— А зачем он тебе понадобился?
— Уж не влюбилась ли?
— Ой, девочки, не отдадим ей!
Марал густо покраснела и ответила:
— Все шутите. Его к телефону из области просят, — сама не зная для чего, соврала она.
— Так бы и сказала! А мы думали…
— Лучше не ходи туда… там буря!
— Что за буря?
— Он вызвал Пирли Котура и баню ему устроил. Строгий племянник — до дяди добрался! Вот какой у нас зоотехник!
— А мне-то что! — с ложным безразличием проговорила Марал.
Подойдя к двери, Марал в нерешительности остановилась. Из комнаты слышался сиплый голос Пирли Котура:
— Ты, дорогой племянничек, на меня не кричи! Без меня бы ты, сосунок, ничего не значил. Тьфу — и больше ничего! Кто тебе дом отремонтировал? Не знаешь? Кто тебе ковры-мавры, койки-мойки, зеркала-меркала купил? Не знаешь? Чье ты масло, мясо каждый день ел?
Марал отскочила от двери. Все стало понятным. Значит, люди правду говорили…
Айджамал встретила Бике-эдже ласково. Жалкий вид подруги встревожил ее.
— Лицо у тебя темней тучи, подруженька! — всплеснула она руками.
— А чему радоваться-то? — тяжело вздохнула Бике-эдже.
— Случилось что-нибудь?
— Ой, не говори! Пришли вчера Хангельды с Пирли, и началась у них ругань…
— Что началось, подруженька?
— Вцепились друг в друга… — И Бике-эдже зарыдала.
Айджамал ничего не понимала. Она всячески успокаивала Бике-эдже, по та продолжала плакать. Наконец она немного успокоилась и стала рассказывать, что Хангельды привел Пирли Котура и стал выбрасывать во двор вещи, которые она приобрела к его приезду с помощью Пирли. Теперь в комнате стало пусто, хоть арбузы катай по полу.
— Не знаю, что и делать. Свадьбу теперь придется отложить. Говорят, и Марал смотреть на него не хочет. Ходить моему Хангельды всю жизнь холостым. — И она заплакала пуще прежнего. — Не сбылась моя мечта, подруженька, породниться с тобой!.. — Она встала и направилась к выходу: — Прощай, подружка, не жди меня больше к себе.
Марал слышала все от слова до слова. С глазами, полными слез, подошла она к матери и прижалась к ее груди.
— Доченька, а с тобой что? — испугалась старуха.
— Мама, милая мама, — проговорила Марал, — это от радости. Ведь сердце не камень!.. Теперь только я поняла, какой он хороший…
С сияющим лицом, гордая и торжествующая, Айджамал неторопливо поднялась с ковра и взяла Бике-эдже за руку.
— Посиди, поговорим еще с тобой. Без тебя мне скучно, — успокаивала она подругу. — Ведь мы всегда с тобой были как родные! Понимаешь, милая Бике-эдже, родные!..
Сон МирабаРассказ
В разгар сезона на полив хлопчатника в бригаде всегда ставят нас пятерых, комсомольцев. Мы дружим еще со школьной скамьи и работаем горячо. Работа живая, в хлопотах с утра до ночи, а то и ночь напролет. Поливать хлопчатник не то что клевер. Там пусти воду и жди, пока делянка заполнится, лежи на меже, покуривай, а у нас — по бороздкам, малой струей. Следишь неотрывно, чтобы гребень не промыло и чтобы вместо бороздковых ручейков болота не устроить. Тут гляди в оба. А самая горячая пора как раз в мае и в июне.
Нынче тоже, можно сказать, с половины мая в поле живем, не каждый день домой заглядываем. Работаем в охотку, друг перед другом стараемся и помогаем друг другу. То по отводам разойдемся, то опять впятером сходимся у головного шлюза. По всем правилам поливаем, воду бережем, за каждым кустиком следим, чтобы нигде не подсыхало. У нас за поливом особо следят: малейшее нарушение — так председатель и агроном не дадут спуску, а у бригадира мы все время на виду.
Работаем неделю, вторую, все хорошо, но только к июню вышло так, что мы остались без начальства. Уже много лет всеми водными делами у нас в колхозе заправлял старик мираб, Аллаяр-ага. Не гляди, что ему под семьдесят: штаны засучит, влезет в арык по пояс и так ловко действует лопатой, что молодому не угнаться. И землю колхозную хорошо знает, на каждой делянке скажет, сколько пускать воды, когда начинать полив. Правда, трудновато ему было с новой системой орошения — малограмотен, не умеет высчитывать секундо-литры. Мы, молодые, легче постигали эту премудрость, а из всех нас выделялся Аман, сын вдовы Шекер-эдже. Смышленый парень, работник упорный. Он весной был на районных курсах поливальщиков. Так что, когда Аллаяр-ага стал прихварывать, Аман у нас оказался за старшего. А надо сказать, он и раньше любил покомандовать и похвастаться был не прочь, но рядовому поливальщику хвастаться-то особенно нечем, и мы на это внимания не обращали. Теперь же видим: заиграла у Амана начальственная жилка. Что ж, думаем, пусть забавляется. Все, что скажет дельное, мы примем, а зарвется — одернем, посмеемся, ребята все языкастые. Дело от этого не страдает, и дружба наша не нарушается.
И вот приходит к нам в бригаду башлык[94], а с ним начальник райводхоза. Смотрят, как поливаем, проверяют, указывают. Ну, видим — еще какое-то дело у них, посерьезнее. И верно, собрались мы у головного шлюза, сели, закурили, и тут башлык обращается ко всем нам: так и так, говорит, Аллаяр-ага подал в отставку.
— Нужен вам новый, культурный заведующий колхозным водопользованием, — уточнил райводхоз, и оба они оглядывают нас с ног до головы и все чаще на Амана посматривают.
— Сами видите, ребята, — говорит башлык, — теперь не только лопатой тыкать в грязь — надо уметь руководить всем водопользованием нашего большого хозяйства. Не простой мираб, а заведующий, не рядовой поливальщик, а начальство, солидное начальство требуется. Есть у нас предколхоза, к примеру, есть заведующий животноводческой фермой. Теперь и заведующий всей гидротехникой нужен. Кого посоветуете на это место?
Мы переглянулись и недолго думая говорим:
— Аман подойдет, вполне справится, и мы ему поможем.
Аман стоит тут же, опершись на лопату, голову склонил, видим — скромничает. Начал было что-то говорить, — дескать, молод для такой должности, но мы ему не даем рассуждать. Башлык видит такое согласие и сознается, что они с райводхозом так и думали, когда шли к нам: быть начальником Аману! С парторгом и с членами правления вопрос уже согласован.
— Ну вот, и делу конец. С завтрашнего дня, Аман, возглавляй колхозное водопользование, руководи честь честью! — заканчивает башлык беседу и пожимает руку Аману.
Так и назначили Амана.
В тот день мы гордились и страшно довольны были: мираб теперь — свой брат, живем не тужим. Амана все поздравляли. Мы говорили, что при нынешнем положении заведующий гидротехникой не ниже самого башлыка. Он и вести себя должен подобающим образом. Все в колхозе, а особенно придиры бригадиры, пусть знают, с кем имеют дело. Аман пока держал себя кротко, соглашался, но мало разговаривал, больше молчал. А вечером, когда стали расходиться, видно, сказалась его начальственная жилка. Он уже сам напомнил нам о своем назначении.
— Завтра чуть свет выходите! Чтобы все у вас кипело и горело! Не подкачайте у меня! — заявил он, как настоящий начальник, и, вскинув на плечо лопату, отправился домой.
Наутро, по обыкновению, сошлись мы у головного шлюза. Только Амана нет. Думаем, верно, он раньше нас встал и подался в другие бригады. Забот у него теперь в семь раз больше. Ведь у нас в колхозе семь бригад — шесть хлопководческих и одна огородная.
Поливаем без него. Пусть другим помогает, дойдет очередь и до нас. Но тут случилась неувязка. Наш бригадир заспорил с соседом. Как всегда, спор из-за воды, а башлык, оказывается, в МТС уехал. Мирабу надо было решить спор, а его нет поблизости. Ушел, видно, на дальние поля. Ждем-пождем — дождаться не можем. Солнце уже высоко, а Аман не появляется. Бригадиры того и гляди друг друга разорвут — одному вода позарез нужна, и у другого, по его словам, хлопок пересыхает, урожай гибнет. Бригадиры, конечно, в таких случаях преувеличивают. Если со стороны кто посмотрит, вникнет — дело быстро налаживается и все успокаивается, но, как на грех, мираба нет и нет.
Приезжает на велосипеде человек из дальней бригады — и там Амана нет, человек его же ищет. Вот несчастье, заболел, похоже, наш новый мираб! Ребята ко мне:
— Иди быстрей, узнай, что с ним. Если заболел — за доктором сразу, выручать парня надо.
Может быть, напрасно тревожимся, подумал я дорогой. Вызвали его куда-нибудь или, может, с агрономом советуется. С такой мыслью я свернул в правление колхоза. Прихожу, спрашиваю: "Где Аман, новый наш мираб?" — "Никакого Амана мы сегодня не видели!" — отвечают мне. Должно быть, в самом деле занемог парень, соображаю я и спешу к дому Амана. Но что же, однако, могло с ним случиться: вчера был здоровехонек, а сегодня такая история?
Подхожу, слышу шум. Его голос. Аман кричит из комнаты:
— Мать! Где ты там?
Я подошел не с той стороны, где у них дверь, а с противоположной, заглянул в приоткрытое окно и вижу: Аман, подложив под голову три большие подушки, лежит на спине, потягивается. По тому, как он вольготно разлегся, я сразу определил, что никакой болезни тут нет. Но молчу, соображаю про себя: может быть, я все-таки ошибаюсь и он зовет мать, хочет послать за доктором. Подожду минутку, послушаю, все выяснится.
Мать заглядывает в дверь и спрашивает с удивлением:
— Ба, да ты, оказывается, еще дома, мой сыпок? Мы уже за тутовым листом два раза сходили, шелкопрядов накормили, я думала, и ты давным-давно на поливах.
Потягиваясь и лениво приподнимая с подушки голову, Аман говорит:
— Взгляни на солнце да скажи: время вставать руководящим работникам или не время еще?
— Сын мой, не понимаю, о чем ты говоришь? — с беспокойством спрашивает Шекер-эдже. — Да уж здоров ли ты?
Аман приподнялся еще и, облокотись на подушку, говорит:
— Ах, мать, что с тобой рассуждать, когда ты спишь в ухе слона, — ничего-то тебе не известно. Сын твой теперь не простой поливальщик, что с лопатой от арыка к арыку бегает, а начальник всех поливал