— Не ругай меня, моя Шекер! У меня и без того хватает забот. Не считаю себя ни в чем перед ней виноватым. Я ей говорил, чтобы сама приходила за деньгами, и ты это знаешь, а она не приходит. Как будто ее зять — какой-то счетовод — лучше меня. По правде говоря, я вообще ей не должен платить ни копейки. Так уж, по доброте душевной посылаю ей деньжат, только за то, что вскормила меня.
— Как нищенке, подаяние даешь. И еще заставляешь, бедную, прикладывать палец к бумаге, чтобы было у тебя в случае чего доказательство… Лично я, Каландар…
— Ах, моя Шекер, тебе все равно этого не понять! Ты не знаешь, что это за люди. Ты думаешь, все такие доверчивые и честные, как ты? Нет, милая, от таких, как они, нужна расписка. Если не сама старуха, то ее обожаемый зятек пойдет жаловаться. Прошу тебя, Шекер, сходи ещё разок. Чтобы потом не было…
Не успел Ханов договорить, как хлопнула калитка и послышался лай пятнистого пса.
— Шекер, милая, ну привяжи хотя бы свою собаку.
Каландар зашел в ванную, ополоснул лицо и руки и встретил улыбающегося Агаева.
— Заходи, Караджа, заходи! Есть разговор. — И Ханов повел гостя в столовую.
— Рад услужить, рад услужить, товарищ Ханов! — понимающе произнес Агаев.
— Пока что садись и выслушай меня. А потом скажешь, рад или не рад! — И хозяин, махнув ручищей, указал гостю на место за столом.
Оба сели. Помолчали. Агаев оглядел комнату. Да, ничего не скажешь, гарнитур у председателя исполкома не то что у него. Правда, и должности их не сравнишь, так что и удивляться нечему. В прошлый раз, когда Караджа приходил сюда, примерно месяц назад, этой мебели не было. Может, спросить, где он приобрел гарнитур? Нет, неудобно задавать такие вопросы начальству.
— Красивая мебель, — только и сказал Агаев.
— А ты чего же не приобрел? Ишь какой беспомощный! — засмеялся Ханов. И вдруг совсем другим тоном добавил: — Меньше надо пить, тогда будет на что гарнитуры покупать!
— Святые слова! — растянув толстые губы, согласился Агаев. — Жена меня прямо замучила, купи, говорит, новую мебель, и все тут. А где ее взять, спрашивается? Постараемся, конечно, поищем пути. Может, и вы поможете…
— Чем же я могу тебе помочь? — удивился хозяин дома, уставившись в лицо собеседника. — Намного ли ты меньше меня получаешь?
— Разве дело в деньгах? Советом тоже помочь можно, товарищ Ханов!
— Это похвально, когда человек признает, что нуждается в совете! — важно изрек Каландар и поднялся. — Шекер! Моя Шекер! Поторопись с обедом!
Жена высунулась из двери кухни и крикнула:
— Заварю чай и все принесу.
— Неси обед. Потом чай. Ты не возражаешь, Караджа?
— Я — как хозяин скажет.
Безмолвно и ловко Шекер уставила за пять минут разной снедью большой стол. Вился парок над миской с бульоном, аппетитно пофыркивал жир на сковороде с жареным мясом, прямо просились в рот жареные джейраньи ребрышки. Зелеными и алыми горками возвышались на тарелках помидоры и огурцы, готовый брызнуть соком, искрился мургабский виноград. Занял свое место на столе армянский коньяк и рядом с ним — пузатенькая бутылка с коротким горлышком — кубинский ром.
Ханов с явным удовольствием оглядывал стол. Он любил хорошо поесть. А Караджа Агаев, как завороженный, уставился на бутылку с коротеньким горлышком. Он видел такую впервые.
— Из какой наливать? — спросил хозяин.
Агаев не сумел прочитать этикетку, но увидел градусы и молча ткнул пальцем в сторону кубинского рома.
Ханов наполнил рюмки, поднял свою и спросил:
— Ты знаешь, зачем я тебя пригласил?
— Знаю, — не отводя взгляда от рюмки, ответил Агаев и растянул губы.
Про Караджу нельзя было сказать, что он улыбается. У него именно растягивались губы, но в этом подобии улыбки глаза не участвовали. Возможно, так улыбаются хитрецы, а может быть, трусы или подхалимы.
Занятый своими мыслями, Ханов не стал раздумывать над этим.
— Откуда знаешь? — спросил он.
— Ну, знаю… — сказал Агаев и поставил на стол рюмку, боясь пролить драгоценную коричневую влагу. — Последнее время у нас только и разговоров, что про Тойли Мергена. На улицу выйдешь — про него. В чайхану зайдешь — снова про него. Если где-нибудь столкнутся два человека, и у них на языке Тойли Мерген. Может, вы его решили проверить, я так полагаю?
— Угадал! Все-таки ты парень с головой, Караджа!.. Ну, зачем поставил? Давай выпьем.
Раскрыв рот, напоминавший луку верблюжьего седла, Агаев опрокинул в глотку ром и, пошлепав губами, облизнулся.
— Если будет позволено, я выпью еще одну, — торопливо произнес он.
— Почему одну, можно и две, и три!
— Плохо, когда у человека большой рот. Никогда не знаешь, сколько пропустил — пятьдесят или сто, — совершенно серьезно заметил Агаев.
— Так, может, выпьешь из пиалы? — тоже без улыбки предложил хозяин. — Рома много.
— Ай, не беспокойтесь. Я и маленькой обойдусь.
И, опрокинув вторую рюмку, гость накинулся на еду. Он ел. Пил. Снова ел. Снова пил. И вскоре на его белесом лице, на морщинистой шее, даже у корней густых, с проседью волос заблестели капельки пота.
Обычно от обильной еды и крепких напитков Агаев становился добрее, мягче и настроение у него поднималось. Но сегодня было не так. Он сидел, уставившись в одну точку. Наконец пошевелил губами и, ничего не сказав, потянулся за сигаретами.
— Потом покуришь. Еще будет плов.
— Курево аппетита не испортит. Без плова я из-за стола не уйду… Только вот, товарищ Ханов, у меня к вам есть большая просьба… — опустив веки, сказал Агаев.
— Говори.
Караджа, пуская клубы дыма, шлепал губами, то ли подбирая слова, то ли не решаясь высказать свою просьбу.
— Не посылайте меня ревизовать Тойли Мергена, — заговорил он наконец.
— Это почему же?
— Во-первых, потому, что он мой знакомый. Близкий знакомый. Он сделал для меня много добра. Вы ведь знаете, что я был нелюдимым парнем. — Теперь уже трудно было остановить Агаева. — Если бы тогда Тойли Мерген чуть ли не силком не отправил меня на бухгалтерские курсы, я бы не стал ревизором и вообще бы ничего путного из меня не вышло. Короче говоря, и учиться меня заставил он, и он же первым предложил мне работу. По правде говоря, он сделал меня человеком. А теперь вдруг я поеду его ревизовать… Нет, нехорошо.
— Давай, Караджа, думать не о том, что было вчера, а о том, что будет завтра, — спокойно возразил Ханов. Было видно, что он готовился к этому разговору. — Ты лучше подумай-ка о своей нынешней должности!
— Ну, о чем говорить, за это я благодарен вам, — немного в нос, сразу потухшим голосом проговорил Агаев. — Всю жизнь буду помнить вашу доброту. Однако…
— Я не желаю знать твоих «однако»! — Ханов протянул руку за сигаретой. — Ты, может быть, думаешь, что я выдвинул тебя на эту должность за красивые глаза? Один скажет: «Не могу, это мой друг», другой скажет: «Мой родственник». Нет, так дело не пойдет. И воровство никогда не прекратится. Ты меня просто удивляешь, где твоя партийная совесть?
— Вообще-то, конечно…
— Ах, конечно!.. Значит, ревизовать Тойли Мергена поедешь именно ты. Он всего лишь твой знакомый, а коммунист обязан выполнять свой долг, если дело касается даже его родного брата.
— Все это верно, но я не допускаю, чтобы этот человек мог оказаться нечист на руку.
— Что? Вы только посмотрите на него! — Ханов выпучил глаза и откинулся на спинку стула. — Ты знаешь, за что был снят Тойли Мерген?
— Знаю. Слышал.
— Ну, раз слышал — запомни. — Ханов поднялся, навис над ревизором и повторил слова, которые говорил Карлыеву: — Среди почитателей семейственности честных людей не бывает. Вот съездишь и увидишь, что раскроется тысяча махинаций. На дом, который он купил для сына в городе, наплевать. Ты видел, в каком доме он теперь сам живет? Разрушил старый, построил новый.
— Не видел.
— Ах, не видел, так вот поезжай и посмотри! Не дом, а дворец! Пожалуй, дворцы древних падишахов были хуже. Начнешь именно с дома!.. Ты знаешь Дурды Кепбана?
— Знаю.
— Так ли, Караджа?
— Я работал с ним.
— Хоть и работал, а не знаешь! Ты сейчас скажешь, что Дурды Кепбан хороший человек, толковый работник. А ты не смотри на то, что он аккуратно одевается и строит из себя этакого законника. Речи у него и правда сладкие. Но помни, что человек по имени Дурды Кепбан скрытен и хитер. Если не появится такой, как ты или я, и не схватит его покрепче за шиворот, он не даст каким-нибудь захудалым ревизоришкам поймать себя за хвост. Такой любому заткнет рот и сдунет со своего пути, как шерстинку. А он, между прочим, не просто друг или приятель Тойли Мергена, а единокровный родственник. Это благодаря ему Тойли Мерген стал Тойли Мергеном. Поэтому, Караджа, ехать придется тебе. Только тебе!
— Товарищ Ханов! — взмолился Агаев и опустил голову. — Мы сейчас сидим с вами за столом, едим, пьем, а ведь в таких случаях, как говорят туркмены, и клятвы и просьбы считаются священными. Поэтому…
— Не упрашивай! Не люблю слюнтяев! — грубо оборвал его Ханов. — Может быть, тебе надоело работать? Так и скажи. Завтра же освободим!
Агаев, словно рыба на суше, только разинул рот. Слово «освободим» разом заставило его забыть о съеденном и выпитом.
От простого счетовода до нынешнего поста, как от неба до земли. Дом его стал теперь полной чашей. А кто ему помог? Каландар Ханов! Если бы не произнес тогда длинную речь, если бы не назвал первым в районе бухгалтером, решительным и правдивым человеком, то кто бы вспомнил про него, про Агаева? И вдруг такое ужасное слово: «освободим»…
Агаев вытер со лба пот и протянул руку к бутылке.
— Пей, пей! — покровительственно сказал Ханов. Он неторопливо поднялся и, посмотрев сбоку на сжавшегося, словно ежик, ревизора, направился к кухне. — Шекер, моя Шекер! Можешь убирать со стола.
— Ладно, товарищ Ханов! — Агаев встал и виновато улыбнулся. — Пусть будет по-вашему! Когда ехать?
— Чем раньше, тем лучше. Давай завтра.