овременный руководитель — смелым, решительным, прямым…
Слова ревизора пришлись Ханову по душе, но он все же счел нужным умерить его пыл:
— Хвалить-то хвали, да от земли не отрывайся!..
— Я не хвалю, а правду говорю! — все больше увлекался Агаев, хотя глаза его уже заметно затуманились. — Вы к нам приехали — и сразу район начал подниматься. В прошлом году казалось, что план по хлопку горит. А ведь выполнили! И в этом году, даст бог, выполним. И на будущий год…
— Уборка только началась. Пока трудно сказать, как будет в этом году, — вдруг приняв серьезный вид, глубокомысленно вздохнул председатель райисполкома. — А все потому, что у нас еще много таких работников, как хваленый Тойли Мерген. Возомнили о себе бог знает что… Если с ними не будет покончено…
— Вот и покончите! Кто вам мешает?
— Есть такие, что мешают… — Ханов, казалось, позабыл, что находится в пустыне и сидит за трапезой. Он важно поднялся и произнес, словно с трибуны: — Если мы хотим полным ходом развивать колхозное и совхозное хлопководство и вообще двигать вперед экономику, нам еще придется схватиться с некоторыми товарищами…
— Кто эти товарищи? — с любопытством прищурился Агаев. — Если не секрет, скажите, а мы послушаем.
Ханову очень хотелось сказать: «Кто же, как не Мухаммед Карлыев?.. Да, был бы я первым секретарем, ты бы наш район не узнал!» Однако он вовремя спохватился и ничего такого вслух не произнес.
— Есть, есть такие! — неопределенно ответил он. — Придет время — вы все узнаете кто. А сейчас отложим деловые разговоры и, пока солнышко припекает, окунемся еще разок.
Недолго думая, Ханов опять разделся и полез на дамбу. Агаев последовал его примеру.
— Да, товарищ ревизор, у меня к тебе было важное дело, — вспомнил на ходу Ханов. — Ну да уж теперь не стоит… Заходи завтра ко мне после работы, тогда и поговорим.
— Зачем же оставлять на завтра? Скажите сейчас.
— Нет, теперь уж не до того! — махнул рукой Ханов и бросился в воду.
Охотники возвращались домой уже после захода солнца, когда совсем стемнело.
При въезде в город их неожиданно остановил автоинспектор.
— Ты почему затормозил? — очнулся от задумчивости Ханов.
— ГАИ, — объяснил Лысый Ширли.
— Какое там ГАИ, — напыжился Ханов. — Что ему за дело до нас?
Не успел еще Ширли ответить, как молоденький милиционер просунул голову в кабину.
— Чья машина? — поинтересовался он. — Попрошу путевой лист.
Ни слова не говоря, Ширли показал головой на Ханова. Как только автоинспектор увидел развалившегося в кабине председателя райисполкома, тон у него сразу изменился.
— Ах, это вы, товарищ Ханов! — приветливо сказал он. — Простите, обознался. Проезжайте, пожалуйста. — И, козырнув, тут же растворился в темноте.
Они поехали дальше.
— Кого раньше завезти, товарищ Ханов? — спросил Ширли.
— Сначала их отвезем, — после некоторого раздумья решил Ханов.
Так и сделали. Когда, получив свою долю добычи, Агаев и Чары слезли, Ширли заговорщически улыбнулся и спросил:
— Теперь куда?
— А то сам не знаешь! — проворчал Ханов.
— Не знаю! — весело настаивал Ширли, давая понять, что он во все посвящен.
— Ну и сукин сын! Прикидывается простаком, а на деле — бестия, — не без восхищения признал Ханов. — А ты откуда пронюхал?
— Товарищ Ханов, я ведь все вижу, даже если под землей змея шевелится! — тряхнув бородой, засмеялся механик. — Но молчу. Можете меня не стесняться…
— Ладно, будь по-твоему.
Миновав несколько кварталов, Ширли остановил машину возле нового одноэтажного дома. Ханов вышел из кабины и тихонько постучал в большое окно, затянутое изнутри красной шелковой занавеской, сквозь которую на тротуар падал слабый свет и доносились звуки дутара[19]. Музыка сразу стихла, по-видимому, там выключили радиоприемник. Потом за занавеской обозначился силуэт статной женщины и послышался приятный голос:
— Кто там?
Оглядевшись по сторонам, Ханов тихонько ответил:
— Это я, Каландар!
Вернувшись назад, он перетащил через борт один из мешков.
— Вам помочь? — высунулся из кабины Ширли.
— Отгони немного машину и стой там. Это будет твоей помощью! — быстро ответил Ханов и, схватив мешок под мышку, рысцой двинулся к входу в дом.
Когда женщина в длинном, до щиколоток, полосатом шелковом халате открыла дверь, Ханов негромко спросил:
— Ты одна, моя Алтын?
В голосе женщины прозвучал упрек:
— Я ведь всегда одна.
— Почему ты хмуришь брови?
— Поневоле нахмуришь, если ты уже месяц не показываешься… Тебе передали, что я звонила?
— Передали. Потом поговорим.
— У тебя все откладывается на потом.
— А что я могу поделать?.. Я давно хочу прийти…
— Ну ладно… Что это у тебя?
— Это называется джейраном, моя Алтын! — сказал Ханов и со стуком бросил мешок через порог. — Я поехал… На днях буду.
— Когда? — устремив на него красивые глаза, оттененные длинными ресницами, спросила она и положила на вспотевшую шею Ханова свои прохладные руки.
— Халат испачкаешь. Я ведь весь в песке. И устал очень.
— Халат не жалко! А что ты в песке, то вон ванна. Зайди и помойся! — Алтынджемал повисла у Ханова на шее. — Ты думаешь, что дома отдохнешь лучше, чем здесь? Заходи — и ужин подам, и мягкое одеяло.
— Нет, не сейчас… — вздохнул он и с трудом высвободился из ее объятий. — Это я просто завернул по дороге, чтобы отдать тебе твою долю охотничьей добычи.
— Зачем мне без тебя твоя добыча, — сказала, печально глядя ему в глаза, Алтынджемал. — Ты слышишь? Зачем мне твоя добыча?
— Я все понимаю… — Ханов отступил на тротуар и добавил: — На днях буду…
Уже приближаясь к машине, он услышал полные горечи слова:
— Мне, несчастной, только и остается, что ждать… Возвращение Тойли Мергена в колхоз обрадовало всех, буквально всех. Даже Гайли Кособокий сдвинул на лоб шапку и сипло засмеялся:
— Вот теперь ты по своей дороге пошел.
Однако он еще не подозревал, что по этой самой «своей дороге» зять прежде всего доберется до него, Кособокого Гайли.
Вечером, когда Шасолтан вернулась с бюро райкома, Тойли Мергена пригласили на заседание правления, где утвердили его бригадиром.
Думы о завтрашней работе не давали ему долго заснуть, тем не менее он поднялся, когда еще не занялась заря.
Акнабат, взволнованная и обрадованная тем, что муж снова будет занят привычным делом, проснулась еще раньше, приготовила для новоявленного бригадира чай и чурек и поставила перед ним завтрак.
Бригадир, конечно, не председатель, поэтому Тойли Мерген даже не взглянул на свой черный костюм и остроносые туфли, в которых щеголял еще вчера вечером.
— Где гимнастерка и галифе? — спросил он жену.
— Приготовила, приготовила, — ответила Акнабат и, достав из гардероба одежду, с явным удовольствием подала ее мужу.
Тойли Мерген надел свой рабочий костюм, в котором он обычно ездил в пустыню посмотреть овец, и вышел из дома. Поселок только-только просыпался. Шагая по широкой улице, ведущей к хлопковым полям, он подумал: «Кажется, я сегодня проснулся раньше всех?..» Но он ошибался. Кое-кто и пораньше проснулся, а иные уже давно занимались своими неотложными делами.
Вот, например, Гайли Кособокий с каких пор возился на своем огороде. Он копал морковь. Надо было торопиться на базар. Завидев зятя, шагавшего в низко нахлобученном тельпеке, он вытер пот со лба, поднял голову и, опершись на лопату, обнажил зубы в улыбке. Тойли Мерген прошел мимо, не замедляя шага. Гайли не понравилось, что бригадир сделал вид, будто не заметил его. Да и лицо у него было сердитое.
С утра на хлопковых полях удивительно хорошо. Нет этой спирающей дыхание духоты, которую ощущаешь обычно летом. Над бескрайними полями, что уходят за горизонт, пробегает легкий ветерок.
В пору председательства Тойли Мерген любил смотреть на хлопковое поле, чуть откинув назад голову. Когда хлопчатник набирал рост и широкие квадраты полей сливались один с другим, они казались зеленоватым морем. А когда коробочки раскрылись, то море уже было не зеленым, а седым. И тогда не то что отдельные рядки или кусты, Тойли Мерген не мог различить даже делянки.
Но сегодня он почему-то не откидывал голову, не поднимал, как обычно, глаза к небу. Едва приблизившись к полю, он присел у первого же куста хлопчатника, посмотрел, прикинул, каков его рост, посчитал раскрывшиеся и нераскрывшиеся коробочки и проговорил про себя: «Если собрать как положено, то, не сглазить бы, урожай будет что надо!..»
Поднялся Тойли Мерген не с пустыми руками, он опустошил четыре коробочки и поднес волокно к лицу. В нос ударил удивительный запах земли, воды и солнца. Он потер волокнами щеки и улыбнулся — приятно было прикосновение хлопка, хотя и немного щекотно.
Настроение у нового бригадира поднялось, и, не сгоняя улыбки с лица, он продолжал свой путь посреди широкой карты. Над головой, словно большой богомол, появился самолет. Он опрыскивал хлопчатник химикатами, чтобы опали листья. Ведь для того чтобы убирать хлопок машинами, листья надо удалить. Летчик вытянул шею из кабины и помахал рукой новому бригадиру, словно говоря ему. «Да сопутствует тебе удача!»
А вскоре то тут, то там стали появляться и сборщики. Неподалеку от хармана — площадки, на которую бригада свозит собранный урожай, — заработала одна из двух уборочных машин.
Тойли Мерген прошел по десяткам карт. На каждой карте он опустошал по нескольку коробочек и набрал довольно большую охапку хлопка. Когда он подошел к полевому стану, солнце уже поднялось довольно высоко.
Основной харман бригады находился поблизости от полевого стана. Бригадир прикинул на глазок, сколько же тут на цементированной площадке валяется хлопка. Пожалуй что около двух тонн. Но почему он не отправлен на базу? Некому было задать этот вопрос — никого вокруг не было.
Тойли Мерген повернулся к стоящему неподалеку от хармана дому. Веранда, обращенная на север, была пуста.