– Что? – не понял Максим.
– Десятый? – оскалился рыжий. – У меня – тоже. – Он помахал желтоватой бумажкой. – Приятное совпадение.
– Вы что, едете в Сибирь? – ужаснулся Танкован.
– Не столько еду сам, сколько этапирую тебя! – хохотнул опер. – Даже в сортир – под конвоем. Красота! – Он плотоядно потер руки. – Это, конечно, пока еще не вагонзак[9], но уже, считай, репетиция.
Максим не знал что и думать. Один из самых счастливых и удачливых дней в его жизни на глазах превращался в сущий кошмар.
– Не имеете права, – пробормотал он. – Покажите санкцию или предписание.
– Ты у мамы дурачок? – поинтересовался Блатов. – Какая санкция? На что? Я – турист, понимаешь? Ту-рыст! – Он легонько шлепнул Танкована по затылку. – У меня подагра и боли в голеностопном суставе. А в Сыром Яру, я слышал, превосходные ортопеды! – И смех рыжего опера потонул в хриплом гудке тепловоза.
Отсчет вагонов, как и предполагала Михеева, начинался с хвоста состава, и Максим, подхватив чемоданы, торопливо двинулся дальше по платформе.
– Танечка! – позвал он. – Не отставай, милая.
Пестрая масса толпящихся на перроне людей закрутилась, как творог в миксере, и развалилась на куски. Взволнованно галдя и суетливо размахивая руками, пассажиры семенили то в одну сторону, то в другую, отыскивая свои вагоны.
Блатов накинул на плечо большую спортивную сумку и пробормотал под нос:
– Тебя ждет масса сюрпризов, сукин сын! Не разочаруй меня…
За окном, мигая огнями и ухая под ударами многотонного ветра, проносилась ночь. На столике позвякивали два пустых стакана. Над ними одиноко высилась запечатанная бутылка шампанского.
Праздновать не хотелось. Молодые поужинали в полной тишине – без аппетита, на скорую руку. Татьяна собрала со стола остатки нехитрой снеди: завернула в газету недоеденную курицу и остатки сырокопченой колбасы, ссыпала яичную скорлупу в целлофановый пакет, закрутила пробку на термосе и теперь сидела на полке, уютно подобрав под себя ноги и прижав к груди крохотную подушку.
Танкован развалился напротив и мрачно смотрел на Танино отражение в оконном стекле.
– Я верю тебе, Максим, – наконец произнесла она. – Иначе никогда бы не вышла за тебя замуж. Просто пойми… такие слова… они, как огнем, обожгли…
– Ферзяев хотел тебе сделать больно, – отозвался он. – И сделал. Попал в самое сердце. Это же его любимый прием – показать, что кроме него ты никому не нужна, что ты не можешь рассчитывать ни на чью любовь, что ты попросту не заслуживаешь искренности и тепла.
Михеева опустила глаза.
– Гена выглядел таким убедительным… таким взволнованным.
– Это его амплуа! – воскликнул Максим. – Неужели ты до сих пор не поняла? Безотказный метод воздействия на тебя. – Он наклонился и взял ее за руку. – Ферзяев знает все твои болевые точки и умело давит на них. Именно поэтому ему много лет удавалось манипулировать тобой.
– А ты действительно сказал ему, что тебе от меня нужно все и сразу?
– Да, – жарко выдохнул он. – Я так сказал.
Татьяна удивленно подняла на него глаза.
– Это значит, что…
– Это значит, – подхватил Максим, – что мне нужна ты! Вся, без остатка! От кончиков этих прекрасных волос до подушечек на пальцах. Мне нужен не кусочек твоего сердца, а вся его необъятная глубина! Я не желаю делить его ни с кем. – Он мягко провел ладонью по ее щеке. – Мне нужен твой взгляд, твое дыхание, твой нежный, ласковый голос, твоя улыбка.
– Ты правда любишь меня? – Она заморгала, стараясь не расплакаться.
– Очень, – Танкован закрыл глаза. – Так сильно, что готов весь мир обнять.
– Весь мир – не надо, – улыбнулась Михеева. – Обними меня…
Он сел рядом и с жаром заключил ее в объятия.
– Танечка… Моя Танечка… Как ты могла поверить этому прощелыге? Как могла даже на секунду усомниться в моей любви?
– Я не усомнилась… – Она повела плечиком. – Я просто… испугалась. Понимаешь? Испугалась, что у меня отберут мое счастье – одним неосторожным словом, одним росчерком пера убьют мои надежды и мечты.
– Глупышка моя… Я никому не позволю этого сделать. – Максим вдруг вскочил, распахнул и с грохотом захлопнул дверь купе, щелкнул задвижкой и хитро подмигнул Таниному отражению в зеркале:
– Медовый месяц – он и в поезде медовый!
Та кокетливо огладила на коленях платье:
– Сумасшедший! А если войдет кто?
Максим повернулся к ней:
– Да кому заходить-то? И дверь к тому же заперта.
Он сел рядом, убрал в сторону подушку и притянул девушку к себе. Та боязливо повела плечами, но послушно придвинулась и подняла руки, чтобы Максиму было удобно снять с нее платье.
– Ты моя жена… – задыхаясь от страсти, шептал он, расстегнув на адвокатессе бюстгальтер и с жадностью лаская ее маленькие груди. – Так сладко напоминать себе об этом… Ты моя жена…
– А ты – мой муж… – закрыв глаза, вторила она. – Сказка стала явью…
…Через полчаса Танкован откупорил бутылку шампанского.
– За новую, крепкую семью! – провозгласил он, подняв над головой граненый стакан в подстаканнике. – За парадоксальный союз физиков и лириков!
– За тебя, любимый. – Татьяна чокнулась с ним. – За нас…
Прохиндей Ферзяев остался в дураках.
Глубокой ночью в дверь купе постучали.
Максим вздрогнул и проснулся, не сразу поняв, что его разбудило. Он бросил взгляд на жену, спящую, как ребенок, раскинув руки и трубочкой вытянув губки, на бегущие по стенам полосы света, прислушался к ровному постукиванию колес и собирался уже повернуться на другой бок, как стук повторился. На этот раз проснулась и Татьяна. Она испуганно подняла голову и спросила:
– Кто там?
– Откройте, пожалуйста! – потребовал грубоватый женский голос.
– С какой стати? – возмутился Максим. – Вы на часы иногда смотрите? Ступайте-ступайте, нам ничего не нужно!
– Зато нам нужно, – отрезал голос.
– Какая наглость! – поразилась Татьяна. – Что за порядки в этом поезде!
– Это купе для молодоженов, – заявил Танкован. – И ломиться ночью в дверь – по меньшей мере бестактно!
– Это купе – для инвалидов! – возразил голос. – И держать их в коридоре – бессовестно! Поэтому придется открыть.
Максим нашарил в изголовье тренировочные брюки и резко сел, отбросив одеяло.
– Не открывай, – посоветовала Михеева мужу. – Скорее всего, это ночные аферисты или мошенники.
– Нет уж, я открою! – рявкнул он, натягивая штаны. – И разберусь с этими инвалидами!
– Подожди, – взмолилась Татьяна. – Я наброшу на себя что-нибудь…
Танкован щелкнул задвижкой, дверь поехала в сторону, и в купе из коридора пролился неяркий свет.
– Какого черта?..
Снаружи стояла статная пожилая дама в строгом черном костюме и в белой блузке с жабо. Максим увидел седые, гладко зачесанные назад волосы, орлиный нос, тонкие губы и надменный взгляд. Ее руки покоились на спинке инвалидного кресла, в котором, чуть наклонившись вбок и тараща на Танкована безумные глаза, сидел полный мужчина лет сорока – небритый, мокрогубый – в желтой фланелевой рубашке, застегнутой на все пуговицы.
– Мне и моему сыну давно пора спать, – сообщила женщина низким грудным голосом.
– Как мило! – оскалился Максим. – Вам – пора, а мы – давно уже спали, знаете ли. Пока вы не разбудили нас самым бесцеремонным образом.
– Повторяю, – холодно произнесла дама, – это купе – для инвалидов. Извольте освободить его немедленно.
– Может, вам заодно и полы вымыть? – поинтересовался Танкован. – И вставную челюсть положить в стаканчик?
– Что за вздор? – крикнула Михеева. – Максимка, вызови проводника!
– Проводник! – гаркнул он в глубь коридора. – Срочно подойдите сюда! Здесь два клиента, сбежавшие из психлечебницы!
– Проводника нет, – сообщила женщина тоном, от которого у Танкована побежали мурашки по спине. – И не заставляйте меня применять силу. – Она толкнула кресло вперед. – Убирайтесь по-хорошему!
– Да что ж это такое! – Максим взвыл от боли: коляска наехала ему на ногу. – Пошла вон, старая грымза! – Он попытался выпихнуть незваных гостей из купе и закрыть дверь, но женщина отчаянно сопротивлялась и толкала кресло вперед. Небритый мужчина в желтой рубашке недоуменно таращился то на мать, то на ее противника, потом вдруг плаксиво скривился и заскулил басом:
– Ма-е-эээээ!
– Убивают! – истошно завопила дама. – Помогите!
Неожиданно распахнулась дверь одного из соседних купе, и в коридор выскочил Блатов. Как был – голый по пояс, в домашних шлепанцах – он бросился на помощь орущей женщине.
– Стоять, сморчок! – Рыжий оперативник ухватил Максима за шею, вытащил из купе и, заломив руку за спину, повалил на пол. – Тебе конец, Танкован! Допрыгался, герой-любовник!
– Не трогайте его! – закричала Михеева. – Неприятностей хотите, капитан? Я как адвокат вам их обещаю!
– Он пытался убить женщину с инвалидом! – заявил Блатов, тяжело дыша.
– Немедленно отпустите его! – потребовала Татьяна. – А с инвалидами мы сейчас разберемся! – Она грозно повернулась к даме: – Покажите ваши билеты, гражданка! Живо!
Оперативник, пыхтя, поднялся с пола.
– Вы чего раскомандовались, товарищ адвокат?
– Эта особа разбудила нас, ворвалась в купе, требуя, чтобы мы убирались вон. – Татьяну трясло от возмущения. – И я хочу знать – на каком основании?
Максим тоже поднялся на ноги и, зло отпихнув Блатова, отправился к себе.
– Я никуда отсюда не уйду, так и знайте! – заявил он. – Даже если придет толпа инвалидов!
Женщина тем временем достала билеты и протянула их оперативнику.
– Вот, пожалуйста. Все – на законных основаниях.
Тот, щурясь, вгляделся в документы и сконфуженно почесал нос:
– Простите, сударыня, но ваше купе там, в конце вагона.
– Странно… – фыркнула та. – Очень странно.
Блатов услужливо развернул кресло.
– Давайте я вам помогу…
– Ну что ж, сделайте милость, – разрешила женщина и первая двинулась по коридору.