Мэл стоит напротив нас и наблюдает за всем этим разговором. Меня сейчас стошнит. Не знаю, почему Кэллам так сказал, но теперь я чувствую себя хуже, чем секундой назад.
Я встаю на цыпочки и скромно целую Кэллама в щеку.
– Пойдем в номер, – судорожно шепчу я.
Хлопаю дверью перед лицом Мэла, оставив его в коридоре. С физической точки зрения. И в переносном смысле.
Оставив его вместе с ложью.
С тайнами.
С обременительной интрижкой с замужней Мэйв.
И с чувством вины за то, что скрыл от меня смерть Кэт.
С нашими грехами.
Отвернувшись от двери к Кэлламу, я перестаю ходить вокруг да около.
– Надо поговорить.
Глава четырнадцатая
Наши дни
Мне так и не удается рассказать Кэлламу, что случилось между мной и Мэлом. Как только мы оказываемся в номере, ему звонят по важному делу, и он запирается на балконе. Кэллам говорит приглушенным тоном финансиста, обещающего сделать из собеседника отбивную. От этого голоса меня пробирает озноб.
Разговор длится примерно часа два и иногда проходит на децибелах, больше подходящих для джунглей. Мне жалко Кэллама, которому приходится работать накануне Нового года. Я как раз собираюсь в душ перед вечеринкой, когда он заканчивает и возвращается с красным, недовольным лицом, бросает взгляд на мою полуобнаженную фигуру и оживляется: оскал сменяет небрежная улыбка.
– Я. Ты. Душ. Секс. Сейчас.
– Надо поговорить.
– А мне сдается, важнее по-быстрому перепихнуться. Тем более когда тазовые косточки у тебя торчат как у Беллы Хадид. Тоска тебе идет. – Кэллам проводит языком по верхним зубам. – Ну же. Только не говори, что все эти дни ты не изнывала по моему члену.
Чувствуя, что терплю поражение, и, вжав голову в плечи, сажусь на кровать и ломаю голову, как сообщить новости. Как покончить с нашими отношениями, ведь это все равно что вскрыть мумифицированное тело и вытряхнуть внутренности.
Бесит, что пророчество Саммер сбывается.
Салфетка ничего не значит.
Она значит все.
Несколько лет назад Мэл предупреждал, что вмешается в мои отношения, если мы встретимся вновь.
И он сдержал обещание.
Кэллам тянет меня за рукав, и что-то в выражении его лица вынуждает мое сердце биться о ребра как о металлические прутья.
Закрыв лицо руками, я начинаю рыдать, сгорая от стыда не только от того, как поступила с ним, с собой, но еще и за то, что стала такой трусихой. За то, что не выкладываю все начистоту, как взрослый человек. Кэллам стоит, смотрит на меня, румянец медленно исчезает с его лица.
– Ладно-ладно, никакого секса. Я не знал, что мысль о нем так тебя расстроит… – Он чешет голову и пытается разрядить обстановку: – Я и правда постриг свои буйные кудри, если ты из-за этого расстроилась.
Я пытаюсь рассмеяться, чтобы поднять ему настроение, но, вот уж честно, нам сейчас не хватит времени на разговор, который точно должен состояться. Я залезаю в душ и включаю обжигающе горячую воду. Смотрю на голубую плитку с крошечными от износа трещинками и задаюсь вопросом, когда все пошло не так.
Я прекрасно понимаю когда. Как только согласилась на эту работу.
Потому что невозможно находиться рядом с Мэлом и не желать его.
Я во многом могу себе отказать, но он никогда не входил в этот список.
С Мэлом я горю. Блистаю. Таю. Любовь к нему мощная и крепкая. Металлическая и живая. Пульсирующий орган – как и мое сердце.
Я выхожу из душа и смотрю на Кэллама, который выбирает запонки из небольшой бархатной коробочки, что он всюду за тобой таскает.
– Нам действительно нужно поговорить, когда вернемся, – бормочу я.
Не поворачиваясь, он, к моему удивлению, отвечает безжизненным голосом:
– Слушаюсь и повинуюсь.
Бутылочка.
Мы играем в бутылочку.
Не вечеринка, а настоящий цирк.
И Алекс Уинслоу так и не появился.
– Уинслоу? – Ричардс затягивается подозрительной на вид сигаретой и смеется, когда я спрашиваю его об известном певце. – Для него лучшая вечеринка – это та, что у телика с женой. Этот придурок на полном воздержании, – говорит он, изображая акцент кокни в худшей вариации, какая только может быть на свете.
Между тем музыка паршивая (в основном это песни Эштона), номер забит полуобнаженными женщинами в тогах. На вращающейся кровати Ричардса, которая продолжает крутиться, самопровозглашенный татуировщик принимает клиентов. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, понимает, что это не самая лучшая идея.
По номеру ходит обслуга, предлагая тарелки с виноградом, сыром, крекерами, шампанским и шнапсом. По случаю Нового года комната украшена золотыми, серебристыми и черными шарами.
Как я уже говорила, мы сидим в круге и играем в бутылочку, как большая кучка пьяных, неадекватных и случайно оказавшихся в одной комнате людей.
– Правила. – Девица из Англии с искусственной грудью и крашеными волосами кружит по комнате словно фея и вовсю стреляет глазками. – Поскольку здесь есть настоящие пары, давайте убедимся, что оба партнера не возражают, если их вторая половинка будет целоваться с другим человеком.
Она останавливает взгляд больших глаз орехового цвета на мне и дерзко приподнимает бровь. Я смотрю на Кэллама, ни на секунду не сомневаясь, что он даст задний ход. После того как мы начали встречаться, я постоянно поднимала в разговоре с Саммер этот вопрос, когда раздумывала, не расстаться ли с ним: привычная для него осторожность сводила меня с ума.
– Я всегда не прочь повеселиться, – к моему изумлению, улыбается он.
И, прищурившись, словно испытывая, переводит взгляд на меня.
Я мельком, чтобы не вызвать подозрений, смотрю в сторону сидящего напротив Мэла. Его лицо совершенно ничего не выражает, глаза устремлены на пустую бутылку из-под шампанского. Может, до него наконец-то дошло, что я не желаю даже думать о нас в качестве пары не только из-за Кэллама.
А потому, что он – Глен.
Начинаю осознавать, что мой отец не был милым деревенским пьяницей и великомучеником, каким я его себе представляла. У клубившихся в Толке тайн и лжи есть корень, и этот корень может оказаться его могилой.
Теперь все смотрят на меня, оценивая мою реакцию. Ситуация может выйти из-под контроля, а я слишком стара, чтобы поддаваться влиянию коллектива. С другой стороны, изображать из себя скромницу тоже не могу. Нет, когда Кэллам в игре.
– Ну же. Это ведь ты всегда велишь мне встряхнуться, – хихикнув, Кэллам тыкает меня локтем.
Впервые с нашего знакомства в его голосе слышится угроза, а я уже навеселе, и у меня нет времени и способности вскрывать ее и изучать, что за ней таится.
Соглашаясь, я пожимаю плечами, и все сидящие в кругу девушки улюлюкают и мяукают, как течные кошки. Кэллам – лакомый кусочек в этом лишенном тестостерона обществе. Эштон, судя по его виду, слишком пьян, а Мэл слишком безразличен к происходящему, чтобы активно участвовать в процессе. Девица из Англии наглеет настолько, что трясет сиськами в сторону Кэллама и подмигивает. Как элегантно.
– Ты не против, если Рори поцелуется с другими парнями? – подначивает она.
Он хищно ей ухмыляется.
– Никому не удастся поцеловать ее так, как это делаю я, любовь моя.
Любовь моя. Он всех так зовет. Мэл прав. Это не романтично. Даже раздражает.
– А с девушками? – дразнит она.
Я давлюсь пивом, но ничего не говорю.
– С девушками тем более, – смеется Кэллам.
– А ты? Ты согласен целоваться с парнями? – продолжает она допрос с пристрастием.
Она напропалую флиртует с моим парнем. Меня осеняет, что нужно рассердиться, но удается выдавить только раздражение и безразличие, как, например, когда вы видите, что кто-то ведет себя в интернете как фанатик. Вы просто ставите лайк противоречащему комментарию, а сами в конфликт не вступаете.
Кэллам откашливается.
– Давайте-ка обойдемся без поцелуев с парнями.
Ну конечно. Здорово, если я буду целоваться с девушками, но совершенно неприемлемо, если он поцелуется с мужиком.
– А ты? – Британская секс-бомба поворачивается к Эштону, который сидит рядом с Мэлом. – Ты согласен целоваться с парнем?
Эштон коротко и беспечно кивает, бросив взгляд на Мэла. Мэл с безучастным лицом смотрит то на британскую секс-бомбу, то на Эштона. Я понимаю, что в ожидании его ответа сдерживаю дыхание.
Он открывает рот.
– У меня нет рамок для ненависти и секса.
– Аллилуйя! – хихикает Бомба.
Я скрещиваю ноги в джинсах, чувствуя, как наполняются влагой трусики. Не знаю, почему меня так заводит мысль о Мэле, целующемся с Эштоном. Может, потому, что их красивая внешность радует глаз. Может, потому, что я знаю, как ненавидит Эштона Мэл, а Мэл из тех парней, кто из ненависти затрахает любого до смерти, несмотря на его чудаковатый несговорчивый характер. Внезапно я представляю, как Мэл тычется в Эштона сзади, и воздух в легких вдруг становится спертым, жарким и очень тяжелым.
– Рори? – обращается ко мне Кэллам.
– А?
– Ты обмахиваешь себя руками. Проблема с кондиционером?
Черт. Я опускаю руку и украдкой снова смотрю на Мэла. Его фиолетовые глаза пускают лазерные лучи в мою сторону. Попалась.
Первым бутылку крутит Эштон, и она указывает на темноволосую гречанку. Они ползут на четвереньках, встретившись посреди круга из двенадцати человек. Понимая, что им нужно задать планку для остальных, они заговорщицки улыбаются и набрасываются друг на друга.
Мы с Кэлламом переглядываемся, поняв, что это не просто поцелуй. Крепко целуя девушку, Ричардс просовывает руку под ее футболку, а она обхватывает ладошкой его стояк в джинсах. Гречанка задирает ногу и садится на Эштона верхом.
– Хорош, – жизнерадостно говорит Кэллам, – заканчивайте, пока кое-кто не залетел.
Все нервно смеются, и раскрасневшаяся брюнетка спешно возвращается на свое место. Британская секс-бомба крутит бутылку, глазея на Кэллама так, будто он кусок пиццы для диабетика. Чего и следовало ожидать: карма решает плюнуть мне в лицо и бутылка замирает на нем.