— Я уж и так стараюсь тебя не обидеть, по неужели ты сама не понимаешь, что Аман советский инженер, а ты — калым… Или, может, ты считаешь нас обоих дураками и просто морочишь нам голову?
— Ну, особенно-то умными, конечно, не считаю.
— Довольно нам препираться, Акнабат, — рассердился в конце концов Тойли Мерген. — А не то я сам отправлюсь к Неуклюжему и попрошу его прогнать тебя, когда ты заявишься.
С этими словами Тойли Мерген решительно поднялся. Он вышел из дома и направился к шурину.
Когда Тойли Мерген подошел к дому Кособокого Гайли, тот уже загрузил свой "Москвич" морковью и луком и теперь наскоро жевал что-то, стоя посреди веранды, перед тем, как отправиться на базар.
Увидев зятя, Гайли обнажил в улыбке свои щербатые зубы.
— Заходи, Тойли, заходи! Есть хочешь? Кашей угощу. Молочная, вкусная…
Не отвечая на приглашение, Тойли Мерген спросил:
— Ну как, сдержишь слово?
— А какое я тебе давал слово? — прикинулся простаком Кособокий Гайли.
— Если ты мужчина, то и сам помнить должен. Ты тогда сказал: начинай, мол, со своего сына. Вот я с него и начал. Аман уже работает на уборке хлопка. Да не только он — и других немало.
— Например?
— Ты и без меня знаешь.
— Откуда мне знать, если я никуда не выхожу, никого не вижу.
— Возьми хотя бы Эсена Сары… Возьми Оразмамеда. Все стараются. Теперь и твоя очередь, Кособокий.
— Ну что ты пристал, Тойли! И без меня как-нибудь соберут твой хлопок. Некогда мне.
— Выходит, мы тогда зря толковали, посреди базара? Или, может, не зря? — с угрозой в голосе произнес Тойли Мерген.
— Почему же зря?.. — Гайли Кособокий с сожалением облизал ложку и положил ее на край миски. Потом лениво потянулся и кивнул в сторону своих огородов. — Если я пойду собирать хлопок, что станет с моими овощами? Перезреют и сгниют на корню.
— Разве у тебя одного овощи? Другие вон сдают их заготовителям по государственной цене и горя не знают. А ты из-за копейки удавиться готов.
— Ты мои копейки не считай! — ступая бочком, двинулся Гайли к машине. — Я сам знаю, кому и куда сдавать овощи. У меня жена на вас работает — вот и достаточно.
— Где же твоя совесть, Кособокий?
— Моя совесть при мне! — отрезал Гайли и отворил дверцу машины.
— А ну, погоди! — сказал Тойли Мерген и поманил его пальцем. — Ты ведь знаешь, если уж я ухватился за пенек, то, какие бы у него корни ни были, не отступлюсь, пока не выдерну. Как бы потом тебе не пришлось жалеть. Словом, уедешь — останешься без приусадебного!
— Не грози, Тойли! Ты не бай, а я не батрак!
Кособокий решительно надвинул на лоб свою знаменитую шапку, сел в машину и уехал.
Хоть Гайли и поступил по-своему, но даже на базаре не мог отделаться от смутной тревоги. У него в ушах все еще звучали слова зятя: "Уедешь — останешься без приусадебного!" Ко всему прочему кругом громоздились горы колхозных овощей. И цена на них была сегодня в два раза ниже, чем вчера у частников. Кособокий сразу почувствовал себя так, будто от него отрезали кусок мяса.
Но даже не столько неудачная торговля, сколько боязнь за свой огород заставила Кособокого быстро покинуть базар. Когда же он, усталый и подавленный, вернулся домой, перед его взором предстала страшная картина: колхозный трактор запахивал его приусадебный участок. Пока еще он двигался по самому краю, но следующий гон уже пришелся бы на грядки моркови.
Увидев такое дело, потрясенный Гайли пулей выскочил из машины.
— Стой, злодей! — закричал он не своим голосом и, размахивая руками, бросился наперерез трактору. — Стой! Если не остановишься, вспорю тебе живот! — пригрозил он трактористу, который сразу затормозил и вопросительно глянул направо.
Там, на поросшей чаиром меже, между двумя участками сидел на корточках Тойли Мерген.
— Не обращай внимания! — спокойно приказал бригадир. — Валяй дальше. Ты пашешь не его землю, а колхозную. У лодырей не должно быть приусадебных участков.
Только теперь разглядев зятя, Кособокий метнулся к нему. При этом он дважды упал, зацепившись за арбузные плети.
— Тойли, брат, не делай этого! — взмолился Гайли.
— Теперь поздно, — покачал головой Тойли Мерген. — Я ведь тебя предупреждал как человека, а ты не послушался.
Если один глаз Гайли был устремлен на зятя, то другим он косился на трактор, который двинулся дальше, таща за собой трехлемешный плуг, ровными пластами взрезающий землю на тридцать сантиметров в глубину. Еще немного, и погибнет весь урожай, выращенный с таким трудом, с такой любовью и с такой выгодой. От волнения у Гайли Кособокого перехватило дыхание. А Тойли Мерген по-прежнему сидел себе на корточках и покуривал, греясь на солнышке.
— У тебя каменное сердце, — закричал Гайли, не найдя других слов.
— У меня каменное? — засмеялся Тойли Мерген и устроился поудобнее. — Тут ты ошибаешься, Гайли-бек! Это у тебя оно каменное. Иначе бы ты позаботился о колхозном добре, а не только о своем. Сам посуди, что будет, если выращенный народом хлопок останется в поле и попадет под дождь? Подумал ты об этом? То-то и оно, что нет. А ведь это не чужой хлопок, а твой и мой.
— Тойли! Не делай этого! — склонив голову, молил Кособокий. — О хлопке поговорим потом. Сначала останови свой трактор.
— О хлопке есть смысл говорить либо сейчас, либо уже на будущий год, — сказал рассудительно Тойли Мерген и, опершись на локоть, прилег.
Трактор тем временем неумолимо приближался к арбузам.
Кособокого прошиб пот от ужаса. Он уже был не в силах смотреть в ту сторону и на мгновение даже зажмурился.
— Я буду жаловаться! — пронзительно закричал он вдруг и подпрыгнул, будто к нему прикоснулись раскаленным железом. — Ты еще за это ответишь… Глядите, люди, что он со мной делает!
С этими словами Гайли угрожающе схватился за ржавый кетмень, валявшийся у межи.
— А ну, положи кетмень на место! — поднялся в полный рост Тойли Мерген и приблизился вплотную к Кособокому. — Перестань попусту кричать. Все равно никого кругом нет — весь народ в поле.
Кособокий вяло отшвырнул кетмень, хлопнул шапку оземь и рухнул перед зятем на колени, бессильно бормоча:
— Тойли! Я был не прав… Обещаю тебе исправиться.
Увидев, что трактор остановился, Тойли Мерген крикнул в ту сторону:
— Ты чего стал? Валяй дальше… Из его обещаний обеда не сваришь. Завтра он скажет, что сам хозяин своему слову, и наплюет на нас… Поторапливайся!
— Не говори так, Тойли! Я во гневе на все способен…
— Ты только и способен, что пожрать на дармовщину, — отмахнулся Тойли Мерген. — Пока не увижу тебя на хлопковом поле с фартуком на шее, ни одному твоему слову не поверю.
Кособокий опять вскочил и, схватив зятя за руку, стал с силой трясти ее.
— Останови трактор! Прошу тебя, останови трактор! — приговаривал он.
— Отстань! — сказал Тойли Мерген и снова прилег на траву.
— Значит, все перепашешь?
— Обязательно.
— Через мой труп! — в отчаянии крикнул Кособокий Гайли и, высоко подкидывая свои длинные ноги, кинулся наперерез трактору.
Мотор сразу умолк.
Несколько раз затянувшись сигаретой, Тойли Мерген отбросил ее и встал.
— Ты почему остановился? — обратился он к трактористу. — Продолжай.
— Как же можно, Тойли-ага?
Паренек вытянул шею из кабины и округлившимися глазами смотрел на Гайли Кособокого, лежавшего на земле поперек борозды.
— Да, ну и дела! — покачал головой Тойли Мерген. — Что же, на сегодня, пожалуй, хватит.
При свете вечерней зари сборщики группами возвращались с хлопковых полей. Вот от стайки девушек отделилась Язбиби и направилась к дому, очень довольная тем, что и сегодня ей удалось обогнать Амана. К этому времени Акнабат уже обменялась новостями с ее матерью и теперь ждала для окончательного разговора ее отца.
Язбиби вприпрыжку вбежала в дом. Ей не терпелось рассказать о своих сегодняшних успехах, но, увидав вспотевшую тетушку Акнабат, которая сидела посреди комнаты и сливала из чайника в пиалу остатки чая, девушка промолчала. Она лишь почтительно поздоровалась из уважения к седым волосам гостьи, но слушать ее обычные приветствия вроде: "Как поживаешь, дочка!.. Не сглазить бы, говорят, работаешь как следует?.." — не стала и, извинившись, прошла к себе в комнату.
Тетушка Акнабат прочла на лице девушки явное недовольство и не стала задерживаться.
— Что-то я сегодня засиделась у тебя, Допди, — мигом перестроилась она. — Я когда прихожу к тебе, мне вообще не хочется вставать. Но теперь, пожалуй, пора. Раз пришла Язбибиджан, то и мои, видно, вот-вот явятся. Я, по правде сказать, сегодня и обеда-то не готовила. Пойду похлопочу на скорую руку… Так что ты, Донди, советуйся с кем хочешь, но все же поторапливайся.
— За мной дело не станет. Вот только скажу ее отцу. Не думаю, что он будет против. Давай назначай день, Акнабат.
Проводив гостью, Донди стала убирать посуду. В это время из своей комнаты вышла Язбиби.
— Мама, ты о чем хочешь говорить с папой? — нервно спросила она.
— Разве ты не знаешь, дочка? — изобразила удивление Донди.
— Нет, из твоих уст я пока ничего не слышала, хоть и догадываюсь обо всем.
— Ну-ка садись, если не слышала.
— Считай, что я сижу, мама.
— Если правду говорить, дочка, то я думаю стать тетушке Акнабат сватьей.
— Думаешь или уже решила?
— Если согласится твой отец…
— Почему — отец? Разве не следует раньше меня спросить, мама?
— А разве ты маленькая? Ведь тетушка Акнабат то и дело к нам ходит, что же, ты не понимаешь — зачем?
— Напрасно, мама.
— Вот так раз! Я-то думала, ты обрадуешься… Такого зятя, как Аман, да таких сватьев, как Тойли Мерген и тетушка Акнабат, поискать…
— Это все так, мама. И тетушка Акнабат славная женщина. И Тойли-ага уважаемый человек. И сын их Аман…
— Что же тебе еще нужно? — Старая Донди подошла к дочери и удивленно заглянула ей в лицо. — Смотри, так всю жизнь и проходишь в девушках, весь век будешь караулить материнские стены.