Обратите внимание – здесь речь идет не о людях, которые знают о своей национальной, религиозной принадлежности, происхождении, однако скрывают ее. Здесь мы говорим о мужчинах и женщинах, которые находятся в растерянности по поводу самих себя и используют какие-то взятые извне опоры для того, чтобы чувствовать себя комфортнее и предъявлять себя как кого-то вполне конкретного – например, отпрыска французской аристократии. Это далеко не всегда привилегированные группы, на принадлежность к которым человек претендует. Он может говорить о себе как о «потомке русских пахарей и бурлаков», «рабочей косточке», «дочери кочевых народов», «донском казаке (казачке)». Он будет с особенным значением об этом упоминать, иногда совсем не к месту («Я, как потомственный казак, хочу сказать тебе, дочка… надо содержать свое жилище в чистоте! У нас, у казаков, всегда так было»). Ощущение себя казаком, потомственным купцом или горцем дает ощущение внутренней опоры, внутренней «родины», которое, по правде говоря, довольно фальшиво, потому что в основе его лежит выдуманная история.
Очень показательно то, что такой человек рассказывает о собственной семье. Как правило, его рассказ содержит фиктивные детали и факты, которых никогда не было, либо весьма идеализирован, и родители (прародители) предстают как какие-то особенные люди, наделенные выдающимися качествами и характеристиками. При этом обращает внимание на себя внимание та интенсивность эмоциональной реакции, с которой эти фиктивные детали (или идеализация) поддерживаются рассказчиком, то, как он настаивает на них, и то, как сильно реагирует на то, что кто-то может в них усомниться. Так, это может быть рассказ об отце или деде, который был особенно талантлив или даже гениален, который совершил нечто выдающееся. Если в истории семьи присутствуют факты эмиграции, это излагается как экстраординарный факт («Спасаясь от политических преследований на родине, мой прадед-немец эмигрировал в Россию, и ему пришлось всю оставшуюся жизнь скрывать свою настоящую фамилию… Под видом мужика он поселился в глухой сибирской деревеньке, и местные еще говорили между собой, что он чернокнижник… Дед и бабка, когда были маленькими, могли играть только друг с другом – их боялись дети, с ними не разрешали дружить родители других ребят»). Если же семейная история и родительская семья таковы, что, с точки зрения такого человека, не дают никакого повода, ни единой возможности относиться к ним как к особенным или имеющим ценность, важность («самые обычные рабочие люди»), в таком случае возможно появление у него желания поставить себя отдельно от них и начать все «сначала». В своих мечтах такой человек видит себя основателем великой династии, тем, про кого с восхищением и уважением люди будут говорить: «Он сделал себя сам», «Он добился всего самостоятельно, с нуля, ему никто не помогал». Они грезят о великой истории успеха, которая даст им прочное ощущение собственной идентичности, блестящего, бесспорного и несомненного ответа на вопрос «кто я?».
Когда такой человек ищет для себя партнера, создает семью, предпочтение отдается тем, кто в силу имеющихся у них характеристик и возможностей лучше обеспечит такому человеку четкую, позитивную идентичность. Например, хорошо подойдут молодой человек из высокопоставленной семьи, представитель финансовой элиты, потомок дворянского рода, интеллигент в седьмом (десятом) колене или потомственный врач. Упоминая о своем муже, новоиспеченная жена в первую очередь с гордостью говорит: «Он адвокат», потому что это дает ей приятную возможность подчеркнуть свою принадлежность к этой социальной группе. В некоторых случаях брак с человеком с ясно определенной и позитивной идентичностью («он из потомственных врачей») дает внутренние основания для начала новой семейной истории («наша семья принадлежит к уважаемому роду потомственных врачей»).
Даже отношения такого человека с собственностью и деньгами служат стабилизации его идентичности. Например, молодая женщина коллекционирует экзотические комнатные растения – калатеи (действительно, они великолепны). Она обустраивает для них просторный флорариум, обеспечивает их наилучшими условиями, приобретает специальные фитолампы и увлажнители воздуха. Через некоторое время ее собрание насчитывает более тридцати пяти сортов. И она может с гордостью говорить о себе: «Я коллекционер калатей» или «Я знаток марантовых экзотов». Ее душу согревает не столько и не только обладание внушительной и редкой коллекцией, сколько возможность с гордостью и думать, и заявлять о себе как о человеке особой касты – коллекционере. Это дает ей ощущение собственной идентичности. Эта же самая женщина могла бы направить свою энергию в другое русло, например на приобретение модной шикарной одежды; в этом случае ей придавало бы устойчивости осознание себя как «модницы» и «шикарной женщины», и она сияла бы каждый раз, когда слышала такие отзывы о себе от окружающих. Люди этого типа могут стремиться к приобретению дорогого и престижного имущества, шикарной недвижимости, и в этом они будут похожи на людей с активной формой конфликта самоценности, о которых мы говорили выше. Однако различия в мотивации тех и других очевидны. Человек с активной формой конфликта самоценности приобретает имущество для того, чтобы придать себе ценности и значимости в глазах как окружающих, так и себя. Для людей с активной формой конфликта идентичности вещи и недвижимость служат способом определить, кто ты есть для себя и для других («Я владелец кафе», «Я торгую молочной продукцией», «Я такой стильный человек, что обустройством интерьера моей квартиры занимался дизайнер»). В этом смысле равно может использоваться апелляция как к наличному имуществу, так и к чему-то другому («Я получила вчера предложение выйти замуж, я невеста», «Я мать четверых детей», «Я кошковладелец»). Вспоминается эсэмэс, присланное мне однажды клиенткой: «Кто опаздывает на пять минут, тот я».
Источником стабилизации размытого чувства собственной идентичности для такого человека очень часто служат профессиональные и/или учебные роли. Еще бы! Являясь, так сказать, официальным представителем той или иной профессии, ты с полным на то основанием можешь определять собственную идентичность. «Я пожарный», «Я студент-второкурсник», «Я переводчик» – как это сладко звучит, каким чувством основательности и безопасности наполняет! Заявлять о себе как о носителе определенной профессии и определять посредством нее собственное Я может каждый из нас. Однако люди с активной формой конфликта идентичности придают собственной профессиональной принадлежности преувеличенное значение. Они не упустят случая упомянуть о ней, кроме того, профессиональные роли выполняются негибко (ригидно) и прямолинейно. Например, если такой человек имеет профессию психолога, то, знакомясь с кем бы то ни было, он присовокупляет к своему имени: «психолог». С видом знатока он комментирует поступки (и кроющиеся за ними психологические проблемы и комплексы) окружающих независимо от того, хотят они этого или нет, независимо от обстоятельств и времени суток, дает непрошеные рекомендации и поучения. Если кто-то выражает несогласие, то услышит в ответ: «Кто из нас психолог – ты или я?» Его передергивает, когда кто-то (особенно из непсихологов) имеет свое мнение по какому-то жизненному вопросу, не совпадающее с его взглядом. Он может создавать собственные психологические теории, которые втайне считает гениальными, – ну, по крайней мере ничем не хуже фрейдовских. В реальных профессиональных ситуациях такой человек очень часто оказывается совсем не на высоте, и все потому, что его внимание обращено не на факты и реальные профессиональные задачи, а прежде всего на утверждение определенного образа Я в своих и чужих глазах. Ролевая, социальная и профессиональная идентичность преувеличивается. Очень часто такой человек стремится принадлежать к профессиональным объединениям различного рода, членство в которых дает ему возможность говорить и себе, и другим: «Мы, художники…» или «Мы, писатели России…», «Мы, настоящие ученые…». В сообществах и официальных социальных группах такой человек всячески стремится удерживаться, принадлежность к ним он подчеркивает всеми возможными способами, начиная от упоминания о членстве в такой группе и прикрепления к одежде соответствующих значков и заканчивая оформлением своей внешности таким образом, чтобы максимально походить на «типичного» художника, психолога, волонтера, студента и т.п., вплоть до утрирования и карикатуризации. Например, стремясь походить на «типичного айтишника», молодой человек может почти не мыться и не стричься, одеваться в мешковатую темную одежду и тому подобное – и вовсе не потому, что ему самому так нравится, а именно для того, чтобы, растягивая слова, бросить в разговоре с кем-то: «Мы, айтишники…».
Вообще стиль отношения к внешности и ухода за телом у таких людей служит преимущественно все той же задаче утверждения собственной идентичности. Как, например, выглядит «настоящий мужчина»? Для мужчины, который втайне вовсе не уверен в собственной мужественности, такие внешние признаки подчеркнутой маскулинности, как накачанное тело, щетина и татуировки, могут стать спасительным якорем. Обладая всеми этими атрибутами, он чувствует себя гораздо спокойнее. Девушка носит накладные ресницы, специфический маникюр и накачивает губы гиалуроном для того, чтобы соответствовать образу «современной» девушки. Женщина, школьный учитель по профессии, даже в отпуске ходит с подчеркнуто строгим выражением лица и пучком на голове, почти не пользуется косметикой, потому что считает, что «для учителя это неприлично». Люди с активной формой конфликта идентичности с большой охотой и даже гордостью надевают униформу, национальные костюмы, подчеркивающие для всех окружающих их социальную принадлежность. Они могут носить одежду или аксессуары таким образом, чтобы выставить напоказ лейблы известных модных домов или знаменитых дизайнеров. Девушка предпочтет сумку с наклейкой Louis Vuitton любой другой и постарается носить ее так, чтобы логотип бренда был всем заметен.