— Что ж, — говорили они, — пока кувшин новый, и вода холодная. Но вот увидите, не пройдет и месяца, как она пойдет по стопам бывшего председателя — засядет у себя в конторе, и уже не оттащишь ее от стола и телефона.
Нельзя сказать, чтобы подобные пересуды не достигали ушей Шасолтан. Но она старалась не обращать внимания на выпады болтунов и поступала так, как считала нужным для пользы дела.
Гайли Кособокий обычно поднимался раньше других. Но сегодня Шасолтан, кажется, опередила и его. Когда Гайли, загрузив свой новенький «Москвич» капустой и морковью, пропылил с утра пораньше в сторону города, Шасолтан уже подходила к правлению.
Тут ее нагнала председательская машина.
— Выходит, опоздал я сегодня? — приоткрыв дверцу, виновато спросил водитель.
— Нет, Бегенч, — успокоила его девушка. — Это я поторопилась и не стала тебя ждать.
— Куда отправимся сейчас? В третью бригаду?
— Кажется, сегодня придется нарушить обычай и посидеть в конторе… Вот что, Бегенч. Поезжай-ка ты к Аймурадову, а потом к Нуръягдыеву и привези обоих сюда. Скажи, что я их здесь жду.
С этими словами Шасолтан вошла в правление и, не доходя до своего кабинета, свернула в бухгалтерию.
— Как поживаешь, Аннагельды? — обратилась она, приоткрыв дверь, к счетоводу. — Что так рано?
— Да вот, главный поручил срочное дело… — Худощавый парень, сидевший за столом, захлопнул лежащую перед ним пухлую папку и вскочил, увидев председателя. — У Дурды-ага всегда все срочно, — не без досады добавил он.
— Аннагельды, братишка, окажи мне любезность. Это ведь твой «Москвич» стоит у дверей? Так вот, привези, пожалуйста, Дурды Кепбана, он мне срочно нужен. Не сочти за труд. А как с Таганом, не знаешь? Выйдет он сегодня на работу?
— Вряд ли. Он еще болен.
— Если так, то его не будем беспокоить.
Пока Шасолтан открывала окна и проветривала свой кабинет, Аннагельды привез главного бухгалтера.
— Простите, Дурды-ага, что потревожила вас в такую рань, — сказала Шасолтан, здороваясь с ним.
— Да я и без того уже собирался идти, когда Аннагельды подъехал.
— Скажите, пожалуйста, до вас за последние дни доходили какие-нибудь вести о Тойли Мергене?
— А что, разве с ним что-нибудь случилось? — удивился Дурды Кепбан.
— Нет, я вообще спрашиваю, — объяснила она. — Может, вы его навещали.
— Нам, Шасолтан, сейчас в гости ходить некогда. Уже четыре дня, не разгибаясь, отчет составляем. Иначе банк денег не даст… А почему все-таки Тойли-ага вас беспокоит?
— Понимаете, какое дело… Ушел он из ателье.
— Ну да! — воскликнул Дурды Кепбан и даже крякнул от неожиданности. — Кто сказал? Вы сами его видели?
— Сама не видела, а только вчера Кособокий Гайли принес эту новость.
— Может, он пошутил?
— Нет, клялся, что правда.
— Положим, я и сам не верил, что Тойли-ага там задержится.
— Якобы он после отказа залег у себя и никому на глаза не показывается… Сейчас должны приехать Аймурадов и Нуръягдыев — я за ними машину отправила, пока они по делам не ушли. Хорошо бы, конечно, чтобы и Таган присутствовал, да, говорят, болеет еще.
— Вы что, хотите заседание бюро провести?
— Нет, заседание мы уже с Тойли Мергеном проведем — его ведь из состава бюро никто не выводил, а вот посоветоваться, обменяться мнениями относительно того, как нам быть с коммунистом, который сейчас не у дел, необходимо. Ведь он наш товарищ. И если такой человек избегает людей, дома отсиживается, значит, наш грех. Это — одно. А кроме того, Тойли Мерген знает колхозное производство как свои пять пальцев. Что же, ему в родном колхозе достойного места не найдется!
— Это верно… — согласился Дурды Кепбан. — Ничего, если я закурю?
— Курите, курите!
Главный бухгалтер не сделал и двух затяжек, как в кабинет вошли заведующий овцеводческой фермой Баймурад Аймурадов и секретарь комсомольской организации Реджеп Нуръягдыев.
— Видно, Шасолтан позаседать не терпится, если она ни свет ни заря послала за нами, — пробасил Аймурадов, садясь напротив главбуха. — Валла! С той поры, как взялись за Тойли Мергена, ну прямо света божьего не видишь от этих заседаний. Нельзя ли их как-нибудь поубавить?
Всем своим обликом Аймурадов давал понять, что он человек не рядовой. И сейчас, глядя на него, Шасолтан вдруг поняла, что не только плотной фигурой и важной походкой, но и перепоясанной широким ремнем гимнастеркой, и широкими галифе, и скрипучими сапогами, не говоря уже о манере сидеть развалясь и говорить начальственным тоном, заведующий фермой напоминает ей Каландара Ха-нова.
«Под председателя райисполкома работает», — подумала она. И тут же, как женщина, подметила коренное различие между ними. Ханова менее всего можно было назвать красавцем. Но при всем том он чем-то неотразимо привлекал женские сердца и умел с одного взгляда расположить к себе собеседницу. Что же касается Аймурадова, то, несмотря на правильные черты лица и хорошую стать, было в его облике что-то неприятное, настораживающее.
— Что ж, сократить количество заседаний в нашей власти, — твердо выдержала взгляд Аймурадова Шасолтан. — Кстати, у нас сегодня будет не бюро, а просто товарищеский разговор. Если бы речь шла о заседании, следовало бы и Тойли Мергена позвать. А я как раз и предлагаю о нем поговорить…
— Да, уж теперь Тойли Мерген забудет сюда дорогу! — с торжествующей ноткой в голосе произнес завфермой и по-хозяйски небрежно откинулся на спинку стула. — Только стоило ли из-за этого вытаскивать нас из-под одеяла? Даже горло промочить не успели. А ведь если разговор пойдет о Тойли Мергене, то уж это надолго. Нет, видно, нам без чая не обойтись. Как ты считаешь, Реджеп-джан?
Секретарь комсомольской организации вежливо промолчал, но тут, словно дожидаясь сигнала, в кабинет вошел Аннагельды и поставил перед Аймурадовым огромный чайник. Затем он принес пиалы и печенье.
— Ай, молодец, Аннагельды! Хороший ты парень! — приговаривал Аймурадов, переливая чай из чайника в пиалу и обратно, чтобы лучше заварился. — Когда мне придет срок выходить на пенсию, я тебя на свое место посажу, Аннагельды-хан!
— А ты полагаешь продержаться на своем месте до пенсии? — пошутил Дурды Кепбан.
— Смотрю я, ты только о том и мечтаешь, как бы со мной поменяться! — подхватил шутку Аймурадов. — Ну что ж, давай! Я этими поездками в пески по горло сыт. С радостью за твой стол сяду — где же еще так легко можно от работы отлынивать?
— Охотно уступил бы тебе свой стол, да ведь не справишься.
— Почему же? Я тоже счетоводом был.
— Те времена давно прошли, Баймурад…
Неизвестно, как долго длилась бы их перепалка, но тут заговорила Шасолтан. Она рассказала о том, что Тойли Мерген отказался работать в ателье, что он безвылазно сидит дома, даже, как говорят, лежит, а не сидит, что настроение у него, очевидно, далеко не самое лучшее.
— А мы, члены бюро, ничего не знаем ни о его состоянии, ни о его намерениях… — с укоризной сказала она.
Все приумолкли, только Аймурадов, для которого вообще каждая минута, когда говорил не он, а кто-либо другой, была тягостна, иронически улыбнулся, наполнил из чайника свою пиалу и как бы между прочим заметил:
— Я, например, иной раз целую неделю ничего не знаю о своей жене, и то не горюю…
— Ладно, о мужьях и женах — потом, — нахмурилась Шасолтан.
— Что ж тут плохого, если Тойли Мерген у себя дома лежит? — не удержался от возражения Аймурадов. — Почему мы должны его поднимать? И вообще какое этот человек имеет теперь к нам отношение?
Вместо ответа Шасолтан спросила у него:
— Вы член нашего бюро?
— Да, — удивленно подтвердил тот.
— Тойли Мерген — тоже. Он коммунист и состоит в нашей организации. Партийный долг обязывает нас заботиться о нем. Неужели такие вещи надо объяснять? Короче говоря, у меня есть предложение.
— Ну-ка, ну-ка, давайте послушаем, — продолжал зубоскалить завфермой. — Понравится — поддержим, не понравится…
— Я считаю нужным, — прервала его разглагольствования Шасолтан, — срочно созвать партбюро с обязательным присутствием Тойли Мергена и предложить ему достойную работу в родном колхозе.
Баймурад Аймурадов громко расхохотался.
— Прошу прекратить неуместный смех, товарищ Аймурадов, — отчеканила покрасневшая Шасолтан. Она даже встала от возмущения. — Речь идет о нашем товарище, о коммунисте. И мы должны вмешаться в его судьбу по-товарищески.
— Как же не смеяться, товарищ Назарова, если вы такие вещи говорите, — с ласковой иронией произнес Аймурадов и снова рассмеялся. Но тут же расчетливо оборвал смех и продолжал уже сердито: — Что же получается? Только вчера человека выставили вон, а сегодня уже назад приглашаем? На что же это похоже?
Судя по всему, Шасолтан предвидела подобные возражения. Во всяком случае, она тут же, со всей энергией глубоко убежденного в своей правоте человека, принялась объяснять, как обстоит дело.
— Да, Тойли Мерген освобожден общим собранием от должности председателя, — терпеливо втолковывала она заведующему фермой. — Но ведь он пока еще такой же член нашей артели, как и все мы. Это во-первых. Во-вторых, что бы там ни было, а колхоз должен дорожить человеком, который обладает таким опытом и такими организаторскими способностями. Подобными людьми не разбрасываются. Он еще может принести здесь большую пользу. Он нужен колхозу! Ну, а в-третьих, хорошо бы нам поаккуратнее выбирать слова, когда мы говорим о наших товарищах. По-моему, выражение «выставили вон» никак сюда не подходит, — спокойно и строго закончила Шасолтан.
— Простите, если я нехорошо сказал, — быстро перестроился Аймурадов. — Считайте, что я этих слов не произносил. Но вы, товарищ Назарова, меня не поняли. Я просто считаю, что человек, который много лет был председателем, уже не захочет взять в руки лопату.
— Почему вы так думаете?
— Да я по себе сужу, хоть я и не председатель, а всего лишь заведующий фермой. Освободят меня от этой должности, я уже на меньшее не соглашусь. Ни за что! А ведь мне до Тойли Мергена далеко — он человек высокомерный… Или это тоже нехорошее слово? Ну ладно, скажем так: он человек гордый и своей честью не поступится.