— Ты, Хуммед. Уже вернулся?
— Нет, не Хуммед.
Услышав знакомый голос, парень вскочил, обеими руками зачесал назад рассыпавшиеся по лицу волосы и часто-часто заморгал:
— Вы, Тойли-ага? Салам алейкум. Как вы попали в эти края?
Тойли Мерген усмехнулся.
— А я приехал, чтобы немножко отдохнуть, поваляться, как ты, в шалаше. Хорошо, прохладно.
— Напрасно вы так, Тойли-ага. У нас нет времени даже побриться. Целый день я сегодня грузил арбузы и дыни. Все кости ноют.
— Ай, перестань! Какая это работа — рвать дыни и грузить их? Подумаешь! — Бригадир замахал руками и вышел из шалаша. — А где Хуммед?
— Повез дыни в город. С полчаса назад я его проводил и прилег.
— Когда вернется?
— Пожалуй что не скоро.
— Когда? Ты мне точно скажи! — повысил голос Тойли Мерген и посмотрел на часы.
— Точно не могу сказать, не знаю.
— Кто же знает, если не ты?
— Наверно, часам к десяти приедет! Дорога ведь не близкая.
— Я должен ждать его или могу говорить с тобой? — Тойли взглянул на заходящее солнце, достал из кармана сигареты и предложил зятю. — Будешь курить?
— Не курю.
— А прежде, кажется, курил?
— С тех пор, как работаю здесь, бросил.
— Может, и водку не пьешь?
Тойли Мерген спросил о водке неспроста. Возле шалаша валялась пустая бутылка. Джепбар виновато улыбнулся и почесал затылок.
— Случилось разок.
— Вижу, что случилось! — Тойли Мерген уставился на зятя. — Ты почему не ответил на мой вопрос?
— На какой вопрос? А, об этом… У туркмен, Тойли-ага, есть хорошая традиция.
— Какая еще традиция?
— Сначала перед гостем ставят чай и чурек, а потом уже спрашивают, с чем он пожаловал.
— У нас нет времени чаи распивать и чурек жевать. Надо собирать хлопок!
— Хлопок? Значит, мы вернемся в село?
— Да, вернетесь и будете собирать хлопок.
— Почему же вы так сердито начали разговор? Нам с Хуммедом давно домой хочется. Сколько времени жен не видели! А вы так даже привета от своих дочерей не привезли.
— Некогда было заехать к дочкам, — уже смягчившись, сказал Тойли Мерген.
Джепбар хозяйским взглядом посмотрел по сторонам.
— А кто приглядит за этим хозяйством? Арбузы-то пока еще подержатся, а вот дыни уже лопаются. Их в первую очередь надо отправлять. Сгниют. И еще. Тем, кого сюда пришлют, надо сказать, что немало хлопот доставляют суслики.
Тойли Мерген постарался спрятать улыбку. Он был явно доволен зятем и понял собственную несправедливость.
— Ты об этом не беспокойся. Сутки даю вам на сборы. Хуммеда ждать не буду. Привет ему передай. Хочу к чабанам заехать.
— Тойли-ага, еще я хотел вас спросить. — Джепбар замялся. — Шасолтан знает об этом или бригадир из больницы вернулся?
Тойли Мерген закусил губу. Парень прав. Приехал тесть — снятый председатель, распоряжается, ничего толком не объяснив.
— Я теперь ваш бригадир, — тихо сказал он.
Джепбар стоял, опустив голову.
— Простите, Тойли-ага.
В хорошем расположении духа Тойли Мерген отправился в пустыню.
Надо было побыть одному, подумать о том, как вести себя с людьми. Чабаны да и зятья его находятся за тридевять земель от колхоза. Откуда им знать, что он, Тойли Мерген, стал бригадиром? Ведь, по справедливости, не Джепбар должен был извиняться перед тестем, а тесть перед ним. Как ему тогда сказала симпатичная девушка Сульгун? Не надо, мол, рубить сплеча. Оказывается, и молодые порой могут кое-чему поучить стариков.
Ночь бригадир провел у чабанов. И весь следующий день объезжал овечьи отары. Все разговоры с чабанами он начинал с того, что к ним, мол, пожаловал новый бригадир.
Встречали его уважительно, расспрашивали о здоровье, давая этим понять, что рады его возвращению в колхоз.
Уже опустилась ночь, когда Тойли Мерген вернулся домой. Аман, усталый и измученный, — ведь он целый день не слезал с машины — сладко спал.
Тойли Мерген принял душ и не пожелал садиться за стол, а, бросив под локоть подушку, прилег на ковре.
Акнабат не разобрала, в каком настроении муж, и забеспокоилась:
— А я тебя еще вчера ждала. Почему ты так задержался? Что зятья?
Тойли-ага, озабоченный уже завтрашними делами, в двух словах объяснил, что все в порядке.
— Завтра зятья приедут. Вместо них там поработают пенсионеры. Такие молодцы сейчас здесь нужны.
От еды и от чая он отказался, сказав, что чабаны и накормили его, и напоили верблюжьим чалом, притом отменным — прямо в нос бил. Даже с собой дали.
— Попробуй, в термосе еще осталось. А я буду спать.
Он поленился лечь в постель и устало опустил голову на подушку, да так и проспал до утра на ковре.
Проснулся Тойли Мерген, когда Аман уже ушел на работу. Подав мужу чай и чурек, Акнабат ненадолго вышла в соседнюю комнату и появилась в новом платье, из кетени. На голову она накинула цветастый шерстяной платок. Завернула в салфетку два горячих чурека и подошла к мужу.
— Тойли, пока ты не ушел на работу, отвези меня в город.
— Какие же это у тебя дела в городе? Ты ведь, кажется, обещала собирать хлопок?
— Обещала и буду. Только не сегодня. У меня очень важное дело.
— Что еще за дело?
— Потом скажу.
— Почему — потом? Почему не сейчас?
— А ты мне все говоришь?
— Чего я тебе не сказал?
— Не сказал, что видел Сульгун.
Тойли Мерген сделал вид, что не расслышал:
— Кого?
— Не притворяйся глухим!
— Ну, предположим, видел. Что из того?
— Почему не сказал?
— Значит, про всех девушек, которых я видел или увижу, я должен тебе докладывать?
— Про всех не надо, а про Сульгун надо. Ведь твой сын собирается на ней жениться.
— Ну и пусть женится. Пусть хоть раз проявит самостоятельность.
— Вот видишь, какой ты человек! При чем тут самостоятельность? Мне даже посоветоваться не с кем! Если я скажу, что тебе нет дела до семьи, ты рассердишься. А ведь тебе и правда все безразлично.
— С чего ты взяла, что мне безразлично?
— Дочки, слава богу, своими семьями обзавелись. Им твоя забота не нужна. Дома остался единственный сын. А ты и о нем не беспокоишься.
— А может, я беспокоюсь о нем больше, чем ты?
— Если бы беспокоился, так давно бы женил его и баюкал внука.
— А может быть, я жду, когда он сам женится?
— Вот и жди, а пока что отвези меня в город, — сказала Акнабат и пошла со своим узелком к дверям.
Не хотелось Тойли Мергену, чтобы жена ехала в город. Ну, придет она к матери Сульгун, начнет объясняться, и может возникнуть какое-то недоразумение.
— А что, мать, если мы твое срочное дело отложим еще на денек? — просительно проговорил он. — Ты ведь сама видишь, что мне некогда затылок почесать. Я сегодня непременно должен побывать у семи дверей.
— Твои дела никогда не кончатся, Тойли. А люди никуда не сбегут, если ты придешь к ним на час-полтора позже. Довези меня только до города. А дальше я сама найду. Я знаю их телефон.
— Если знаешь телефон — позвони.
— С тобой невозможно договориться, Тойли. Неужели же, имея машину, ты хочешь заставить меня стоять на дороге и просить людей подвезти? Ну что же, ладно, если хочешь, так и сделаю…
Поняв, что спорить бесполезно, Тойли Мерген повез жену в город и высадил ее у самого дома Сульгун.
— Приехать за тобой?
— Сама приеду.
— А может быть?
— Что — может быть?
— Может быть, зайдем вместе?
— Нет, ты все испортишь! Езжай, тебе же надо побывать сегодня у семи дверей, — сказала Акнабат и, поправив на голове платок, вошла в новый двухэтажный дом.
— Проходи, проходи! — обрадовалась Дурсун. — Мы столько лет не виделись, но ты, не сглазить бы, все такая же. Лицо, глаза — хоть куда!
— Ай, какое там лицо, Дурсун! — вздохнула Акнабат. — Старею, старею. Заботы о детях старят.
— Было бы здоровье, Акнабат, все остальное не страшно.
— Это верно, это верно.
— Хорошо, что ты пришла. Только сейчас тебя вспоминала. Странная история сегодня приключилась, — перешла на шепот Дурсун. — Только моя Сульгун ушла на работу, как ко мне гостья пожаловала. Я ее совсем не знаю. Говорит без умолку. Есть такие люди — никого, кроме самих себя, не слушают. Пойдем, выручи меня. — И Дурсун провела Акнабат в просторную и светлую комнату, застланную большим иомудским ковром.
Посреди комнаты, заняв чуть ли не половину ковра, лежала дородная, чернявая женщина и потягивала зеленый чай. Акнабат показалось ее лицо знакомым, но она не могла вспомнить, где видела толстуху, да, по правде сказать, и не особенно старалась. Но, как положено, спросила о здоровье и тоже присела на ковер.
— Вы поболтайте, пейте чай, пока не остыл, а я разогрею обед, — сказала Дурсун и ушла на кухню.
С минуту обе женщины молчали. Первой заговорила толстуха.
— Меня-то вы, конечно, не знаете, но зато знаете моего мужа. Я жена Сервера из Геокчи.
"Кто у тебя спрашивает, чья ты жена? — подумала Акнабат. — Хорошо, если эта баба уберется отсюда, а то ведь не даст поговорить с Дурсун". А вслух вежливо ответила:
— Очень приятно.
Толстухе явно не терпелось поговорить.
— А вы жена Тойли Мергена? — продолжала она. — Прошлой весной, когда председатель нашего колхоза женил своего младшего сына, я, кажется, видела вас там на свадьбе.
— Возможно.
— Вы приехали тогда на новенькой "Волге". Помню, машину вел сам Тойли Мерген. Да, кстати, а что сейчас делает ваш муж?
Акнабат нахмурилась.
— Работает. Пейте чай, пока не остыл! — сухо бросила она.
Толстуха догадалась, что ее вопрос не понравился собеседнице.
— Ах, боже мой, — засуетилась она. — Я вам чаю не предложила? Пейте! — Она наполнила стоявшую перед ней пиалу и, придвинув ее к Акнабат, снова затараторила: — Последнее время у меня голова кругом идет. Не помню, что делаю, что куда кладу. Был бы мой сын трактористом, все было бы просто. Уплатила бы калым и бросила бы молодуху ему в объятия. Нет, с моим так не сделаешь! Трудно тем матерям, у которых сыновья с образованием. Возьму, говорит, в жены не какую-нибудь колхозницу, а чтобы ровней была. А где ее, ровню, взять? Один аллах знает… И у вас, кажется, такой сын?