— Ладно, — примирительно сказал он. — Приедет Махтумкули, поговорим и решим. А пока отдыхайте. Все ли у вас есть, что нужно? Не требуется ли чего?
Шатырбек понял, что пора уходить.
— Благодарю вас, молла, нам ничего не требуется.
— А если вам надо куда-то ехать, — словно бы между прочим сказал Давлетмамед, — то оставьте приглашение, я передам его сыну.
Шатырбек испугался.
— Нет, нет, — торопливо ответил он, — шах приказал мне вручить приглашение в руки самому Махтумкули. А воля шаха для меня священна. Я буду ждать, сколько бы ни потребовалось.
— Дело ваше, — согласился хозяин, — я не могу давать советы посланцу шаха. Ждите. Постель, чай и чурек мы всегда найдем для гостей.
— Благодарю вас, молла. — Шатырбек поклонился и направился к двери.
— Да, бек, — позвал он Давлетмамеда, — возьмите свои подарки. Я их не заслужил.
Шатырбек растерялся.
— Но… ваш сын… его стихи… — забормотал он.
— Ну, если Махтумкули примет — его дело. А я не могу. Не обижайтесь, бек.
Шатырбек впихнул халаты в хурджун, подхватил его и стремительно вышел, едва сдерживая гнев.
Какая-то тень мелькнула и скрылась за стогом сена, припасенного для лошадей. Не владея собой, Шатырбек выхватил кривую, сверкнувшую на солнце саблю и бросился к загону. Большой белый пес резко остановился и зарычал, оскалив клыки. Шатырбек отступил, вложил саблю в ножны. Он вдруг с облегчением подумал, что расправа с меченым сарбазом была бы совсем некстати. И без того этот презренный, возомнивший о себе старик относится к нему с подозрением. Ну, ничего, погодите, вы еще вспомните Шатырбека!..
Ночью он плохо спал: то забывался тяжелым сном, то лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к шорохам и думая о своей странной судьбе, так и не обеспечившей ему на старости лет спокойную жизнь. Может быть, теперь наконец все переменится? Скорей бы вернулся проклятый поэт. Тогда… Но что будет тогда? Бек похолодел от мысли, что Махтумкули наотрез откажется ехать во дворец. Ведь силой его не увезешь. Говорят, именно в этом ауле чуть не убили векила… А вернуться ни с чем — значит навлечь на себя немилость шаха, снова унижаться перед мейханщиками, выпрашивать у них парочку кебаба. Да и дадут ли теперь? Эти пройдохи всегда узнают новости первыми. Нет, он выполнит приказ шаха, даже если ему придется сражаться с самими дэвами[49]. И хитрости еще хватит у Шатырбека: не таких обводил вокруг пальца.
На рассвете он вышел из кибитки, накинув на плечи халат. С Атрека потянуло прохладой. Шатырбек поежился, осмотрелся.
Аул просыпался. Кое-где уже поднимались к небу столбики синеватого дымка, мелькали красные кетени женщин, готовящих пищу.
Вдруг Шатырбек увидел приближающегося всадника, и сердце его учащенно забилось. Неужели он? Неужели аллах смилостивился и прекратил это томительное ожидание?
Всадник подъехал уже так близко, что можно было хорошо разглядеть его. Шатырбек понял, что ошибся. Он знал, что Махтумкули высок, строен, красив. А этот был хилым, болезненным на вид. И если бы не шелковый халат, новенький тельпек да желтые кожаные сапоги, приехавшего можно было бы принять за дервиша, измученного бродячей жизнью. Но когда всадник оказался в пяти шагах, бек увидел его лицо и подумал, что такое, пожалуй, и в толпе оборванцев-дервишей сразу же отличишь — столько было во взгляде надменности и презрения к окружающим.
"Уж не Мамед ли это, сын Ханали? — подумал Шатырбек с радостным чувством. — И как я мог забыть о хане? Надо было сразу послать за ним".
Мамед соскочил с копя удивительно легко, и бек сразу же заметил это, подумав, что парень еще сможет пригодиться, не такой уж он хилый.
— Простите, — сказал Мамед, улыбаясь, — вы, наверное, и есть уважаемый Шатырбек? Меня зовут Мамед, я сын Ханали-хана. Мы вчера весь день ждали, что вы удостоите нас своим посещением, а с утра отец послал меня пригласить…
— Привяжите коня и заходите, — сухо сказал Шатырбек, знавший, что суровость и даже грубость куда сильнее действуют на таких людей, чем вежливость и радушие.
Они сели на кошму. Шатырбек кинул Мамеду подушку, подсунул себе под локоть такую же, устраиваясь поудобнее.
— Насчет чая я распоряжусь позже, — сказал Шатырбек. — А пока поговорим. У меня очень важное дело.
— Я слушаю вас, уважаемый бек. — Мамед даже подался к нему, боясь пропустить хоть слово.
Около кибитки раздались чьи-то шаги. Шатырбек нахмурился, прислушиваясь. Шаги удалялись.
— У меня очень важное дело, — повторил бек и замолчал, испытующе глядя в лицо Мамеда.
— Не откажитесь съездить к нам, — поспешно сказал молодой хан, отводя глаза. — У нас никто не помешает разговору. И кроме того, отец так будет рад…
Шатырбек вспомнил сарбаза со шрамом на щеке и согласился.
До родника Чинарли, где стояли кибитки хана, и в самом деле было недалеко. Миновав небольшое ущелье, всадники выехали на равнину. Залитая утренним солнцем, она была так красива, что даже равнодушный к природе Шатырбек придержал коня. Перед ним тянулись бело-розовые цветущие сады, аккуратные ряды виноградников, а за ними расстилался ярко-зеленый ковер вешних, еще не выжженных солнцем трав. Поблескивала, отражая голубизну неба, вода в арыках. В стороне виднелись кибитки, загоны для скота.
— Это ваши владения? — спросил Шатырбек.
— Пока вы наш гость, они и ваши, мой бек, — поклонился Мамед.
"Есть же удачливые люди", — с внезапной злобной завистью подумал Шатырбек и ударил каблуками коня. Мамед поскакал следом.
Взяв себя в руки, Шатырбек спросил:
— Много у вас работает дайхан?
Мамед замялся:
— Я не знаю… Этим занимается отец. Он говорит: "Пока я еще здоров, отдыхай, сыпок. Придет время — хозяйство ляжет на твои плечи".
— И рабы есть у вас?
— Как у всех. Недавно отец купил одного русского. Есть у него такая вещь, ящик со струнами. Называется "гус-ли". Ох, и играет! Смех!
— Раб должен работать, а не играть, — наставительно сказал Шатырбек.
— Конечно, — сразу же согласился Мамед, — лошадь подковать, землю пахать, из дерева мастерить.
— Не убежит?
— Не-ет. Днем за ним смотрят, а к ночи на цепь сажают. Вот тогда он и играет на этой… "гус-ли".
— Раб есть раб, — презрительно сказал Шатырбек и сплюнул.
Помолчав, спросил:
— Разбойники наведываются сюда?
— В прошлом году угнали коней. Чуть не лишились целого табуна. Но отец послал вдогонку джигитов, пообещал хорошо наградить, если отобьют коней.
— Отбили?
— Конечно.
— И сколько же отец заплатил им?
Мамед засмеялся.
— А все они были должны нам, отец учел их труды.
Шатырбек тоже засмеялся, подумав, что не такой уж простак этот Мамед, каким кажется сначала.
Ханали с нетерпением ждал таинственного гостя. Оттолкнув слуг, с несвойственной прытью подскочил он к коню, взял его под уздцы.
— Добро пожаловать, бек! — Притворная лесть сама лилась из него. — Добро пожаловать, дорогой гость! Вы осчастливили нас. Этот день все мы будем вспоминать как… как самый счастливый день в нашей жизни. Наш дом всегда…
Шатырбек соскочил с коня, протянул хозяину свои еще крепкие руки и с горделивым чувством превосходства ощутил в своих ладонях пухлые, безвольные пальцы Ханали.
— Я рад навестить вас, хан, — важно сказал он. — Мне много приходилось слышать о вас, о вашем богатстве.
Хан засуетился еще больше, заплывшие жиром глаза его боязливо забегали.
— О, мой бек, — он повел гостя в дом, — люди часто из зависти очень преувеличивают. То, что у нас здесь, в глуши, считается богатством, в большом городе назовут бедностью. Каждая мера зерна, каждая гроздь винограда достается с таким трудом!
Усы Шатырбека дрогнули, по он погасил усмешку.
— У вас надежная крепость, — сказал он, оглядывая земляные валы и рвы вокруг строений. — Если шах соизволит сдержать свое слово и подарит мне крепость, я не желал бы иной, чем… такая.
Ханали понял, почему запнулся гость, и, чувствуя, как холодеет в груди, сказал с запинкой:
— Великий шах всегда добр к своим верным слугам. Он никогда не оттолкнет обидой того, кто…
Шатырбек нагнулся к хану, мягко, почти нежно, обнял его и сказал понимающе:
— Конечно, вы очень нужный шаху человек, вас не обойдет милость повелителя.
У Ханали отлегло от сердца.
Осматривая крепость, они очутились у домика, сложенного из серого камня. Хапали толкнул дверь, с поклоном пригласил гостя внутрь. Шатырбек был поражен. Иомудские ковры, шелковые подушки, сверкающая позолотой посуда в углу — все было необычайно чистым, свежим, словно люди заходили сюда только для того, чтобы поддерживать чистоту и порядок.
— Я держу эту комнату специально на тот случай, если великий шах когда-нибудь, будучи в наших краях, осчастливит нас своим посещением.
— Шах не сомневается в вашей верности.
Эти слова Шатырбек сказал таким уверенным, ленивонебрежным тоном, что Ханали уже не осмелился вести гостя дальше: доверенный человек шаха мог отдыхать в комнате, отведенной самому шаху.
— Что же мы стоим! — воскликнул он. — Проходите, бек, садитесь. Да отзовется каждый ваш шаг добром в этом доме!
Шатырбек скинул сапоги, прошел на середину комнаты и уселся, подмяв под бок шелковые подушки.
— Из-под сапог Шатырбека, — самодовольно сказал гость, — для одних летит пыль, для других — золото.
— Спасибо, бек, — на всякий случай сказал Ханали, поклонившись.
За обильным угощением разговор шел попроще. От выпитого вина бек подобрел, лениво жевал джейранину, поглядывая на разговорчивого хозяина, поддакивал. Сам говорил мало, думая, видимо, о своем.
И вдруг насторожился, услышав слова хана.
— …из столицы. Он передал, что приедете вы, и приказал помочь вам.
Шатырбек странно посмотрел на него, на секунду перестав жевать.
— Вам известно, зачем я здесь? — тихо спросил он.
Ханали вскинул, словно обороняясь, свои пухлые ладони.