— Сейчас будут твои любимые пески, — сказал Аман и, сбавив ход, повернул к берегу.
Страстный любитель водно-моторного спорта, он знал здесь каждый уголок и даже ночью легко мог отыскать нужное место.
Вскоре глиссер с выключенным мотором ткнулся носом в отмель. Аман выпрыгнул на землю, помог выйти Сульгун и осторожно вытащил нос глиссера на сушу. Потом молодые люди, не сговариваясь, стали деловито взбираться на прибрежный бархан. Чем выше, тем мягче становился песок и тем труднее было идти.
— Может, повернем назад? — заботливо предложил Аман, почувствовав, что девушка, которую он тянул за руку, еле передвигает вязнувшие ноги.
Вместо ответа Сульгун отрицательно покачала головой. Ей во что бы то ни стало хотелось добраться до хребта.
Наконец они достигли вершины и девушка смогла отдышаться. Перед ними расстилалась пустыня, залитая призрачным лунным светом, безмолвная и таинственная в этот ночной час. Стоя лицом к востоку и словно вглядываясь в черные тени от барханов, сливающиеся во мраке, она мечтательно спросила:
— Интересно, за сколько дней можно дойти отсюда до Амударьи?
— Если напрямик, то дней за семь-восемь можно, пожалуй, добраться, — рассудительно прикинул Аман. — Ну, а если идти берегом канала, то, конечно, больше.
— И все время пески, одни только пески?
— Нет, среди барханов встретятся и такыры, такие ровные и гладкие, хоть в футбол на них играй. А потом пойдут солончаки, а еще дальше — полоса плодородной земли вдоль берега Джейхуна[8]… А ты что, и впрямь собралась одолеть такое расстояние пешком? Если так, то имей в виду — придется здорово попотеть.
— Это я понимаю… — вполне серьезно ответила Сульгун. — Знаешь, каждый раз, когда мне удается попасть в пустыню, я жалею, что не стала геологом.
— Думаешь, геологам легко приходится?
— А какой вообще интерес заниматься легким делом? — убежденно произнесла она и стала неторопливо спускаться с бархана.
Спускались они молча. Внизу Аман первым делом сунул руку в канал, удостоверился, что вода совсем теплая, и заявил:
— Лично я намерен разок окунуться.
— Настоящий человек не должен быть эгоистом, — тоном упрека заметила девушка.
— Прости, Сульгун, я не решился предложить тебе, потому что совсем светло, а ты, кажется, не взяла с собой купальник… Пошли вместе!
— Нет уж, теперь поздно оправдываться.
— Честное слово, Сульгун, я думал, что ты будешь стесняться.
— Знаю, знаю, что ты думал, — продолжала подтрунивать над ним девушка. — Просто ты только о себе заботишься. Вот и проговорился.
— Да, мне сегодня с тобой не сладить, — пришел к выводу Аман и, мгновенно раздевшись, бросился в воду, норовя в наказание как следует обрызгать спорщицу.
Он поплыл по лунной дорожке и, достигнув середины канала, повернул назад, успев заметить силуэт Сульгун. метнувшийся с берега в чернильный мрак потока. Через несколько минут они уже гонялись вплавь друг за другом, произнося с хохотом страшные клятвы и взаимные угрозы. В конце концов Аман удрал от преследования на берег, крикнув оттуда:
— Лично я здорово проголодался.
— А мне стало холодно, — донеслось из воды.
— Если так, вылезай. Не бойся, я отойду подальше.
Сульгун вышла на песок, выжала мокрые волосы, попрыгала на одной ноге, чтобы вылить воду из уха, и стала одеваться.
— Аман, ты где? — крикнула она через несколько минут в темноту и звонко рассмеялась. — Ты почему от меня бегаешь?
— Ай, ну просто так… — донесся до нее смущенный голос парня.
И снова в тишине ночи прозвенел ее смех.
— Ты почему смеешься? — спросил он, подходя поближе.
— Ай, ну просто так, — ответила она ему в тон.
Они присели у освещенного склона бархана, и Аман принялся разворачивать сверток, с которым таскался весь вечер. На свет появились бутерброды, сыр, булочки с изюмом, плитка шоколада, бумажные стаканчики и даже бутылка вина.
— А ты мне сегодня нравишься, Аман, — с удовольствием жуя бутерброд, заявила Сульгун.
— Выходит, раньше не нравился?
— Я не знаю, что было раньше и что будет позже. Я говорю про сегодняшний день, вернее, даже про сегодняшнюю ночь, про сейчас.
— Чем же я тебе сейчас так угодил?
— Тем, что, оказывается, умеешь себя держать. Или, может, я ошибаюсь? Может, ты просто еще не собрался с духом?
— Нет, не ошибаешься, Сульгун! — горячо воскликнул Аман. — Будь на твоем месте другая…
— Ну что бы ты сделал?
— Я бы уже давно обнимал ее и…
На миг ему показалось, что сейчас девушка снова рассмеется. Но она сразу прониклась признательностью к нему за эту горячность, которую он вложил в свои слова, и тихо спросила:
— Ты меня боишься?
— Я тебя люблю, — так же тихо ответил Аман, пытаясь прочесть в ее глазах ответ на свое признание. — А когда любишь по-настоящему, оказывается, и ведешь себя по-другому…
Сульгун забыла про еду и долго сидела безмолвно, глядя на лунную дорожку, пересекающую капал. Аман тоже молчал.
— Ты почему умолкла? — не выдержал наконец он. — Тебе не по душе мои слова?
— Ну, что ты! — еле слышно произнесла Сульгун. — Я ведь об этом давно знаю.
— Тогда почему же ты загрустила?
— Есть на то причина…
— Ну, скажи какая! — Аман, подложив руки под голову, лёг на спину и теперь преданно смотрел на нее снизу вверх. — Скажи, что тебя печалит?
— Понимаешь, Аман, — начала она, неуверенно подбирая слова. — Всё у нас с тобой хорошо, но одно меня давно тревожит… Я тебе сейчас объясню, только ты не обижайся, ладно?..
Но тут ее внимание отвлекли какие-то силуэты, внезапно появившиеся неподалеку, у самой воды. Сульгун никогда прежде не видела джейранов, свободно разгуливающих по пустыне, и потому пришедшая на водопой косуля с двумя детенышами в первый момент совершенно заворожила ее. Она непроизвольно подалась в ту сторону и прошептала:
— Смотри, Аман, смотри!..
Парень порывисто вскочил, еще не понимая, в чем дело, и, конечно, спугнул осторожных животных. Они метнулись от воды и мгновенно исчезли из виду.
— Это же джейраны! — успокоил он девушку. — Хотели напиться.
— А мы им помешали, — с сожалением добавила Сульгун.
— По-моему, они помешали нам, — усмехнулся Аман. — Ты ведь уже готова была сказать мне что-то очень важное. Ну, я слушаю.
— Не торопи меня, Аман. Я ведь буду говорить о вещах малоприятных для тебя.
— Приятных или неприятных, я готов выслушать все.
— Ну, если так, то скажи мне честно, зачем ты уехал из родного колхоза, почему изменил своей специальности, что ты нашел в своем автопарке?
— А чем эта работа плоха?
— Вот ты опять — думаешь одно, а говоришь другое.
— Ладно, скажу все как есть.
— Давно бы так.
— Я переехал в город из-за тебя.
— Из-за меня? Значит, я виновата?
— Да, и напрасно ты смеешься. Я хотел быть поближе к тебе.
Такое признание, видимо, ошеломило девушку. Она ничего не ответила, только протянула Аману бутерброд, жестом предлагая ему тоже подкрепиться перед серьезным объяснением. Некоторое время они молча жевали, изредка поглядывая друг на друга.
— Аман, ты помнишь Ашхабад? — нарушила наконец молчание Сульгун.
— Конечно, помню, — удивленно ответил тот.
— Мы ведь с тобой познакомились перед самым окончанием, уже дипломниками, если не ошибаюсь.
— Да, ну и что с того?
— А то, что времени с тех пор прошло немного, но ты успел здорово измениться. Ты тогда был совсем другим парнем, хоть и казался мне фантазером, но планы у тебя были хорошие. Помню, когда речь заходила о будущем, от тебя неизменно слышали одни и те же слова: «Мне бы только вернуться в колхоз, а уж там-то я знаю, что делать!» И еще ты, кажется, собирался писать работу, если не ошибаюсь, о механизации хлопководства. Так ведь? А куда девались все эти благие намерения? Похоже, что ты их охотно намотал на колеса автобазовских машин.
— Сульгун, я же тебе сказал, что уже подал заявление…
— Погоди, не перебивай меня, пожалуйста, — остановила его девушка. — Потом скажешь… Видишь ли, Аман. Я всегда недолюбливала людей, живущих вне общих стремлений, без достойной цели. Точнее сказать — всегда их презирала. Такие, как правило, оказываются безответственными себялюбцами. Вот я говорила об одном нашем враче, ну, который бредит Кавказом… Ты прости, что я опять о нем, но стоит мне хоть немного рассердиться, как он у меня обязательно на язык просится. Так вот, мы там, в больнице, думали, что раз он пишет диссертацию, значит, от него будет польза всей медицине, и, конечно, как могли, помогали ему. Даже иной раз в ущерб своим делам. А он оказался отъявленным эгоистом и спокойно ощипал пойманную нами птицу. Благополучно защитился, и пошла у него беззаботная жизнь. Вместо того чтобы засучить рукава и делом отплатить нам за добро, он теперь и свои-то обязанности не всегда выполняет. А сделаешь ему замечание, даже мягко, по-товарищески, он сразу на дыбы, мол, как вы смеете меня учить, я кандидат наук, у меня звание, и все такое прочее. Как будто для хирурга важнее всего не руки, не сердце, не голова, а степень. Ну что ты с таким поделаешь, если человек видит в своей учености право на безделье… Ты меня прости за прямоту, Аман, но, по-моему, ты тоже рассматриваешь свой диплом инженера как защиту от всяких житейских хлопот. Мол, зачем мне отвечать в колхозе за пахоту, за сев, за уборку, за вывоз хлопка, когда я здесь могу жить припеваючи — отдавать другим приказания: сделайте так или сделайте этак, а самому беззаботно попивать винцо и щеголять модными брюками…
Сульгун умолкла, боясь, что после таких упреков Аман взорвется и они не на шутку поссорятся, а этого ей совсем не хотелось. Но он лишь расхохотался, правда не очень естественно, и сказал:
— Это ты, Сульгун, в самую точку!..
И смех, и неуместно шутливые слова не понравились девушке.
— Выходит, я права.
— А ты думаешь, меня самого это не мучает? — глубоко вздохнув, признался он.