— Чуть не забыла, товарищ Карлыев. Все хочу спросить у вас об одном деле. Вот вы говорили, ни в коем случае не поднимать целину, не прокопав дренажного коллектора. Ни гектара!
— Это не я говорю. Таково постановление правительства.
— В том-то и дело! Но когда товарищ Ханов ездил в пустыню, он отдал нашим механизаторам несколько иной приказ.
— Какой же?
— Он сказал: плюньте на коллектор и поднимайте побольше целины. Чье распоряжение мы должны выполнять?
— Разумеется, правительства! — Карлыев протянул руку девушке. — Всего вам доброго!
Когда машина выехала из поселка и помчалась по шоссе в город, Карлыев, сидевший рядом с шофером, обернулся и спросил:
— Как это получилось, товарищ Ханов? Насчет коллекторов.
— Я так распорядился не удовольствия ради. Колхозники не успевают, вот я и…
— Напрасно вы это сделали. Мелиорация — вопрос государственной важности. Прежде чем отдавать такой приказ, надо было хотя бы посоветоваться.
— С кем? С вами?
— Неплохо бы и со мной. А кроме меня есть бюро райкома. Поймите же, что земли, засеянные без дренажа, в лучшем случае будут пригодны год, от силы два, а на третий вместо хлопчатника покроются солью. Вы рассуждаете по принципу: пусть день, да мой! А нам приказано заботиться о многолетних и стабильных урожаях.
— А как быть, если сочетать и то и другое не удается?
На другой день в кабинете секретаря райкома спор этот разгорелся с новой силой. Но теперь уже не с глазу на глаз, а в присутствии Сергеева.
— Мы и без того потеряли немало посевных площадей, — продолжал втолковывать Ханову необходимость дренажа Карлыев. — И только по вине проходимцев, ничуть не заботившихся о земле и воде, а гнавшихся за личной славой!.. Вы знаете, с какими расходами связано оздоровление этих площадей?
— Уж не хотите ли вы сказать, что я тоже проходимец и гонюсь за славой?
— Я хочу сказать, что земля — народное богатство и если мы как следует не задумаемся над судьбою этого богатства, не позаботимся о его будущем, то, хотим мы того или не хотим, и вы и я — все мы попадем в число таких проходимцев. И народ никогда не простит нам этого. Вот почему, товарищ Ханов, вам придется поехать и самому отменить приказ, который вы дали.
— Я так и знал, что вы захотите меня унизить, — зло произнес Ханов.
Сергеев, который с самого начала следил за спором молча, наконец не выдержал:
— Товарищ Ханов! — спокойно произнес он. — Почему вы обо всем говорите применительно к себе? "Я", "меня"…
— Законный вопрос! — поддержал Сергеева секретарь райкома и продолжал: — Ваша основная ошибка, товарищ Ханов, по-моему, в этом и заключается. А ведь времена безответственного своеволия давно миновали. И хозяйство теперь развивается на научной основе. Вот вы уже больше двух лет работаете председателем исполкома, так что пора бы вам осознать эту простую истину. Честно говоря, у меня иногда создается такое впечатление, будто вы слишком поглощены совершенно недостойной проблемой: кто должен занимать в районе первое место — Ханов или Карлыев? Я вовсе не хочу вас обидеть, но мне порой кажется, что ваша фамилия начинает оказывать воздействие на ваш характер. И ваше поведение на людях, и ваша манера разговаривать с подчиненными, даже ваша привычка сидеть развалясь — все это напоминает не столько советского работника и коммуниста, сколько грозного хана, высокомерного бека. Как ни смешно это звучит в наши дни, но вам хочется утвердить себя в качестве "хозяина района". Но ведь подлинный хозяин района — не вы и не я, а народ. А руководят районом партийная организация и Советская власть. Если вы не поймете этого, вам все труднее будет находить с людьми общий язык. Вот и наш вчерашний визит в "Хлопкороб" получился из-за этого не особенно удачным.
— Вы кончили? — гневно сверкнув глазами, спросил Ханов.
— Еще минуту терпения!.. В последнее время я много думаю о вас. Вы человек энергичный и беспокойный. Вам словно неведома усталость. Вы способны за один день объехать весь район. Откровенно говоря, тут мне за вами не угнаться. Я и дня не выдержал бы в таком напряжении. Но при этом вы ни к кому не прислушиваетесь, никому не доверяете и стараетесь все делать сами. Словом, товарищ Ханов, пора нам спокойно посидеть и по-товарищески, как коммунист с коммунистом, обменяться мнениями, чтобы понять друг друга. Иначе работать вместе с каждым днем будет все труднее и мы только нанесем ущерб делу. Вот что я хотел вам сказать.
— Я понимаю ваши намерения… — побледнев, заговорил Ханов. — Вы хотите меня выжить отсюда, а роль исполкома в жизни района свести к нулю. Сравнивая меня с ханом и с беком, вы мечтаете превратить меня в послушного мальчика на побегушках. Но это вам не удастся.
— И снова вы ошибаетесь, товарищ Ханов. Речь идет не об ограничении деятельности исполкома, а напротив — об усилении…
— Все ясно, товарищ Карлыев. Хоть я и не кончал академию, но скрытая суть ваших домогательств мне понятна. И давайте оставим этот мнимотоварищеский тон. Все равно теперь мы уже не договоримся. Этот вопрос придется решать в более высоких инстанциях. Надеюсь, Центральный Комитет разберется, кто здесь хан, а кто работник.
Стоял погожий, ясный день. Таким же хорошим было и настроение в колхозе "Хлопкороб". Сегодня справлял свадьбу своего сына Тойли Мерген. Всем хотелось побывать на этом торжестве, всем хотелось разделить радость с уважаемым человеком.
Поскольку к свадьбе заранее не готовились — некогда было" — каждый гость предлагал свои услуги. Разряженные девушки во главе с Шасолтан наводили чистоту в большой комнате, чтобы достойно встретить невесту, которую привезет из города Аман. Парни были озабочены обедом. Разгладив усы" Акы копал большую яму для очага. А его мать, старая Боссан" мыла казан, чтобы поставить плов. Зятья Тойли Мергена" засучив рукава, свежевали одну овцу за другой. Счетовод Аннагельды проворно насыпал заварку в разноцветные чайники и вертелся вокруг огромного бухарского самовара, а братья Юсуп и Ахмед, отирая пот, рубили саксаул.
И у женщин хватало работы. Жена Гайли Кособокого, тетушка Дурнабат, увела пятерых старух в виноградную беседку и заставила всех месить тесто для пресных чуреков. Еще четыре старухи поддерживали огонь в четырех там дырах.
Нашлось дело и для таких слабосильных, как Оразмамед. Хоть и пришлось ему уступить место в кассе своей жене, а самому собирать хлопок, он обиды на Тойли Мергена не держал и со всем усердием крошил лук. А заместитель бригадира" проворный Нобат, носился на своем мотоцикле с коляской между домом и магазином. Выгрузив в очередной раз покупки, он развел руками и засмеялся:
— Тойли-ага, если еще не расщедритесь, то все — карман пуст.
— Выкладывай, Тойли, выкладывай! Если не сегодня, когда же тебе быть щедрым! — хохотал распорядитель свадьбы Эсен Сары.
— Ты за Тойли Мергена не хлопочи, лучше скажи, как твой живот? Втягивается понемножку? — решил подшутить над Эсеном Дурды Кепбан.
— Сам видишь, какой я легкий стал, того гляди, на воздух взлечу.
— Ну, раз так, хорошо бы тебе слетать за бахши[22]. Сегодня без песни не обойтись.
— Молодец, что напомнил. А транспорт найдется?
— Вон машина Аннагельды. Садись и жми!
— Кого и куда ты посылаешь, Дурды-хан? — вырос как из-под земли подвыпивший Гайли Кособокий.
— Не посылаю, Гайли-ага, а прошу Эсена Сары привезти бахши.
— Песенки хочешь послушать?
— Да, все мы хотим послушать песни. Вы разве не знаете, что ваш племянник женится?
— Знаю, все знаю! — Гайли Кособокий качнулся и, чтобы не упасть, схватился за плечо Дурды Кепбана. — Только ты мне скажи, для чего ты собрал всех аксакалов и напустил их на меня? Почему все взялись меня поучать?
— А что, Гайли-ага, если мы отложим этот разговор?
— Нет, Дурды-хан! — Гайли порылся в карманах в поисках курева, но, ничего не найдя, обнял Дурды Кепбана за шею и продолжал: — Я вам всем покажу! Напишу в Ашхабад, а не поможет — в Москву!
Тетушка Дурнабат, завидев растрепанную шапку мужа, лишилась покоя. Она разделала тесто на лепешки, стряхнула с платья муку и, бросив одной из женщин: "Ступай пеки, я сейчас подойду", направилась к Гайли.
— Пиши, пиши, пока не кончатся чернила, но не мути людям душу, когда они радуются! — сказала она, встав возле мужа.
— А, и ты здесь?
— Да, здесь.
— И ты их защищаешь?
— А ты об этом только сегодня узнал?
— Я не люблю, когда женщина вмешивается не в свои дела!
— Самая захудалая женщина лучше такого мужчины, как ты!
— Баба! — грозно произнес Кособокий. — Занимайся своим делом!
— Я не боюсь ни слов твоих, ни угроз. — И тетушка Дурнабат легонько подтолкнула мужа. — Если ты пришел на свадьбу, то проходи и садись, как человек. А лучше пойди выспись.
Почувствовав, что жена по-настоящему рассердилась, Гайли Кособокий сник и поплелся домой, бормоча себе под нос:
— Буду писать! Буду писать, пока у меня не кончатся чернила.
Хоть Дурды Кепбан и препирался с Гайли Кособоким, однако все время поглядывал на дорогу.
— Неужели Гайли и тебе испортил настроение? — спросил его Тойли Мерген.
— Ерунда. Я беспокоюсь за Амана.
— А чего ты за него беспокоишься?
— Почему он задерживается? Пожалуй, и нам следовало поехать с ним. Солиднее было бы…
Но тут их разговор прервал крик ребятишек, забравшихся на деревья. Они оттуда смотрели на дорогу.
— Невеста едет! Невеста едет! — загалдели ребята, подбрасывая в воздух шапки и тюбетейки.
Услышав голоса детворы, из дома пестрой стайкой высыпали девушки. Через минуту молодежь плотным кольцом окружила машину.
— Благополучно приехали?
— Спасибо, Дурды-ага, — сказал Аман.
— Да придется твоя избранница ко двору!
— Спасибо, Дурды-ага!
Оглядываясь по сторонам, Аман искал среди женщин и девушек мать.
— Мама все еще обижена? — спросил он отца.