Но на сей раз по-иному. Теперь, еще ближе чувствуя его ноги, грудь и живот… она внезапно воспламенилась.
Джон тоже ощутил это. Даже если бы тело не предало его самым грубым образом, Лили поняла бы все по тому поцелую, который подарил он ей, когда песня кончилась. Этот поцелуй был глубже и жарче прежних. Обвив руками шею Джона, Лили уступила легкому, приятному чувству и поплыла, словно на волнах.
Но вдруг что-то вторглось откуда-то извне. Сначала Лили подумала, что это Джон шумно дышит ей в ухо, но потом поняла: это машина. Несколько секунд спустя дальний свет автомобиля прорезал тьму ярким лучом.
Лили ахнула и попыталась оторваться от Джона, но он крепко прижимал ее, не давая пошевелиться.
— Погоди, — хрипло прошептал Джон. — Погоди.
Машина остановилась, и знакомый голос позвал из окна:
— Лили!
— Это Поппи, — шепнула она и, внезапно испугавшись, посмотрела на Джона. — Сейчас слишком поздно. Наверное, что-то случилось.
Джон отпустил ее, но тоже поспешил к Поппи. Она остановила машину рядом с его «тахо» и распахнула дверцу, чтобы в салоне зажегся свет. Лили сразу подумала о Майде, но глаза сестры устремились на Джона.
— Твой телефон не отвечал, — сказала она. — Я поняла, что надо звонить Лили. Но ее сотовый отключен, и вот я здесь.
— Что стряслось? — спросил Джон.
— У Гэса сердечный приступ.
Глава 22
Больница находилась в Северном Хеджтоне, в получасе езды от Лейк-Генри. Джон сильно превышал скорость, потому что перед ним неотступно стоял образ Гэса. Вдруг отец не дождется его — не дождется просто ему назло? Нет, он не мог этого допустить! Им с Гэсом необходимо поговорить. Если же старик умрет раньше, тогда все последние три года превратятся в простой фарс.
Будь Джон один, он ехал бы еще быстрее, но Лили заявила, что едет с ним, а ему было не до споров. Джон испытал ощущение дежа-вю — с ним творилось то же, что и тогда, когда еще мальчишкой вместе с матерью он покидал этот город. Потом Джон маскировал страх юношеской бравадой, но так поступают пятнадцатилетние подростки, а не сорокалетние мужчины.
Лили напоминала ему о реальности и успокаивала его своим присутствием.
— Я в порядке, — заверял он ее через каждые пару минут, а она или кивала, или касалась его руки, или тихо отвечала: «Я знаю». И это помогало ему сохранить контроль над собой.
Въехав на территорию больницы, Джон мысленно благословил скромные удобства жизни в маленьких городах. Будь он сейчас в Бостоне, ему пришлось бы потратить несколько драгоценных минут на парковку. А здесь он просто оставил свой «тахо» возле запасного выхода, взял Лили за руку и вошел в здание. Как только Джон назвал свое имя проходившей по коридору сестре, его проводили на второй этаж, и он сразу же кинулся к трем докторам, совещавшимся у двери одной из палат.
В этой палате лежал Гэс. Старика окружали несколько аппаратов: один доставлял кислород к его легким, другой — лекарство, третий следил за сердечной деятельностью, четвертый — за уровнем кислорода в организме. Еще два прибора словно притаились и ждали какого-то сигнала. Гэс был пепельного цвета. Он казался длинным, худым и странно неподвижным под этими белыми простынями — то ли спал, то ли был без сознания.
Не сводя глаз с отца, Джон спросил у врачей:
— Как он?
— Не очень хорошо, — ответил Гарольд Веббер, лечивший Гэса со времен первого сердечного приступа. Это случилось незадолго до возвращения Джона в город, а потом он и Гарольд старались оберегать старика, но в основном тщетно. Заставив Гэса уйти на пенсию и расстаться с физическим трудом, они добились лишь того, что усилили его отрицательные эмоции.
— На сей раз приступ серьезнее, чем предыдущий, — тихо сказал Гарольд. — Все не так уж радужно.
— Вы можете прооперировать его?
— Не теперь. Он слишком слаб. Надо подождать, пока состояние стабилизируется. Потом, если он согласится…
Шунтирование сердца с каждым днем становилось все более обыденной операцией, однако никто не утверждал, что она не связана с риском. Четыре месяца назад, когда Гарольд предложил ее Гэсу, тот наотрез отказался.
— Как все случилось? — спросил Джон.
— Дульчи заметила, что окна у него светятся гораздо позже, чем обычно, и зашла проверить, в чем дело. Она и вызвала «скорую». Могло быть хуже. Мозг не пострадал от недостатка кислорода. Он и до сих пор функционирует. Просто Гэс очень и очень слаб.
— Он в сознании?
— То да, то нет.
Джон крепче сжал пальцы Лили.
— Можем мы войти?
— Едва ли это ему повредит. Он по натуре таков, что вы при всем желании не расстроите его сильнее, чем он сам.
Джон пошел вперед, но в дверях Лили остановилась. Джон понял, что ей тяжело видеть Гэса, а тем более сочувствовать ему.
— Наверное, мне лучше подождать здесь? — прошептала она.
— Думаю, это последний человек на земле, которого ты хотела бы видеть?
— Не в этом дело. Гэс сам не пожелал бы видеть меня. Ведь я напоминаю ему о Донни…
Вполне возможно. Однако Джон хотел, чтобы Лили была рядом. При мысли о Гэсе он ощущал жуткую внутреннюю пустоту. И это пугало его. Прежде с ним такого не случалось.
— Пойдем вместе, а? Пожалуйста, — попросил он, и Лили согласилась. Достоинства и доброты у нее было куда больше, чем у любого из его сородичей. Уж это точно.
Джон со страхом приблизился к кровати отца. Лили остановилась чуть-чуть позади, хотя он не выпустил ее руку.
— Гэс? — тихонько позвал Джон.
Старик не ответил. Веки его даже не дрогнули.
— Отец, это Джон. Ты слышишь меня? — Гэс не выказывал никаких признаков сознания, и Джон обратился к Лили: — Я всегда навещаю его по средам. А сегодня не поехал. Решил отложить на завтра… Я должен был к нему поехать. Должен. — Джон всхлипнул. — То-то и оно. Все мои отношения с Гэсом — в этих двух словах. Сорок три года сплошных «должен был».
Лили погладила его по руке, Джон немного успокоился и всмотрелся в лицо отца. На нем застыло выражение желчности, как будто то, что глодало его душу, сидело в старике слишком глубоко, не покидая даже дремлющего сознания.
— Никак не пойму, — тихо промолвил Джон.
— Чего именно? — спросила Лили.
— Эта злость… У него такое хмурое лицо. Я всегда думал, что это из-за меня. Знаешь, я ведь помню только один случай за всю свою жизнь, когда он улыбнулся, одобрив мой поступок.
— Что это было? — шепотом спросила Лили.
— Я положил камень под подушку. Отец часто вырезал…
— По камню?
— Да, делал маленькие рожицы… Глазки, носик, ротик… Однажды, когда мне было шесть, он подарил мне такую игрушку.
— На день рождения?
— Нет. Он не считал дни рождения праздниками. Просто подарил. Наверное, по случайной прихоти. Я так и не понял почему. Вот еще один вопрос, на который не дождаться ответа. — Джон взял два мягких кресла, стоявшие у стены, и придвинул их ближе к кровати. — Не возражаешь, если мы немного посидим тут?
Прошел час. За это время в палату заходило множество докторов и сестер — Гэс был единственным пациентом в критическом состоянии. Пока они следили за показаниями приборов, Джон внимательно наблюдал за отцом. Гэс ни разу не пошевелился, не издал ни одного звука.
Когда они остались в палате одни, Лили вдруг сказала:
— У всех это есть.
— Что?
— Вопросы без ответов.
— Ты о себе и Майде?
— О нас в особенности.
— Тебе повезло, что она хорошо себя чувствует. Значит, еще есть время. — Но для Гэса время уже истекало. Джон чувствовал это кожей. Теперь, оглядываясь назад, он вспоминал настораживающие признаки… Черт побери, ведь в последние несколько раз Джон обратил внимание на то, что Гэс не встает с дивана.
Он должен был понять…
В четверг Джон понял, что надежды тщетны. Лили свернулась калачиком в кресле. Глаза ее закрывались, но, когда Джону казалось, что она заснула, Лили приподнимала голову и улыбалась, чтобы подбодрить его. Лили не произносила ни слова. Это было не нужно. Она просто улыбалась, и Джон понимал, что находится там, где ему и положено.
И она была права. Гэс — его отец. Джона не было рядом, когда с Донни стряслась беда, и этого он не простит себе до самой смерти. Теперь беда стряслась с Гэсом. Джон не мог оставить его.
Однако Лили не обязана сидеть тут вместе с ним. Заставлять ее торчать в больнице всю ночь напролет было бы в высшей степени эгоистично.
И потому, как только она снова закрыла веки, Джон тронул ее за руку. Глаза Лили немедленно распахнулись.
— Тебе незачем тут оставаться, — прошептал он, — ты очень устала.
— Я в порядке.
— Возьми машину и поезжай спать. Я не могу отсюда уйти.
— Ты хочешь побыть один?
Джон покачал головой.
Лили улыбнулась и, поджав под себя ноги, устроилась в кресле поудобнее.
Глядя на нее, Джон ощутил невероятное тепло, и в этот момент понял, что влюблен.
Лили все-таки задремала.
Джон тоже чуть не провалился в сон. Но он никак не мог себе этого позволить. Была уже глубокая ночь, палата погрузилась во мрак, и только монитор, тихо и монотонно попискивая, навевал сон. Веки у Джона стали сухими и тяжелыми, словно налитыми свинцом, одно из них подергивалось, но он по-прежнему не спал. А когда сестра принесла горячего кофе, Джон выпил все до капли. После этого он смотрел на приборы, наблюдал за сестрами, но Гэс все не просыпался.
А Лили, проспав не больше часа, встрепенулась и даже ахнула. Бросив взгляд на Джона, она сразу же перевела его на Гэса.
— То же, — сказал Джон.
Она с облегчением вздохнула:
— Прости. Мне приснилось, что это моя мама. — Склонившись вперед, Лили уткнулась лбом в колени, после чего повернулась лицом к Джону и улеглась на щеку.
— Майда что-нибудь говорила, пока вы работали вместе? — спросил он.
— Не то, что нам следовало бы обсудить.
— То есть вы общаетесь, но ты ничего не пытаешься объяснить ей?
Лили кивнула.