевел взгляд на разбитые сапоги Шубина. — Сапоги-то ваши того... Всмятку. И куда это вас понесло? Работали бы себе и работали.
— От работы лошади дохнут, — мрачно отозвался Шубин. — Надоело.
— Понятно, — отозвался Белов. — Допекла, значит, работа? Даже родственника своего не взяли. И у бригадира не отпросились.
При этих словах Шубин чуть заметно побледнел.
— И топорик с собой не взяли? — помолчав, спросил следователь.
— Какой топорик?
— Какой? Свой, конечно, охотничий.
— Потерял я его.
— Давно?
— Недели две тому назад. По пьянке. А где — не помню.
— Топоры у вас с Мухиным одинаковые были?
— Одинаковые.
Шубин лихорадочно «переваривал» вопросы следователя, силясь угадать, что кроется за ними. На лице его застыло напряженное выражение. Пальцы подрагивали.
— Значит, две недели, как топор потеряли? А все-таки что вы делали в ту ночь, после перевода на другой участок? — снова спросил Белов.
— Что делал? — продолжая игру, Шубин удивленно поднял брови, но, встретившись со спокойным, оценивающим взглядом следователя, отвел глаза. А в памяти помимо воли снова всплывали события той ночи.
Шатаясь от усталости и выпитой водки, он шел по лесной тропинке. Была непроглядная тьма, тревожно шумел ветер. Выйдя из лесу, Шубин пошел вдоль проселочной дороги кустарником, подступавшим к вагончикам бригады. Когда до вагончиков оставалось метров пятьдесят-семьдесят, он, злой и насквозь промокший, замер в кустах и прислушался. Тишина. Надвинув на лоб кепку и поправив торчащий за поясом топорик, подкрался к вагончику бригадира. В этот миг из-за туч выглянула луна, залив неровным бледным светом лес и поле. Не заметив ничего подозрительного, Шубин быстро поднялся по ступенькам вагончика и осторожно надавил на дверь. Дверь легко подалась. Взгляд выхватил из темноты койку, стоявшую в двух шагах от двери. Лежавший под серым одеялом человек негромко всхрапывал, повернувшись лицом к стене. «Спишь на чистой постели, а меня в самую грязь отправил?!» Человек вдруг застонал и заворочался. Шубин дрогнул, но лютая ненависть пересилила страх. Пошатнувшись, он выхватил из-за пояса топор и ударил им спящего по голове.