Fight Back – единственное, что я оставил после пресс-конференции.
Телефон начинает звонить.
Вот черт.
Чертов черт.
Я застываю. Как только я возьму трубку, мне придется говорить. И прямо сейчас мой желудок скрутил спазм. Я запутался, честное слово. Признание должно пройти нормально; мама чрезвычайно, я имею в виду чрезвычайно толерантна. И, признаюсь, уже несколько раз я понял, насколько это приятно.
Однако все хорошие чувства придут после разговора. А сейчас мне кажется, что все идет плохо. Saturday выходит из-под контроля, и я не могу это остановить. Иметь маму на моей стороне – одна из немногих констант, но все может измениться. Конечно, вряд ли такое случится, но это особенность людей – иногда они делают то, чего вы совсем не ждете. К тому же, возможно, мама спокойно относится к гомосексуалам, пока я не отношусь к ним…
Но, учитывая все происходящее, я хочу, чтобы она все обо мне знала, даже если я не могу предсказать, как она отреагирует. Я би, и у меня есть парень. Она должна знать. И я не стыжусь того, что мне нравятся парни или что я встречаюсь с Рубеном.
Я просто не хочу ее подводить.
Телефон замолкает. Я пропустил звонок.
Я выдыхаю и встряхиваю плечами. Я выступал перед тысячами людей и даже близко не ощущал себя так взволнованно. Сейчас я бы лучше выбрал концерт. Я бы даже выбрал тот, где мне пришлось бы выступать в белье, не зная слов песен.
Я поднимаю дрожащие руки и набираю маму по видеосвязи. До начала тура мы не созванивались с видео, но сейчас, когда мы так далеко друг от друга, говорить лицом к лицу даже приятнее.
Гудок.
– Привет! – Она все еще в рабочей униформе, но волосы распущены, струятся по плечам взъерошенными каштановыми локонами. Должно быть, она звонила мне, как только добралась домой после смены. – Как дела?
– Хорошо, как ты?
Мама хмурится.
– Ладно, что случилось?
– Что?
– Ты в рубашке и ведешь себя странно.
– Я не странный!
За время работы в системе здравоохранения у мамы выработался иммунитет ко всякой чуши. Пациенты, которые скрывают секреты от нее из-за стыда или чего-то еще, бесят ее, потому что усложняют ей работу.
– Хорошо, ты права. Я должен кое-что сказать тебе.
– Я прямо шокирована.
– Мы можем быть серьезными пять секунд?
– Прости, натягиваю лицо серьезной мамы. Что случилось, деточка?
– Ты худшая.
– Ну же, говори. Дай угадаю, ты встречаешься с кем-то?
Я молчу.
– Эм…
– Да! Это здорово, кто она? Ты только глянь, ты краснеешь, это бесценно. Знаешь, я думала, что это произойдет, пока ты будешь за границей, негодяй.
– Мам, хватит. Эм…
Слезы стоят в моих глазах.
Произнести это очень сложно. Гораздо сложнее, чем я ожидал. Но я хочу ей рассказать, потому что знаю, если не скажу сейчас, я передумаю. Вся суть звонка в том, чтобы сказать ей. Я должен это сделать.
– Мам, дело в том, что мне вроде как нравятся парни. Я би.
– О.
До конца своей жизни я запомню то, что она скажет дальше.
– Как давно ты это понял?
– Некоторое время назад.
– Ладно, вау. Я не подозревала.
– Правда?
– Хорошо, может, были мысли. Несколько друзей намекали мне, но ты никогда не давал повода так думать. Я не догадывалась.
– Но ты думала об этом?
– Как и любая мама.
– Тогда почему ты говоришь, что не догадывалась?
– Думала, ты захочешь услышать это.
– Зачем мне это слышать?
– Я не знаю, Зак. Я не ожидала, что это обрушится на меня прямо сейчас. Я истощена.
– О. Прости. Я думал, что сейчас подходящее время, потому что…
Я не знаю, как закончить предложение, потому что не уверен, почему именно это время было иделаьным. Очевидно, я думал неправильно.
– Не извиняйся, все хорошо. – Она всхлипывает. – Я чувствую будто подвела тебя. Мне все равно, би ты, или гей, или кто-либо еще, я просто хотела бы, чтобы ты сказал мне раньше. Я бы помогла тебе. Иисус, Зак, мы сейчас даже не в одной стране.
– Знаю. Я считаю, это то, что я должен был выяснить сам. Европа помогла мне в этом, думаю.
– Ох. Но ты же знаешь, что можешь говорить со мной в любой момент, так? – ее голос вот-вот сорвется.
– Конечно.
– Кто-нибудь еще уже знает?
– Эм, да, парни. И я должен был сказать Chorus, потому что это моя работа, понимаешь?
– Верно. – Она шмыгает носом. – Прости, это просто напоминает мне о твоем отце. Ты так похож на него в эти дни, что иногда меня это пугает.
– Почему я похож на папу?
– Я думала, что ясно дала понять вам обоим, что вы можете говорить со мной о чем угодно, но вы оба скрывали от меня огромные секреты, и я не знаю почему.
Ничего себе.
Похоже, она только что приравняла мою бисексуальность к тому, что мой отец ей изменил.
– Послушай, Зак, я очень устала и переживаю, что все испортила. Думаю, я пойду. Мы можем позже поговорить?
– Конечно.
– Я очень тебя люблю, ты же знаешь это?
– Ага.
– Хорошо. Поговорим позже.
– Ладно, пока.
Она кладет трубку.
Я не ожидал этого. Совсем. Я сижу неподвижно, словно онемев.
Не могу поверить, что она сравнила меня с отцом.
Я даже не успел рассказать ей о Рубене. Встречаться с ним – одна из самых замечательных вещей, которые когда-либо случались со мной. Хотя, возможно, это и к лучшему, учитывая ее реакцию. Почти в каждой статье о каминг-ауте, которую я читал в интернете, упоминается, что это плохая идея – признаваться в ориентации во время знакомства родителей со своим партнером. Лучше рассказать им о своей ориентации, а потом поговорить о партнере, когда все уляжется.
Внезапно до меня все доходит, и глаза наполняют слезы. Я не думал, что она на полном серьезе скажет, как я похож на отца, но, думаю, сейчас она именно так думает. Я как он. Еще один парень, который скрывается от нее.
Рубен просил написать ему, как только все закончися, и я отправляю ему сообщение.
Зак: Привет, закончил.
Рубен: Как прошло?
Зак: Честно, могло быть и лучше.
Рубен: Ох. Хочешь поговорить?
Зак: Да, если ты свободен.
Скоро я слышу стук в дверь. Открываю ее и впускаю Рубена.
– Все было плохо? – спрашивает он, как только я закрываю за ним дверь.
– Ага.
– Эй, ты плакал?
– Немного.
– Ох, Зак.
Он подходит ближе и обнимает меня. Я сжимаю его, хватаюсь за мягкую ткань его футболки. Не хочу его отпускать.
– Мне жаль, что все прошло не так, как ты надеялся, – говорит он. – Станет лучше, обещаю.
– Все хорошо.
Он кладет руку на мое плечо и смотрит в глаза. В них есть уверенность. Что-то неуловимое.
– Ты же знаешь, что ничего страшного, если это не так, верно?
Я шмыгаю носом, вытираю глаза и пожимаю плечами.
– Эй, посмотри на меня, – говорит он, прижимая ладонь к моей щеке. – Я рядом, и в тяжелые времена тоже. Дело не только в перепихоне. Если ты хочешь.
– Ты уверен, что я не раздражаю тебя? Можешь сказать мне.
– Уверен. Я останусь столько, сколько ты хочешь.
– Здорово. Мы можем пообниматься немного?
– Конечно.
Мы перемещаемся на кровать, и Зак обнимает меня со спины. Он притягивает меня к своей груди, и наши тела прижаты друг к другу.
– Конечно.
– Знаешь, ты не раздражаешь меня, – говорит он и целует меня в затылок. – Тебе не нужно притворяться, что ты счастлив, если это не так. Ты идеален в том, каков ты есть.
Я закрываю глаза.
Мне так повезло с Рубеном. Без него, сейчас… я не знаю, что бы я делал.
Я знаю, что сделаю все, что в моих силах, чтобы защитить это.
Нас наконец-то выпускают из гостиничных номеров. Это только на время обеда и интервью для журнала, но все же. В этот момент мне подойдет что угодно.
Сейчас мы вчетвером идем по набережной Лангелини в Копенгагене. Должно казаться, что мы здесь для развлечения, просто осматриваем достопримечательности, но это все фальшивка. Эрин следит за тем, чтобы мы все делали много «непринужденных и открытых» селфи и тому подобное, которые будут опубликованы, если Chorus сочтет их достаточно хорошими. Она даже ругала Джона за то, что он снимал недостаточно фото.
Я иду рядом с Рубеном, но ощущения другие. Вокруг нас целый отряд охранников Chase. Но, по крайней мере, мы вышли из отеля. Ну наконец-то.
Рубен ловит мой взгляд и улыбается. Я действительно хотел бы держать его за руку.
Телефон начинает жужжать в кармане. Проверяю его, вижу, что это от мамы, и игнорирую звонок.
Я знаю, что веду себя немного незрело и мне нужно просто поговорить с ней. Или, по крайней мере, я должен перезвонить ей. Вместо этого я набираю сообщение и стараюсь не расстраиваться из-за коротких, обрезанных ответов, которые я шлю ей после каминг-аута.
Зак: Прости. Собираюсь на интервью. Позвоню позже.
Мама: Хорошо, удачи. Ты уделаешь их. Люблю, мама.
– Эй, Рубен, Зак, – зовет Эрин позади меня. – Можно вас на пару слов?
– Конечно.
Мы немного отстаем, поэтому идем рядом с ней вне зоны слышимости остальных. Сразу за нами, пугающе близко, охранники.
– Ребята, сейчас вы слишком очевидны, – говорит она шепотом.
Мы просто говорили.
Мы ничего не делали.
Но неважно. Это касается не только меня. Также касается Энджела и Джона. И, честно говоря, я не хочу ссориться прямо сейчас. Во мне не хватает боевого запала.
Рубен и я расходимся.
Джон видит, что что-то происходит, и сдает назад, чтобы идти рядом со мной. Рубен засовывает руки в карманы, но молчит, притворяется, будто заинтригован происходящим.
– Ты в порядке? – спрашивает Джон.
Я поджимаю губы: не хочу лгать.
– Зак, погоди, – говорит Эрин.
Что на этот раз?
– Ты снимаешь, – говорит она, протягивая мне телефон. – Вы с Джоном отлично смотритесь вместе. Мы хотели бы сделать селфи, на котором ты показываешь знак мира, а Джон на заднем плане. Справишься?