Рыжий поспешил за ней, толкая перед собой коляску с хнычущим мужчиной и увещевая на ходу:
– Отдохнете, выспитесь как следует, наберетесь сил, а завтра напишем заявленьице, опаньки?..
Татьяна проводила его презрительным взглядом и хмыкнула:
– Наш оперуполномоченный, наверное, сошел с ума, если потащился за нами в Сибирь.
Максим выглянул из купе.
– Ты сама говорила: он теперь от меня не отстанет.
– Говорила, – согласилась Татьяна. – Но не ожидала от него такой прыти. – Она сложила руки на груди и задумчиво прищурилась: – Хотя знаешь, может, это и к лучшему.
– Ты о чем? – не понял Танкован.
– Хорошо, что он будет рядом, когда мы выведем на чистую воду твоего сыроярского недоброжелателя, – пояснила Михеева. – И помощь какая-никакая, и свидетель в одном лице.
– Ну да, – хмыкнул Максим. – Только если он меня раньше на чистую воду не выведет. Вон, опять пошел «заявленьице» клянчить. Того и гляди или покушение на убийство состряпает, или терроризм.
– Ну, чтобы этого не случилось, у тебя есть я. – Татьяна чмокнула его в щеку. – Пойдем спать, любимый…
– Славный день и веселая ночка…
Спустя сутки с Максимом произошел несчастный случай.
Ночью он побрел в туалет, а когда вышел, решил подышать в тамбуре свежим воздухом. Танкован всегда считал, что ночью хорошо думается, а поезд – лучшее место для таких раздумий. Вокруг – никого, ветер ерошит волосы, пахнет дымком и смолой, мимо проносятся спящие леса и бескрайние черные степи. Бескрайние – как его жизнь.
Он вышел в тамбур, поднял ступеньку и, легко распахнув входную дверь вагона, подставил лицо бушующему эфиру. Молодое тело, обдуваемое ветром странствий, перемен и свершений, трепетало. Глаза слезились от сладкой тоски и смелых надежд. Ему скоро двадцать четыре. Судьба, трепавшая его недавно, как этот ночной ветер, теперь улыбнулась, великодушно позволив расправить легкие и широко раскрыть глаза, устремленные в будущее. Колеса безумствовали на стыках, и наверное, так же сильно, громко и смело колотилось его сердце. Поезд летел навстречу новому дню, а Максим – навстречу новой жизни.
Он не успел испугаться. Он даже не сразу понял, что произошло. Ледяной ужас пронзил все его существо только тогда, когда, чудом ухватившись за поручень, он забился в конвульсиях снаружи летящего вагона. Извиваясь, как червяк на рыболовном крючке, Максим поймал ногой выступ ступеньки, втащил свое тело обратно в тамбур и рухнул на грязный пол, хватая ртом воздух. Он оказался на волосок от гибели, от нелепейшей и жуткой смерти именно в тот момент, когда собирался жить. И от этой мысли становилось страшно. Но еще страшнее было другое! Танкован готов был поклясться, что его толкнули в спину! Он до сих пор чувствовал чью-то руку между лопаток.
Максим вбежал в вагон, распахнул дверь своего купе и бросился к спящей Татьяне:
– Таня! Милая! Проснись! – Его трясло, как в лихорадке. – Умоляю, родная!
– Что случилось? – Михеева рывком села, моргая и пытаясь продрать глаза.
– Меня хотели убить! – закричал Танкован.
– Что?! – Она мигом проснулась. – Убить? Тебя?
– Минуту назад! В тамбуре!
Он дважды рассказал ей о том, что произошло, но она отказывалась верить:
– Это бред какой-то, Максимка… Какая-то чудовищная фантасмагория. Кому понадобилось караулить тебя ночью там, где ты никогда не появляешься, поскольку не куришь?
– Возможно, убийца давно выбирал подходящий момент, чтобы расправиться со мной, – предположил он. – А тут подвернулся удобный случай.
– Какой убийца?! – вскричала Михеева. – О ком ты говоришь?
– А как ты думаешь? – Максим сузил глаза. – Кто в этом поезде имеет причины ненавидеть меня?
– Никто, – заявила она и вдруг осеклась… – Ненавидеть?.. Ну, возможно… И то – сильно сказано. Скорее – испытывать антипатию. Но так, чтобы убить…
– Пошли к Блатову! – Танкован схватил ее за руку. – Я плюну в рожу этому гаду!
Татьяна на секунду задумалась.
– Правильно, мы пойдем к Блатову, – решила она. – Но только не за тем, чтобы плевать ему в рожу. Наш оперативник хочет заявления? Он его получит. И пусть только попробует не принять его и не дать ему ход!
Сонный опер долго не мог понять, чего от него среди ночи хотят супруги Танкованы.
– Покушение на убийство? – переспросил он, позевывая.
– Ваша любимая статья, – напомнила Татьяна. – Или вы больше специалист по ночным скандалам? Тогда переквалифицируйтесь в участкового.
– Убийство в восточном экспрессе, – ухмыльнулся Блатов. – Агата Кристи отдыхает.
– Примите заявление? – холодно спросила Михеева.
– Я не при исполнении. – Оперативник повернулся, чтобы уйти обратно в купе. – Прав не имею.
Татьяна ухватила его за штаны.
– А голым скакать по коридору и руки невинным людям заламывать – имеете право?
– Чего пристали? – нахмурился рыжий. – Если неймется – вызывайте транспортных ментов из линейного отдела и хоть обпишитесь заявлениями и ходатайствами. А еще лучше… – он наклонился к адвокатессе, – посоветуйте супругу вашему любвеобильному не шастать по ночам и не открывать двери в тамбуре.
– Он учтет ваши рекомендации, – сухо пообещала Татьяна. – Но и вы учтите мои: зарекитесь отныне совершать любые действия в качестве оперуполномоченного. Помните, что вы – только турист! – Она поманила его пальцем и добавила на ухо: – Ту-рыст!
Поезд прибыл в Сырой Яр ранним утром – точно по расписанию.
Зная, что остановка всего три минуты, Максим с Татьяной заранее собрали вещи и приготовили к выносу чемоданы. Танкован облачился в свадебный льняной костюм, а Михеева надела свое нарядное кремовое платье. Она долго прихорашивалась перед зеркалом в купе, сетуя, что «грязные волосы плохо лежат» и что родители мужа увидят «лохматую лахудру». Тот ухмылялся в ответ, подправляя бритвой усики.
Он сошел на платформу и двинулся к зданию вокзала, благоухая одеколоном «Живанши», держа под руку молодую жену и улыбаясь родному городу голливудской улыбкой победителя. Суетливый носильщик-узбек, подхватив новенькие столичные чемоданы, семенил сзади, радуясь хорошему клиенту и обещанным чаевым.
На крохотной станции было малолюдно. Дворники в старомодных картузах неторопливо подметали полупустой перрон. Жирные вороны прохаживались вдоль полотна в поисках случайной поживы. Громыхая бидонами, промчался грузовик, подняв облако пыли и оставив за собой прозрачный шлейф отработанной солярки.
На привокзальном дворе, заставленном контейнерами и автоприцепами, хозяйничал рабочий люд: шныряли грузчики, стучали молотками ремонтные мастеровые, румяные женщины в спецовках раскатывали по земле брезентовые рукава для мытья цистерн.
Молодые супруги пересекли здание вокзала, миновали скромную будку с охранником и вышли на асфальтовую площадку, окруженную низкорослым кустарником и заставленную пыльными авто. Несколько водителей-частников прохаживались возле своих машин, высматривая клиентов. Группа людей с рюкзаками и сумками томилась на остановке в ожидании автобуса.
Расплатившись с носильщиком и пристроив чемоданы на скамейке, Максим ностальгически вдохнул:
– Ну вот, Танюша… Это и есть моя малая родина.
Отсюда Сырой Яр был виден как на ладони. Он выглядел гигантской брешью, проделанной в густом лесу неведомым астероидом. Выставив напоказ серые бетонные башни, поблескивающие на солнце стальными крышами, и протянув в небо пятерню заводских труб, сам городок оставался в тени вековых сосен и могучих кедров.
– На автобусе до дома – полчаса с небольшим, – сообщил Танкован, взглянув на часы. – Если хочешь, возьмем частника. Он попросит рублей четыреста.
– Смотри! – Михеева дернула его за рукав.
Максим поднял голову и обомлел. Высокая седовласая дама в черном костюме – нарушительница их ночного покоя – загружала в синий микроавтобус инвалидное кресло. Ей усердно помогал рыжий оперативник. Он придерживал дверцу и впихивал внутрь застрявшее в полозе колесо коляски. Женщина нервничала. Она раздраженно дергала кресло, покрикивая на Блатова, и время от времени обращаясь к сыну:
– Потерпи, Мишутка, скоро поедем…
Небритый Мишутка, усаженный рядом с водителем и прочно пристегнутый ремнем, плаксиво кривился:
– М-маа-ээ…
Наконец громоздкая коляска сдалась и нырнула внутрь. Блатов галантно помог даме войти следом и, прежде чем самому запрыгнуть в салон, коротко бросил водителю:
– Район «Старая мельница». Гостиница УЮТ.
Когда за ним захлопнулась дверца и микроавтобус дернулся с места, Максим ошеломленно перевел взгляд на Татьяну.
– Что… он сказал?
– Ма-э, – пожала плечами она.
– Нет, не инвалид, а рыжий гад. Он сказал – гостиница УЮТ, я не ослышался?
Михеева ахнула.
– Может, это другой УЮТ? – неуверенно предположила она.
– Район «Старая мельница»! – воскликнул Танкован и обреченно уронил руки. – Обложили со всех сторон. Блатову мало, что он сам как стикер на моей заднице! Он еще и подружку с сорокалетним дитем ко мне приклеил!
– Ну, это форменное свинство! – возмутилась Татьяна. – Что, в городе других гостиниц нет? – Она погладила мужа по руке. – Ты только не нервничай. Как приедем – попроси родителей, чтобы отказали в постое этим… турыстам.
Ульяна Юрьевна и Семен Романович Танкованы встретили молодых у порога своего дома хлебом-солью.
– Надо же! – восхитилась Михеева. – В Сибири еще остались старые добрые традиции. Так здорово!
Она бережно отломила кусочек, макнула в соль и с удовольствием сунула себе в рот. Максим, ухмыляясь, сделал то же самое.
– Добро пожаловать! – Ульяна Юрьевна поклонилась и, виновато улыбаясь, смахнула слезу.
– Ну чего ты, ма? – нахмурился Максим. – Все же в порядке. Мы приехали.
– Наш дом – это ваш дом! – воскликнул Танкован-старший и тоже поклонился.
– К чему эти церемонии? – Максим был явно смущен. – Ну что вы, ей-богу?
– Здравствуйте! – Михеева поклонилась в ответ. – Я – жена вашего сына. Меня зовут Татьяна.