Мэл пожимает плечами, натягивает футболку и снова кусает сэндвич, говоря с набитым ртом:
– Если бы рассказал, ты бы не приехала.
– Потому что я хотела разорвать наш договор! – ору я и кидаю в него свой шоколадный батончик.
Пора остановиться. Я действительно проголодалась, а электричество еще не дали, а я не доверяю ни одному гламурному, органическому, безглютеновому, несладкому и безвкусному куску пищи, которой забили холодильник работники Ричардса.
Мэл ловит батончик второй свободной рукой и, разорвав обертку ровными белыми зубами, смачно откусывает.
– Договоры так не работают, дорогая, – с аппетитом пережевывая, замечает он.
– Где ты был? – снова спрашиваю я. – На чей день рождения ты ходил?
Мэл опускает подбородок и смотрит на меня исподлобья.
– Узнаешь, когда будешь готова.
– Ладно. Следующий вопрос. Почему ты трахаешь Мэйв? Она замужняя женщина.
– Ответ тот же. Есть причина, но мне нужно, чтобы ты вернулась в мою жизнь легко. Многое изменилось, и я не хочу заваливать тебя ворохом проблем.
– Я не хочу быть в твоей жизни! – Только я хочу и ненавижу этот диссонанс между сердцем и разумом. – А даже если бы хотела, твои потрахушки с Мэйв не дают тебе дополнительных очков.
– Ну… – Он отталкивается от стены и, отложив сэндвич на кофейный столик, быстро ступает ко мне. – Спать с ней, пока мы вместе, никогда в планы не входило. Положа руку на сердце, признаюсь, она довольно надоедлива. Я не… – Мэл умолкает и, выпятив нижнюю губу, пытается понять, как выразиться. – Я довольно давно ни с кем не спал. И хоть я не самый лучший человек, но я не изменяю.
Я качаю головой.
– Я тоже. И уж точно не собираюсь изменять сейчас.
– О… – Улыбка Мэла исчезает. – Но, дорогая, ты уже изменила.
Я смотрю на него как на умалишенного. Потому что он такой и есть. Совершенно чокнутый, как говорят в такой глуши.
– О чем ты, черт возьми, толкуешь? – Я судорожно расстегиваю чемодан, вытаскиваю какую-то одежду. Чувствую, как трясутся руки, но не знаю, как их угомонить.
Мэл ставит ногу на мой чемодан, с шумом захлопывает его и мешает мне одеться. Только тогда я понимаю, что он без штанов. Лишь в футболке и трусах, из которых на меня нацеливается огромный стояк.
– Ты уже лежала со мной в постели. Почти голая. Ты уже терлась чертовски влажными трусиками о мой член. Да, я заметил, спасибо тебе огромное. Ты уже мастурбировала, слушая, как я вонзаюсь в Мэйв и представляю тебя на ее месте, кстати, навеки романтик. Посмотри правде в лицо, Рори. Ты не только эмоционально изменила своему Пижону – ты, по сути, отымела всю его семью, домашнего попугая и невежественных соседей.
Я приподнимаюсь, чувствуя, как от ярости стучит в ушах кровь. Мне больше не холодно. Щеки горят от стыда и унижения. Мэл слышал, как я кончаю в соседней комнате. Конечно, слышал. Единственная причина, по которой он вообще ворвался к нам с Кэлламом, – стены в его доме тонкие как бумага.
– Мэл… – Я делаю шаг назад и предупредительно поднимаю палец. – Я тебя не хочу.
– Не хочешь меня? – Мэл приближается ко мне, загоняя на кухню. – Или не хочешь меня хотеть? Есть разница.
– В чем же разница? – решаю ему подыграть, чтобы он продолжал говорить и не делал то, что я не в силах остановить.
– Если ты просто не хочешь меня, мне остается лишь уважать твой выбор.
Мэл резко подходит ко мне, и я ударяюсь спиной о прохладный холодильник. Он прижимается ко мне голым телом, а мое сердце бьется так быстро и сильно, что, думается, если я открою рот, чтобы велеть не трогать меня, сердце выскочит из него как рыба.
Но Мэл не трогает.
Он почти трогает меня, зная, что это огорчает еще сильнее.
Он ухмыляется мне в лицо.
– Но если ты не желаешь меня хотеть, тогда извини, но я не позволю тебе испортить нам жизнь из-за того, что ты хранишь верность парню, чтобы доказать правоту, которая никому не нужна.
– Я легла в твою постель потому, что ты чуть не замерз до смерти. Я не изменяла Кэлламу, – напоминаю ему и качаю головой. Напоминаю себе.
Мой взгляд падает на его губы, и внизу живота разливается жар – ощущение, которого я прежде никогда не испытывала.
Ты никогда себя не простишь.
Мэл наклоняется вперед, смотря на меня с плохо скрываемым весельем. Чувствую его горячее дыхание на своем лице, когда он говорит:
– Ты просто сделала то, что мне было нужно, да?
– Да, – воодушевленно киваю я. – Именно так.
– Слышала сплетню? – Мэл задумчиво хмурится и ловко ныряет рукой в мои трусики.
Я охаю, обхватывая его кисть, но он берет меня за запястье и другой рукой прижимает его к стене. Несмотря на мое сопротивление, выражение его лица не меняется.
– Про Мика Джаггера и Мариану Фейтфулл в шестьдесят седьмом году? Когда, по слухам, их поймали в поместье Кита Ричардса во время наркооблавы, где он вкушал из ее вагины батончик «Марс»?
Я чувствую, как в меня что-то проталкивают, и думаю: «Господи. О Господи». Во мне шоколадный батончик. Это так мерзко и пошло, что хочется плюнуть ему в лицо, но остается лишь трепетать от удовольствия и сжимать мышцами шоколадку.
– Как думаешь, есть зерно правды в этой сплетне? – Теперь Мэл почти касается меня губами.
Я чувствую, как трусь возбужденными сосками о его тело. Дыхание сбилось, я почти задыхаюсь. Ощущение, будто вишу над краем чего-то огромного, будто я никогда не стану прежней.
– Думаю… – начинаю говорить я.
Он водит батончиком туда-сюда, погружая его глубже и быстрее, а я крепко зажмуриваюсь и ненавижу себя, потому что вот-вот кончу.
«Ты изменяешь своему парню, – кричу я на себя в уме. – Мэл закинул удочку, а ты на нее попалась. Вели ему прекратить».
– Ответ? – безразлично спрашивает Мэл, его губы кружат вокруг моих. – Да? Нет? Может быть? Не уверена?
– Ост… ост… остано…
– Скажи, – убеждает он и обрушивается на меня губами, но не целует – скорее наказывает. – Вели остановиться, и я остановлюсь.
Не могу.
Не могу и начинаю рыдать, когда волны удовольствия одна за другой накрывают меня с головой. Я очень сильно кончаю от шоколадного батончика. Какое невероятное ощущение боли и удовольствия, но, к моему стыду, примешанное к этому чувство вины каким-то образом увеличивает силу удовольствия.
Ноги подкашиваются, но Мэл крепко держит меня, обхватив пятерней за шею. Он медленно вытаскивает то, что осталось от шоколадного батончика. Я чувствую, как бедра прилипают друг к другу, тягучая растаявшая молочная шоколадка высыхает на моей плоти.
Мэл показывает мне батончик: он развалился, растаял, торчит белая вафля.
– Голодная? – невозмутимо спрашивает он.
Я трясу головой, чувствуя, как по всей кухне разлетаются мои слезы.
Я изменила Кэлламу, как моя мама изменила парню, которого она бросила ради Глена. Я ничем не лучше ее.
Мэл откусывает от шоколадки, пожимает плечами, и мой рот вдруг наполняется слюной. Я очень-очень голодная. Больше не задавая вопросов, он подносит шоколадку к моему рту.
– Попробуй себя на вкус. – Мэл облизывает губы.
Я осторожно откусываю, потом еще раз. Доедаю батончик. Едва успеваю проглотить последний кусочек, его губы обрушиваются на мои, и я беспомощно стону ему в рот.
Хотелось бы мне перенастроить мозг обратно на моего парня. Или чтобы Кэллам был ужасным, жестоким мужчиной, который это заслужил. Но не в моем случае.
Правда в том, что мне не удается это сделать.
Правда в том, что я вряд ли вообще могла бы это сделать даже до встречи с Мэлом в Нью-Йорке. Трещины с прорастающими сорняками в наших отношениях появлялись всегда, даже когда мы с Кэлламом были обычной парой с обычными проблемами. Я постоянно сравнивала его с Мэлом. Я жаждала чувствовать на своих губах губы Мэла, его головокружительный аромат обволакивал как цепь, без труда заявляя на меня права. Разница в том, что я не чувствовала себя виноватой, потому что перспектива снова пережить подобное казалась невероятной.
Если случится чудо.
Я хнычу, когда Мэл обхватывает мое лицо руками и, рыча, как зверь, усиливает напор поцелуя. Наши языки встречаются на полпути, и я крепко зажмуриваюсь.
Звонит мой телефон, и, придя в себя в ту же секунду, я отрываюсь от Мэла. Прижав руки к щекам, стремглав подбегаю к барной стойке. Переворачиваю телефон и вижу на экране номер.
Кэллам.
Словно ему интуиция что-то подсказала. Откуда он понял?
– Привет, любимая, – радостно говорит он, когда я отвечаю. – Мне звонила Саммер. Она рассказала, что Ричардс сбежал. Вот же недоумок. Она подтолкнула меня поскорее сесть на самолет, чтобы составить тебе компанию. А ты что думаешь? Еще хочешь, чтобы я приехал на Новый год?
Я поднимаю глаза и вижу, что Мэл облокотился сбоку на холодильник и смотрит на меня, скептично изогнув брови. Я качаю головой. Ноги склеились от высохшего шоколада. Что я натворила?
Я отвожу взгляд и прочищаю горло.
– Да! – восклицаю я, стараясь говорить таким же радостным тоном. – Приезжай, пожалуйста. Я буду очень рада.
Закончив разговор, я прижимаюсь лбом к барной стойке и закрываю глаза. Получу ли я особую награду за свою тупость? Скидку в местной библиотеке? Что-нибудь? В голове не укладывается, что за подобный фортель мне ничего не будет.
Нужно рассказать ему. Нужно признаться Кэлламу.
– Просто хочу, чтобы ты знал, – дрожащим голосом говорю я, шевеля губами по столешнице. – Это совершенно ничего не значит.
– Скажи это своим торчащим соскам и мокрому влагалищу, дорогая. – Мэл в ту же секунду улетучивается в спальню, подхватив по пути наполовину съеденный сэндвич.
В доме одновременно загорается весь свет. Звенит микроволновка. Включается телевизор, где два парня в костюмах оживленно болтают о футболе.
Нам вернули электричество. Мэл пренебрежительно фыркает:
– Правда смешно, Кики. Я тоже тут пыжусь, но ты же видишь, какая она упрямая.
Я резко поворачиваю к нему голову и скалюсь.