Слышу приближающиеся за спиной шаги. На плечи опускается что-то тяжелое. Дорогое шерстяное пальто, еще хранящее тепло чужого тела. Пальто пахнет роскошным мужским ароматом: землей, сосной, сигаретами и слишком затратным для розничной продажи одеколоном. Сбоку появляется тень. Он ставит стакан с виски на широкие мраморные перила, облокачивается на них почти рядом со мной, но не касается.
Я поворачиваю голову, ожидая увидеть Райнера, но сталкиваюсь лицом к лицу с… Мэлом.
С моим Мэлом. Это все-таки он.
Мэлаки Доэрти с лиловыми глазами. С завораживающей улыбкой. С договором, который я подписала на салфетке.
С обломком моего сердца, который он так и не вернул.
Только теперь он не улыбается. Он словно и не рад меня видеть.
Мэл убеждал, что в случае встречи женится на мне, невзирая на обстоятельства. Но эта клятва была дана почти десять лет назад под влиянием алкоголя, страсти и юности. Всего лишь как вероятный сценарий.
Мэл произносит:
– Привет, дорогая.
От его голоса с резковатым ирландским акцентом у меня подкашиваются ноги, и я хватаюсь за перила.
Падают первые хлопья снега. Мне на нос. На ресницы. На плечи. В снежном шаре разражается буря.
Глава вторая
Восемь лет назад
Я прислоняюсь спиной к отцовскому надгробию. Вырвав пару травинок, подкидываю их в воздух и смотрю, как они плавно приземляются на мои заляпанные ботинки. Звонят церковные колокола, солнце заходит за зеленые горы.
– Знаешь, мог бы и подождать. Завязать с выпивкой на месяц-другой, чтобы я успела с тобой познакомиться, – бурчу я и выдергиваю из ушей наушники. Сворачиваю приложение на телефоне, в котором еще глухо играет песня «One» группы U2, а потом бросаю его на землю.
– Извини. Вышло грубо. От усталости я обычно бываю капризной и… Да ведь ты и сам бы это знал, реши познакомиться со мной лично. Господи, пап, ну и гад же ты.
Но, даже выдав такое признание, я все равно в него не верю. Он не гад. Отец наверняка был замечательным человеком.
Я резко опускаю голову на каменную плиту и закрываю глаза.
Стоит середина лета, я привычно мерзну и выжата как лимон после долгого перелета из Нью-Йорка в Дублин. А еще – после сорокапятиминутного спора с регистратором хостела, потому что с сайта моя бронь пропала, а свободных номеров у них не осталось. Закинув свой небольшой чемоданчик в отель около Темпл-бар, я приняла душ, съела полпачки засохших чипсов из мини-бара и ужаснулась счету, который мне придется оплатить за непредвиденную смену жилья, что, несомненно, на корню пресечет мою мечту обновить камеру перед отъездом в колледж.
А потом еще мама позвонила, сообщив в своей фирменной тактичной манере, что после поездки в Ирландию домой я могу не возвращаться.
– Что это вообще такое? – потребовала она объяснений. – Во-первых, он умер. Во-вторых, жила ты без него и прекрасно жила бы дальше. Уж тут поверь мне на слово, солнышко.
– Легко тебе говорить. Ты так и не позволила мне выяснить это самой.
– Он был пьяницей, дармоедом и жутким бабником.
– А еще талантливым и смешным и каждый год присылал мне подарки на Рождество и дни рождения. И его презенты были занимательнее твоих подарочных сертификатов в «Сефору» и сыворотки для роста бровей, – буркнула я.
– Прошу прощения, я хотела, чтобы у тебя были полезные вещи. На них ты могла приобрести отличный тональник, чтобы замазать родимое пятно. Легко быть прикольным родителем, не участвуя в воспитании дочери! – фыркнула мать. – Ты ищешь свою сводную сестру? Спорим, она живет в расфуфыренном доме? Деньги ведь кому-то достались.
Так она намекала, что деньги наверняка достались не мне.
Я хотела найти сводную сестру, но не знала, с чего начать. Если честно, поездка вообще вышла спонтанной. Мне вдруг захотелось побывать в стране, где похоронен папа. И чего я ждала? Некой мистической связи с этим холодным камнем под головой? Возможно. Но вслух никогда не признаюсь.
– Все сказала, мам?
– Попрошу не разговаривать со мной в подобном тоне, юная леди. Я жизнь положила на твое воспитание, пока он лишь пропивал твое наследство.
Я фыркнула.
Деньги, деньги, деньги. Все всегда сводится к деньгам.
– Поверить не могу, что его похоронили рядом с церковью, – задумчиво произнесла мама. – Надеюсь, трава, как его сердце, не почернеет.
Пожаловавшись на свои слишком заметные недавно окрашенные пряди и выжав из меня обещание купить в дьюти-фри на обратном пути блок «Парламента», мать повесила трубку.
И вот я здесь, сижу на кладбище посреди Дублина и пялюсь на серую белку, которая глазеет на пачку чипсов, торчащую из моего рюкзака. Завидую меховому покрову зверька. Я всерьез подумываю, что с удовольствием бы ходила в меховой шубке, только бы спрятаться от вечного холода.
– Да они даже невкусные. Зачем мариновать чипсы? Дикость какая-то. – Я вытаскиваю пачку из рюкзака, достаю кусочек и бросаю белке. Испугавшись, она отпрыгивает, но через секунду робко крадется к угощению. Животное нюхает пластинку, хватает крохотными коготками и удирает на ближайшее дерево.
– Там, откуда я родом, тебя бы арестовали за пособничество убийце, – раздается за моей спиной дребезжащий голос.
Я резко оборачиваюсь. В нескольких шагах от отцовской могилы стоит священник: черная ряса, большой крест, выражение лица, словно говорящее «все грешники обречены на муки». Все как положено. Я вскакиваю, хватаю сумку с телефоном и поворачиваюсь к нему.
Ладно, не такой уж он и пугающий, но из-за скитания по чужой стране в круглом одиночестве я остро ощущаю, насколько сейчас уязвима.
– Ну-ну.
Спрятав руки за спину, мужчина медленно спускается по зеленому холму, в котором захоронен мой отец. Священник выглядит так, словно пережил обе мировых войны, эпоху Ренессанса… и вторжение Ганнибала в Италию.
– Не бойся, в этом нет необходимости. Полагаю, ты совсем не осведомлена о серых белках и их тайных замыслах.
Он встает за отцовским памятником и долго смотрит на выделяющееся родимое пятно у меня на виске. Ненавижу, когда люди так делают, откровенно пялятся. Именно потому, что родинка больше похожа на шрам. Она в форме полумесяца и почему-то бледнее моего привычного мертвенного оттенка кожи. Мама постоянно предлагает избавиться от пятна.
«Давай замажем. Удалим лазером».
Священник смотрит на родимое пятно, и в его глазах появляется странный блеск. У мужчины пышные белые волосы и лицо, на котором отпечатался возраст. Веки такие морщинистые, что сложно даже понять, какого цвета у него глаза.
– Серые белки представляют угрозу для рыжих, потому что выживают их с собственной территории. Рыжие обосновались здесь первыми. Но серые более выносливые. Опытные. А еще являются источником заразы, которой заболевают только рыжие белки.
Мужчина снимает очки для чтения и протирает их кромкой рясы.
Я неуверенно переминаюсь с ноги на ногу. Он надевает очки обратно.
– И, конечно, серые сжирают еду рыжих и быстрее размножаются. Рыжие белки не могут заводить потомство под принуждением.
Я молча смотрю на священника, гадая: то ли он страстный защитник окружающей среды, то ли странный любитель поболтать, то ли просто больной на голову. Почему он рассказывает мне о белках?
А главное – почему я его слушаю?
– Я… э-э-э, спасибо за информацию, – тереблю кольцо в носу.
Сваливай, Рори. Уходи отсюда подальше, пока он не начал читать лекцию о муравьях.
– Просто занимательный рассказ о белках. А может, о том, как непрошеные гости порой захватывают территорию, только потому, что они сильнее местных. – Священник улыбается и наклоняет голову. – А ты?..
Сбита с толку и безмерно взволнована.
– Рори, – кашлянув, отвечаю я. – Рори Дженкинс.
– Ты не местная, Рори.
– Я из Америки. – Я пинаю камешек под ногой и ни с того ни с сего чувствую себя нашкодившим ребенком, хотя особых причин тому нет. – Приехала из Нью-Джерси.
– Вот почему ты кормила белку. – Он понимающе кивает. – Мне догадываться о цели твоего визита или готова рассказать сама?
Я очень стесняюсь признаться, что перед отъездом в колледж приехала в Ирландию с целью обрести успокоение, а по факту попросту спустила в загаженный сортир все деньги, что скопила за два года работы в забегаловке.
– Ни то ни другое. – Я забрасываю рюкзак на плечо. Пора возвращаться в отель. Эта дурацкая поездка ни к чему не привела. – Но все же спасибо за интересные сведения о белках.
Они точно стоили путешествия за океан.
Я начинаю шагать к воротам кладбища, как вдруг слышу за спиной голос:
– Ты дочь Глена О’Коннелла.
Замираю и чувствую, как напряжены мои плечи. Тело словно обращается в камень. Я медленно разворачиваюсь, мышцы буквально застыли.
– Откуда вы знаете?
– Ты третий отпрыск, посетивший его могилу. Слыхал, младший был из Америки. Мы тебя ждали.
– Мы?
– Ну я.
– А где другие? – Я оглядываюсь. Можно подумать, они прячутся за надгробиями.
– Дочь живет здесь, недалеко. Знаю ее с пеленок. До сих пор каждое воскресенье приходит с мамой на службу. Глен старался всячески участвовать в ее воспитании, насколько это было возможно при его… эм, недостатках.
Поясню: при его алкоголизме. Странно, но я ей завидую.
– А второй?
– Жил на севере. В графстве Антрим.
– Почему «жил»?
– Несколько недель назад он скончался. Лейкоз, можешь себе представить? Такой юный парнишка. Он встречался с отцом пару раз, но ближе познакомиться так и не довелось.
Сердце ухает вниз будто якорь, и внизу живота появляется тяжесть. У меня был брат, который умер, и я уже никогда с ним не встречусь и не познакомлюсь. В Ирландии у меня могла быть семья. Этот юноша… я могла бы обнимать, утешать его в последние дни жизни.
Я ничегошеньки не знаю о своем отце. Только то, что он умер в пятьдесят лет от ожидаемого сердечного приступа, учитывая его привязанность к скоростным тачкам, шустрым дамам, курению, алкоголю и калорийной пище. Глен, сын учительницы и мясника, родился в Толке и резко прославился, написав рож