– Думаешь, твоя мертвая жена хочет, чтобы ты со мной замутил?
– Я в этом уверен, – говорит он, смотря на меня так же грозно, как я смотрю на него.
– И отчего же?
– Она любит меня, а я люблю… – Мэл осекается и наклоняет голову набок. – Я люблю шоколадные батончики. Не чувствуешь, что любовь именно такая? Она бьет наотмашь. Чем сильнее, как кожаный поводок, ты ее тянешь, тем больнее будет удар, когда отпустишь. Дай знать, когда будешь готова получить ответы.
Глава тринадцатая
Наши дни
Я предвидел ее реакцию.
Но все равно ошарашен, потому что, пока Рори плавает (или, не знаю, утопает) в извечном вопросе, сможет ли она уважать и простить себя за то, как поступила с Пижоном, я печалюсь, что она еще не готова с ним расстаться.
Теперь мне не зайти в свою комнату, Рори заперлась там и отказывается со мной разговаривать. Я до сих пор чувствую на языке ее насыщенный сладкий вкус вместе с шоколадом.
Ситуация нелепейшая, но, разумеется, я не фокусирую на этом внимание.
Я оборачиваю все в игру. Ставлю у двери подносы с едой, словно Рори узница. Порой стучу в дверь и спрашиваю, принести ли ей что-нибудь.
Увы, Рори – узница упрямая.
Ближе к ночи звонит Райнер и велит нам с Рори собирать вещи и лететь в Грецию. Зачем? Объясню. Затем, что Ричардс летит из Таиланда на остров Спиналонга.
– Спиналонга? – Я зажимаю телефон между плечом и ухом, попутно раскрашивая над раковиной палочки для леденцов в розовый цвет. Этот неестественный оттенок пачкает все, в том числе и мою одежду, но я педантично продолжаю погружать палочки в краску, потому что они должны быть ярко-розовыми, блестящими и готовыми к использованию.
Что до меня? Очевидно же, я влачу жизнь короля рок-н-ролла, спасибо огромное.
– Колония для прокаженных. Он прочитал о ней в книге. – Райнер хмыкает.
– Хочешь сказать, он посмотрел видео, – безучастно замечаю я.
Райнер мрачно посмеивается:
– Наверное, мужик. Наверное.
– Ты предупредил его, что сейчас там прокаженных нет и в помине? – спрашиваю я.
С Эштоном Ричардсом явно что-то творится, и никто ничего не говорит, потому что все носятся с продвижением его нового альбома.
– Он не слушает. Ему нужно на реабилитацию.
– Да неужели?
Но я не продвигаю идею сдать Ричардса на лечение, поскольку это поставит крест на «Проекте Рори». Мне придется закончить песни и передать их Джеффу. А это значит, что Рори сбежит обратно в Америку до того, как мы разберемся с нашей ситуацией. Такой вариант событий я просто не готов принять.
– Я по-прежнему считаю, что мы можем приковать его к моему дивану и заставить работать, – предлагаю я.
– Да? Тогда поезжай и забери его. Накину тебе отличные премиальные, когда это все кончится.
– Райнер. – Я прижимаю кончики пальцев к векам, размазывая по всему лицу розовую краску. – Я не могу уехать из Толки. Таково условие нашего контракта. Ты, как никто другой, знаешь почему.
Еще несколько минут мы пререкаемся, а потом Райнер интересуется, как дела у Кэллама, таким самодовольным способом намекая, что, отказавшись от поездки, я многое потеряю. Я спрашиваю, что за хрен этот Кэллам, и Райнер сообщает, что он парень Рори.
Я в курсе, но мне по душе прикидываться, будто мне плевать на него, будто его имя ни о чем не говорит. Я знаю, куда клонит Райнер. Он напоминает, что Греция – отличная возможность отбить Рори у Кэллама, который собирается приехать завтра, в канун Нового года, и спасти их сношения.
То есть отношения. Да, отношения. Хотя вертел я все это.
Слушайте, меньше всего мне хочется намеренно саботировать их отношения.
Вообще-то… нет. Это неправда. Звучит довольно благородно, но смысл в том, что в этой дуэли благородным я быть не собираюсь. Я буду драться, кусаться и нарушать все джентльменские правила, чтобы завоевать Рори. Швырну ему в глаза песок. Только бы победить.
Вот в чем правда, и самое ужасное, что по ночам я все равно сплю сном младенца. Хотя не понимаю, откуда взялось это выражение. Младенцы спят кошмарно. Я скорее сплю как напившийся до комы придурок.
Как только мы с Райнером приходим к консенсусу, я подсовываю салфетку с известиями под дверь Рори и покидаю дом, чтобы попрощаться перед отъездом с родными, даже если поездка всего на сутки.
По моем возвращении Рори полностью собрана, угрюма и готова к отъезду. Кажется, она плакала с тех самых пор, как я трахнул ее шоколадным батончиком.
Мне плохо, но будет еще хуже, если она останется с Принцем в старомодных штанах. Он наскучит ей до смерти, а я не хочу, чтобы ее смерть была на моей совести.
В полной тишине я везу нас в аэропорт. Только когда мы удобно устраиваемся в креслах первого класса, Рори снова открывает рот. Думаю, чтобы назвать меня козлом, но она удивляет:
– Откуда у меня шрам?
Я расплескиваю на колени содовую. Душевное «гори в аду» услышать было бы приятнее, чем этот вопрос с подвохом. Я хмурюсь, пытаясь выиграть время, но сердце сбивается с ритма.
– Ты меня спрашиваешь?
Сверля меня взглядом, Рори кивает.
– Разве не ты говорила, что родилась с ним? – Мысленно представляю, как бегу с тележкой по проходам супермаркета, лихорадочно покупая себе время.
– Такова версия моей матери, но я начинаю в ней сомневаться. Мисс Патель из газетного киоска сказала, что за моим шрамом скрывается ужасная история. Твой дед зашел в магазин и не дал ей рассказать.
– А еще мисс Патель верит в призраков и в то, что люди с голубыми глазами видят все в голубом цвете.
Вообще-то это наглая ложь, но я скорее выпрыгну из самолета, воспользовавшись трусиками Рори как парашютом, чем причиню ей боль правдой.
Дело не в том, что я не хочу рассказывать Рори правду, а в том, что лучше подождать, подготовить ее, постепенно ввести в курс дела, потому что слишком многое предстанет в новом свете.
– Я все равно хочу знать, что это за слухи, – упирается она.
– Да, конечно, понимаю. Дело в том, что я не очень лажу с деревенскими сплетнями.
Я не добавляю, что большинство сплетен в Толке обо мне.
– Но твой дед знает, – стоит на своем Рори. – Почему он утаивает от меня правду?
– Чтобы защитить? – Я вытаскиваю туристический журнал и с притворным интересом листаю его.
Мысленно представляю, как громко орут красные сирены: «Черт, черт, черт!» Маленькие Мэлы бегают по кругу и дерут на голове волосы.
Она нас спалила! Кто-нибудь, помогите!
– Я спрошу у него. – Рори отстукивает пальцами по колену и кусает губу.
– Спроси.
Она смотрит на меня с подозрением. Думаю, Рори знает, что я в курсе, и невозможность быть с ней до конца откровенным меня убивает. Как бы хотелось мысленно передать ей, что скоро я все объясню. Что все постепенно. Что она еще не все обо мне знает и сначала ей действительно нужно понять, а потом принимать решение.
Все мы щадили юную американку с рюкзаком за спиной, с камерой и с обреченной на провал мечтой.
Я спал с Рори, целовал, обещал жениться и похитил все ее секреты, но сам не рассказал единственную заветную правду, ради которой она проделала весь этот путь в Ирландию.
Рори захлопывает рот, потом снова его открывает:
– Ты не рассказываешь, на чей день рождения ходил, и отказываешься поделиться слухами про меня. Ты не разговариваешь о смерти Кэт. Покажи хотя бы песню, чтобы я сняла ее для своего проекта. Кстати, у меня все получается. Спасибо, что спросил.
Я прекрасно понимаю, как, должно быть, мучительно ей жить в Толке.
Люди либо ненавидят Рори, поскольку из-за нее была позабыта Кэтлин, либо жалеют, поскольку из-за нее случилась с Гленом та беда. Рори – единственная, кто всерьез воспринимает этот проект, и она беззащитна рядом со мной, чудовищным козлом, и этим самым Ричардсом.
Я отрываю задницу от кресла и, вытащив из заднего кармана блокнот, протягиваю ей. Рори открывает на первой попавшейся странице и плавно скользит зелеными глазами по тексту, строчка за строчкой. Беззвучно шевеля губами, она читает слова:
Он зовет тебя «любимая»,
А я – «дорогая».
Ты твердишь, что счастлива.
А по мне – гибнешь, утопая.
Мы слишком много наобещали.
Теперь я думаю, едва ли ты это помнишь.
Звони в прессу,
Ты в замесе.
Из-за тебя я впал в чертову тоску,
Пока все укреплял, вычищал, приукрашивал и исправлял.
Когда ты заметишь этот знак? Я устал.
Он зовет тебя «любимая»,
А я – «дорогая».
Ты твердишь, что спасена.
А по мне – на месте застряла.
Хочешь правду – крепко целуй
Или хотя бы не протестуй.
Рори отдает мне блокнот и отворачивается к окну. Небо серое и неясное.
– Я выясню правду, Мэл. Обязательно. – Она не упоминает текст, который только что прочитала.
В груди сжимается. Я реально недооценил, как крепко вцепился в нее Пижон. Или, может, дело не в нем самом, а в суждении о нем. В суждении обо мне. Возможно, Рори не заводит идея встречаться с придурком, который последние десять лет зарабатывал себе на жизнь песнями о ненависти к ней.
Мы смотрим в разные стороны.
– Моя правда не должна зависеть от обстоятельств, – шепчет она.
Я делаю глубокий вдох.
– Как и твои обещания.
Когда наш самолет садится на Крите, Ричардс уже вернулся со Спиналонги и закатил вечеринку в президентском люксе. Перед этим он твитнул о своем приезде в город, и кучка одержимых рок-звездой обвалила стеклянные двери отеля, осколки которых теперь валяются по всему лобби. Потом Ричардс отправил кого-то из своей команды выбрать самых сексапильных фанаток и пригласил их в люкс, веля на входе оставить мобильники.