Что я и сделаю.
Возможно, понадобится возобновить утренние отжимания, если я планирую развернуть полномасштабную войну со вселенной.
Рори вытягивает шею в поисках Эштона и не подозревает о переломной мотивирующей беседе, которую я веду сам с собой. Она понятия не имеет, как изменился мой мир за последнюю минуту.
– …переехала на Манхэттен из огромного дома в крошечную квартирку с одной спальней. Саммер повесила занавеску из бус, чтобы поделить комнату на две. Но, скажу я тебе, как же неловко, когда она приводит домой парней…
Я останавливаюсь.
Она в результате тоже. Рори делает еще пять шагов и понимает, что я отстал. Поворачивается ко мне и недоуменно наклоняет голову.
Все это время.
Весь этот гнев.
Напрасен.
Я хочу ее обнять.
Хочу пасть на колени и умолять о прощении.
Плакать.
Рассказать, что случилось.
Скрыть от нее, чтобы ей не пришлось узнать, насколько отвратительна правда.
Хочу поцеловать ее. Зарыться в ее длинные и теперь белые как снег волосы. Прижаться губами к переносице, меж ее ног и к груди, в которой под моей ладошкой ее прекрасное непорочное сердце всегда бьется быстрее. Я хочу согревать ее. Вечно.
– Что? – хмурится Рори, как маленький ребенок, которого только что просто так отчитали. – Почему ты так на меня смотришь?
– Как? – улыбаюсь я и радуюсь, что в темноте ей не видно, как блестят мои глаза.
– Как… не знаю. Словно я спасла тебе жизнь. Ты выглядишь расстроенным, но счастливым.
– Так и есть, – признаюсь я. – И ты спасла, – тихо шепчу, зная, что она не услышит.
– Пожалуйста, пойми меня правильно, Мэл, но такого вспыльчивого человека, который бы приводил меня в бешенство и недоумение, я еще…
Я готов сделать шаг и зацеловать ее до смерти. И к черту Пижона, и его ханжескую семейку, и ханжеское обручальное кольцо, которое я нашел в тумбочке в их комнате, когда вернулся, чтобы достать из ведра салфетку из «Кабаньей головы». Упс.
Рори никогда не узнает, что он собирался сделать предложение до того, как я позвал ее на работу, никогда не узнает, что он забыл здесь кольцо, потому что мозгов у него столько же, сколько у тубуса с лекарством.
Рори никуда не поедет. Она останется со мной.
Она перестает болтать, но не для того, чтобы сдаться на милость моему почти поцелую. Рори поднимает руку и, прислушавшись, наклоняет голову.
Из-за сарая раздается вопль:
– Не смей даже подходить ко мне. Ты знаешь, кто я такой?
Громко фырчит корова. Мы с Рори хмуро переглядываемся и по грязной и скользкой траве идем за сарай.
Завернув за угол, видим Эштона Ричардса, который сорвал мне поцелуй. Парень синий от холода в своем золотистом халате и похож на настоящего психа.
Ричардс болтает руками перед собой. Напротив него стоит корова, но животное пятится назад, явно понимая, что из них двоих она более разумное и вменяемое существо.
Эштон поднимает одну ногу в воздухе и спотыкается, пытаясь залезть на корову. Черт. Он хочет сесть на нее верхом.
– Иди сюда. Да ты в курсе, сколько женщин отказались бы от своих родных, чтобы я сел на них верхом? В курсе? – то ли плача, то ли смеясь, спрашивает Эштон.
Я замечаю, что плачет он по-настоящему, и теперь сцена представляется совсем бредовой.
Он выглядит… раздавленным. Убитым горем. На грани нервного срыва.
Рори поднимает камеру, настраивает вспышку и тихонько делает несколько снимков. Она крута, думаю я. Не только потому, что работа для нее важнее всего, но и из-за уверенности в ее взгляде. Довольная съемкой, она молча протягивает мне камеру и, подойдя к парню, тянет сзади за халат.
– Эштон!
Он разворачивается и неуверенно смотрит на нее, а потом хлопает себя по лбу.
– Секс-рабыня! Черт тебя дери, твой парень стал таким мрачным после того, как ты ушла. Надеюсь, вы разобрались между собой.
Он хлопает себя по нагрудному карману и выуживает мятую пачку сигарет. Вдруг Эштон снова улыбается. С чуваком точно что-то не так.
И пусть этот идиот прав, но Рори сознательно пропускает мимо ушей информацию и обхватывает его руками. Меня не радует, что она трогает Эштона, но, если мы сейчас же не уведем его домой, всю следующую неделю он проведет в больнице в битве с опасной пневмонией.
– Могу я тебе кое-что сказать? – спрашивает Рори.
Он пожимает плечами под ее ладошкой.
– Эш, нельзя ездить верхом на коровах.
– Это не корова. – Эштон тыкает в сторону коровы почти потухшей сигаретой и очерчивает ею круги, как будто что-то доказывает. – Это лошадка, сладенькая.
Я прижимаю ко рту кулак, чтобы скрыть улыбку. Рори спокойно кивает. Она чертит ладошкой круги на спине Эштона и осторожно ведет его ко мне.
– Почему ты решил, что это лошадь? – поддерживая разговор, спрашивает она.
– Она же вся коричневая. А коровы либо белые, либо черные, либо черно-белые.
– Хм… – произносит Рори, словно обдумывает его доводы за. – А еще?
– Когда я подошел, она выбежала из сарая. Коровы не бегают. Они жирные и ленивые.
Ошибается. Я часто видел, как бегают коровы. Правда, выглядит это странно, но такое возможно. Бег им дается с трудом – так пожилые дамы пытаются догнать отъезжающий автобус.
– А как ты вообще сюда забрел?
Рори старается его разговорить. Они доходят до засыпанной гравием дорожки, где стою я. Мы продолжаем путь к коттеджу, прекрасно понимая, что Эштон под таким кайфом, что в любой момент развернется и побежит обратно к корове с требованиями покатать его. Нужно отвлекать его, пока не окажемся в доме и не запрем под замок.
– Я искал тебя. – Ричардс поворачивается к Рори и тыкает в ее руку сигаретой.
К счастью, она погасла, потому что поджечь ее он так и не смог. Я стискиваю зубы и пролезаю между Рори и Эштоном, обхватив последнего за спину и вмешиваясь в их разговор. Как же приятно защищать Рори. Пытаться ее ненавидеть утомительно и бесполезно.
Во-первых, она вообще не заслужила ту ахинею, что я творил. А во-вторых, мне всегда было хреново, когда я ее расстраивал.
– И зачем ты меня искал? – озадаченно спрашивает Рори.
– Потому что наш хозяин стал угрюмым придурком. Знаешь, милочка, сомневаюсь, что от тебя ему нужен только секс. Он улыбается, только когда ты рядом.
– Наш хозяин женат, – отвечает Рори. Мы втроем идем по дороге, ведущей к дому. – На другой женщине. Искать меня необходимости не было.
– Нет, он не женат, – смеется Эштон бурно, громко и гораздо раздражительнее, чем позволено законом.
– А еще ты принял корову за лошадь, Ричардс. Не уверен, что ты в состоянии делиться своим мнением – во всяком случае, о моем семейном положении, – бурчу я.
Я не готов к тому, чтобы она узнала. Не так. Я хочу сам ей рассказать, чтобы у нас появился шанс.
Нам нужно остаться наедине. Где тихо. Где тепло. Где я смогу все объяснить.
– Это не мнение. – Ричардс насвистывает, петляя по дороге. Я крепче сжимаю его плечо. – Ты не женат, приятель. Райнер рассказал мне ту историю.
Этот идиот совсем под кайфом?
– У него обручальное кольцо, – напоминает Рори.
– Это потому, что он женатился, – икает Ричардс.
– Ричардс, – завожу я.
– Нет такого слова «женатился», – вскользь замечает Рори.
– Конечно, есть. Это значит «женат». Но в прошедшем времени.
– Заткнись, – злобно произношу я и крепко сжимаю плечо Эштона, но он настолько под кайфом, что не замечает.
– Типа развелся? – Рори пинает камешек. Она пинает их с тех пор, как вышла на эту дорожку.
– Нет, типа вдовец. Типа его жена преставилась и все такое. Почему ты не в курсе этой ерунды? Ты же его сексуальная рабыня. Вы что, только трахаетесь, а по пустякам совсем не болтаете? Ну, пока он достает хлыст или ставит зажимы тебе на соски? – Ричардс цокает и качает головой. – Ну и молодежь нынче пошла.
Рори застывает, а вместе с ней останавливаемся и все мы, потому что сбиваемся в кучу. Я зажат между ними и смотрю себе под ноги.
Вижу, как Рори качает головой. Кусает с силой губу. Я крепко зажмуриваюсь. Гори ты в аду, Ричардс.
Засранец вываливается из моих цепких объятий и, снова пытаясь зажечь сигарету, смотрит то на меня, то на Рори. Сигарета и зажигалка, которой он щелкает, вообще в разных полушариях.
– О, понимаю. – Он кладет руки себе на колени и начинает ржать. – Теперь очень даже понимаю, что к чему.
Мы оба молчим. Я хочу сказать ей, что не врал. Я был женат на Кэтлин. Она умерла, но мы были женаты. И это ужасно. Очень.
Сама свадьба.
Смерть.
Те слова Кэтлин, что однажды я ее уничтожу.
И кто бы сомневался, что так и случилось.
– Ребят, вы вовсе не рабыня и господин. – Эштон наконец успокаивается и откидывает сигарету в сторону. – Вы как… не знаю. Все испортившие в прошлом любовники.
Опять тишина.
– Ты влюблен в нее, – тыкает он пальцем мне в грудь. – Приятель, ты по уши влюблен. А ты… – Он поворачивается к ней. – Ты… не уверен насчет тебя. Но точно в полном раздрае.
– У меня есть парень, – бормочет она и пинает маленький камешек с такой силой, что он отлетает на другую половину поля.
По тону голоса Рори не могу распознать ее настрой, и это меня убивает. Да что там, все в ней меня убивает. Сегодняшний вечер полностью перевернул мою жизнь, но все останется по-старому? Что, если уже слишком поздно?
А если она все-таки выйдет за придурка с вареными яйцами?
– Твой парень знает, что ты смотришь на другого мужчину так, словно его сперма – нектар богов? – спрашивает Ричардс.
Я налетаю на него и, обхватив пальцами шею, сжимаю ее.
– Следи за языком, когда говоришь о Рори, – предупреждаю я. – Или зубов недосчитаешься.
Я ослабляю мертвую хватку на его шее. Ричардс смеется и продолжает идти так, будто не я чуть не переломал ему сейчас кости. Мы с Рори бредем за ним в том же темпе. Теперь он что-то напевает себе под нос, не обращая на нас никакого внимания. Не знаю, на чем торчит Эштон, но надеюсь, там подмешан цианид, потому что с каждым прожитым им годом ангел («Викториа,с Сикрет») теряет крылья, а наше поколение становится только тупее.