– Если ты что-то забудешь, то можешь просто взять у меня.
Парень колеблется.
– Ты уверен?
– Конечно.
– Я не хочу предполагать…
Теперь я в замешательстве.
– Просто возьми с собой все, что может понадобиться. Если ты что-то забудешь, мы разберемся. Мне кажется, ты слишком переживаешь.
– Я точно перемудрил. Ты прав. – Он испускает вздох, слишком тяжелый для разговора о количестве носков и нижнего белья. – Итак, наш предполагаемый план действий: мы готовим сморы[28], затем забираем Джона из аэропорта и отправляемся в реабилитационный центр, чтобы навестить Энджела?
– Надеюсь.
– Я совершенно серьезно, чувак. У меня запланирован целый взлом с проникновением.
Я уютно устроился на подушке, пока Зак рассказывает о предполагаемом преступлении, план которого включает в себя бензопилы, жевательную резинку и исполнение песни End ofEverything. Он несет полную чушь, и мы оба это понимаем, но я не останавливаю его. Просто приятно слушать его голос и представлять, что он лежит рядом со мной и шепчет в темноте, пока мы стараемся не заснуть. В конце концов, его прерываю не я, а стук в дверь.
Мама просовывает голову, когда я вешаю трубку.
– Я думала, ты уже спишь, – замечает она. – А потом услышала голоса.
– Я бы не лег спать, не пожелав тебе спокойной ночи.
– Хм, лучше не надо. – Улыбка играет в уголках ее губ. – У меня уже слишком давно не было ребенка, которому нужно желать спокойной ночи. Я рада, что ты дома.
В этом вся мама. Это то, из-за чего мне так трудно понять, как к ней относиться. У нее есть неприятная жилка, но это не потому, что она меня ненавидит. Просто она такая, какая есть. У нее есть и мягкая сторона. Во многих отношениях именно она все усложняет. Если бы мама была ужасной все время, то мне было бы легче прекратить общение и не испытывать за это чувство вины. Осознавая, что, потеряв все плохое, я также потеряю те хорошие моменты, когда, например, мама стоит в дверях и говорит, что скучала по мне… Даже если эти моменты не могут перевесить все плохое, это лишь усложняет ситуацию.
– Мам? – зову я.
– Да?
Хочу сказать, что мы с Заком хотим совершить каминг-аут. Я волнуюсь, что нам не позволят. Я боюсь того, что они сделают со всеми нами, если что-то пойдет не так.
Но потом мне вспоминается наш разговор в гостиной, и я прикусываю язык.
– Можешь сфотографировать меня завтра до прихода Зака? Если я смогу получить разрешение Chorus?
Ее глаза блестят. Я чувствую себя грязным. Как будто только что взял на себя ответственность за сегодняшние разногласия. Но иногда мне кажется, что это стоит того, чтобы успокоить маму.
– Звучит отлично. Свет включить или выключить?
– Лучше выключи. Я скоро лягу. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, милый.
Видишь? Звук ее радостного и теплого голоса стоит всех неприятных ощущений.
Вроде того.
Мой телефон загорается, я хватаю его и вижу сообщение от Зака.
Зак: Эй, а ты все еще принимаешь PrEP, да?
Сообщение врезается мне в голову, когда я наконец понимаю контекст нашего сегодняшнего разговора. Я упомянул в разговоре с Заком о том, что принимаю PrEP – профилактический препарат против ВИЧ, – несколько недель назад. Не в качестве намека, а просто: «Эй, вот кое-что, о чем ты, возможно, не знаешь, учитывая, что ты совсем недавно осознал свою сексуальную ориентацию».
Но это сообщение похоже не просто на намек. Это больше похоже на крик.
Завтра Зак приедет с ночевкой. И он хочет знать, нужно ли ему что-нибудь захватить. Теперь у меня такое чувство, что под этим «что-нибудь» подразумеваются презервативы и смазка.
Тепло скапливается в животе и начинает распространяться ниже. Я забираюсь под одеяло. Мои пальцы скользят под пояс пижамных штанов, и я вспоминаю, как Зак деликатно затронул тему завтрашнего визита. Затем я снова думаю о нем рядом с собой: без охранников за стеной, в моей собственной кровати, без будильника. Я думаю о том, как он забирается под одеяло и прижимается ко мне губами.
Я держу этот образ в голове даже после того, как кончаю. Затем меня охватывает странное чувство. Тянущее ощущение, как будто все ускользает от меня, словно песок в песочных часах.
У нас есть завтра. Но я не знаю, что будет после.
И я не знаю, готов ли узнать.
Я притягиваю Зака к себе в тот самый момент, когда его водитель скрывается из виду. Чувствую себя нелепо, учитывая, что мы не виделись всего две недели, но я скучал по нему так сильно, что это ошеломило и напугало меня.
К счастью, мои родители на работе, поэтому нам не нужно беспокоиться о вынужденных любезностях.
– Я и забыл, какой у тебя шикарный дом, – говорит он, когда мы поднимаемся наверх, чтобы закинуть его вещи в мою комнату.
Парень практически прыгает от радости. Я стараюсь соответствовать его настроению, но меня все еще тяготит чувство ужаса, оставшееся со вчерашнего вечера. Если уж на то пошло, то сегодня оно лишь стало сильнее.
– Куплю маме футболку, – продолжает Зак. – «Мой сын – суперзвезда, а все, что он мне купил, – это квартира».
– Пентхаус, – напоминаю я ему. – Она не бедствует. Как у вас с ней дела?
Он сразу же улыбается, и этого достаточно, чтобы развеять все мои сомнения по поводу его заверений по телефону за последние две недели.
– Отлично. Теперь отношения между нами действительно замечательные.
Слава богу.
– Я рад, – говорю я. – По крайней мере, хоть один из нас хорошо провел время дома.
– Ты не собираешься съезжать?
Я облокачиваюсь на дверной косяк своей спальни.
– Зачем? У тебя есть для меня предложение?
– Я не это имел в виду. Мне просто любопытно.
Самым честным ответом будет: «Я не строю планов на будущее, потому что пока не знаю, что такое будущее». Чем больше я думаю о том, что меня ждет, тем больше убеждаюсь, что не могу полагаться на то, что все сложится наилучшим образом.
– Возможно. Я планировал поразмышлять об этом после тура, но это может подождать, пока мы не выясним, что делать дальше.
– В Лос-Анджелесе?
– Да. Может быть, Санта-Моника.
Зак выглядит немного разочарованным.
– Ох.
– Это всего лишь короткий перелет, не забывай, – говорю я, но по мере того, как я это произношу, понимаю, что находиться в двух часах полета друг от друга – это слишком тяжело. Я не хочу думать о жизни, в которой Зака не будет рядом со мной.
– Я еще не уверен, – добавляю я.
– Мне нравится Санта-Моника, – говорит он в то же время, совершенно непринужденно.
Я изучаю парня, в моей груди теплеет от нахлынувших чувств. На мгновение я позволил себе представить, что это может быть нашим будущим. Мы в группе, мы вместе, мы свободны и можем жить без секретов. На пляже, под солнцем. Счастливые.
– Мне тоже.
В спальне мы на мгновение замираем. Внезапно в голове всплывает его вчерашнее сообщение, и мое сердце начинает бешено колотиться.
Тишина кажется тяжелой и гнетущей. Поэтому я, конечно же, паникую и заполняю ее.
– Итак, мы можем посмотреть фильм или заняться чем-нибудь еще, – говорю я, оттолкнувшись от дверного косяка и шагая в комнату. – Ты не голоден? Думаю, да? У нас есть остатки тортильи, но разогревать их снова, наверное, не стоит. Ты когда-нибудь пробовал испанскую еду? Тортилья классная, это что-то вроде смеси картофеля, яиц и лука, обжаренных вместе. Или мы можем купить еду навынос?
– Я не голоден.
– Круто. Ну, тогда кино подойдет. По-моему, я уже предлагал это. Или мы можем пойти погулять? Ну, знаешь ли. На улице, гм, красиво?
Зак моргает.
– Мы можем?
– Только если ты хочешь, – добавляю я.
Зак делает шаг навстречу. Его выражение лица говорит «не надо». Оно просит остаться дома. Оно говорит… Господи, оно говорит «поцелуй меня».
– А ты хочешь?
Я сглатываю.
– Нет, не особо.
Зак стоит так близко, на его губах играет полуулыбка – это настоящая мука. Потому что все, чего я хочу, – чтобы этот момент длился вечно. Но я чувствую, что он закончился, едва успев начаться. Это парадокс, потому что мы – парадокс. Отношения Шредингера. У нас обоих есть совместное будущее, но мы вот-вот разобьемся и сгорим дотла. И пока Chorus не решит раз и навсегда, снять ли с нас цепи, мы не можем знать, какая реальность правдива.
До этого момента я буду делать вид, что знаю ответ, что все будет хорошо.
Я хватаю его за запястье, притягиваю к себе и отчаянно целую.
Дверь остается открытой, пока мы целуемся. Зак прижимает меня к стене, все больше и больше одежды падает на пол. Есть что-то столь волнующее в том, что вокруг нас так много открытого пространства. Быть самими собой вне тесного, закрытого гостиничного номера. И хотя у нас есть миллион тем для разговора – начиная с Chorus и заканчивая его мамой и Энджелом, – возможность отпустить все это хотя бы на мгновение и предаться счастью кажется невероятной. Даже если это совсем ненадолго.
Как выясняется, парень привез презервативы. Несмотря на то что Зак сейчас единственный, кто никогда не занимался подобным ранее, и мне предстоит стать его первым, он колеблется, прежде чем открыть коробку, и спрашивает меня, все ли в порядке. Конечно же, все в порядке. Даже больше, чем просто в порядке: это невероятно.
Сначала Зак слегка дрожит, пока я не целую его губы, шею и ключицы. Потом он проводит пальцами по моей обнаженной спине, пока его ладонь не становится более требовательной.
Когда он шепчет мое имя, в его голосе нет ни капли неуверенности.
Глаза Зака встречаются с моими. Они потемнели от желания и стали цвета шоколада; парень выдерживает мой взгляд.
Закончив, мы лежим, запутавшись в телах друг друга, голова Зака покоится на моей груди. Сквозь туман безграничного счастья я размышляю, что больше никогда не хочу спать ни с кем другим, кроме него. И хотя я понимаю, что однажды могу оглянуться назад и подумать, что на