— Так, — сказал он дежурному. — Еще что есть? Дежурный зашелестел бумагами.
— Бабку одну сейчас доставили. Семенову… ммм. Семенову А. С. Пенсионерка, работает па полиграфкомбинате. Задержана за хулиганство.
— Соседку борщом облила? — хмуро поинтересовался Куща к.
— Нет, похуже, товарищ подполковник. В автобусе ткнула острым колющим предметом пассажира Мещерякова Р. П. В область спины. Будучи доставлена в отделение, отказалась дать объяснения и назвать имя и отчество.
— Отказалась? А как узнали, что это Семенова?
— Потерпевший сообщил, товарищ подполковник. Мещеряков работает на том же комбинате. Между прочим, передовик.„
— Сам он, что ли, похвастался?
— Бабка сообщила. Я тебе, кричит, рано или поздно в зенки наплюю, хоть ты и в передовиках ходишь! Еле успокоили. Такая бой-старуха…
— В зенки, значит?
— Я запротоколировал, товарищ подполковник. А вот изъятое у нее орудие.
Подполковник повертел в руках старое переплетное шило с потемневшей ручкой.
— Орудие, говоришь? Тут и колоть-то печем, жало совсем сточено… А сколько ей лет, Зуйков?
— Бабке?
— Женщине этой. Семеновой А. С.
— Пока не выяснили. Па вид где-то шестьдесят-шестьдесят два. Но крепкая еще старуха.
Подполковник хмыкнул.
— Давно у нас пенсионерки не хулиганили, а, Зуйков?
Дежурный пожал плечами и не ответил.
— Ну, давай ее сюда, хулиганку эту.
Через несколько минут в кабинет вошла «хулиганка» — пожилая, полная, с ясными внимательными глазами.
— Так. Садитесь, пожалуйста, вот сюда, — сказал Кушак.
Женщина спокойно прошла через комнату и села.
— Что же у вас там в автобусе произошло? Можете подробно рассказать? Поделитесь, Аграфена Степановна. Шило у вас обнаружили…
Женщина не спеша осмотрела кабинет, подумала, склонила голову набок и начала — заговорила, запела, запричитала жалостным голоском:
— Ос-с-споди, дак чо произошло-то, чо? Да я ни слухом ни духом, милок, вот те крест! (Она всплеснула руками). Знамо дело, ежели кто без билета проехаться норовит. А мой-то вот он, туточки, в платочек я его завязала, от греха-то… А меня, слышь, миленький, ни за что ни про што — цап! А за какие дела? Я ведь, ежели по совести-то рассудить…
— Анадысь, — сказал Кущак.
— Что-что?
Женщина запнулась, улыбнулась удивленно и сразу стало ясно, что в молодости она была, ух, какой — лукавой, смешливой да своенравной, действительно «бой».
— Что-что?
— А-на-дысь, — повторил Кущак отчетливо. — Кубыть. Давеча, нонича, опосля. Или вот еще словечко: карахтер. Неплохо и: «идол дубовый». А вы, Аграфена Степановна, все «милок» да «энтот». Небогато.
Помолчали.
— Накурено у вас тут, — сказала женщина. — Хоть бы форточку открыли.
— Да-да, — сказал Кущак. — Извините, сейчас.
Он загасил папиросу и помахал рукой, разгоняя дым.
— Так вы не дорассказали, Аграфена Степановна, что у вас в автобусе получилось…
— А что получилось? Ничего и не получилось, — женщина рассеянно смотрела в окно.
— Укололи зачем? Пассажира, — терпеливо сказал Кущак.
— Уколола и уколола. Было, значит, за что. Вы меня наказать должны? Вот и наказывайте. Чтобы я седины свои не позорила, как ваш дежурный выражается…
— Он так сказал?
— Он много чего говорил.
— Ну… с этим мы разберемся. А вы рассказывайте, пожалуйста.
Кущак сильно потер ладонями виски и поморщился.
— Болит голова-то? — спросила женщина.
— Болит.
— На пенсию тебе пора.
— На пенсию? В домино прикажешь резаться? Огородик развести? Куры-уточки-клубничка? Нет, спасибо. Подожду пока.
— И на пенсии люди живут…
— Ага, вот ты, например, живешь. Ходишь, концерты устраиваешь. «Осподи, вот те крест!» Чего ты мне концерты устраиваешь?
— Чтоб тебя развлечь, — серьезно сказала Аграфена Степановна. — Зеленый весь уже. Пепельница с верхом. Доходяга ты, а не подполковник.
Кущак вытряхнул пепельницу в мусорную корзину. Опять помолчали.
— Сказать, чтобы чаю принесли? — спросил Кущак.
— Не надо уж. Не компрометируй себя. Ты всегда этого боялся.
— Ладно, Аграфена, перестань, — попросил Кущак.
— Ладно так ладно… Зинаида твоя здорова?
— Желудок у нее. Недавно опять в Трускавец ездила. А ты как живешь?
— А я все так же.
— Понятно.
— Вот и хорошо, что понятно.
Кущак поднял глаза и посмотрел на шило.
— Так. Все. Ты можешь объяснить, зачем в автобусе с шилом полезла? Это ведь действительно хулиганство. Только давай без фокусов.
— Я тебе уже все объяснила. Уколола, значит было за что.
— Ну и за что?
— За то.
Аграфена Степановна выпрямилась и поджала губы.
— Послушай, Аграфена, — терпеливо заговорил Кущак. — Если он будет настаивать, тебе грозят большие неприятности. Ты понимаешь? И я не смогу тебе помочь. Мне обязательно нужно знать, как и что.
— Не будет он настаивать, успокойся.
— Тьфу ты, — сказал Кущак. — Какой была, такой осталась.
— А ты спой. Хочешь, вместе, а? «Каким ты бы-ы-ыл, таким остался-а-а…»
— Тише ты, Аграфена, — испугался Кущак. — В своем уме? Здесь милиция, между прочим!
Женщина засмеялась, тихо, про себя.
— Аграфена, я тебя по-человечески прошу, — негромко сказал Кущак.
— Ой, ну сидел он, понимаешь? Развалился, как не знаю кто. Рядом беременная переминается, а он в окно выставился и хоть бы хны! Я его легонечко и кольнула…
— А попросить нельзя было? По-хорошему?
— Такой послушает, жди! Тебе вот часто уступают? Хотя да, ты больше на персональной…
— Стало быть, кольнула, чтобы он уступил место беременной?
— Конечно! Он как подскочит, давай орать, а я беременную-то и пристроила… Так-то вот, Миша.
— Аграфена, ты врешь, — сказала Кущак. — Что ты мне всегда врешь? Зачем?
— Знаешь, Михаил, — сказала женщина, и Кущак отвел глаза. — Держи себя в руках. И насчет «врешь» молчал бы.
— Извини. Вырвалось. Но, правда, трудно поверить, чтобы…
— Он книги выносит, — сказала женщина.
— Кто, передовик этот?
— Да какой там передовик! — Аграфена Степановна махнула рукой. — Рвач он самый обыкновенный. Привыкли: сто процентов дает — все, передовик. А ему работу подешевле дай, он тебе глотку перегрызет. Передовик…
— Ладно, ты не отвлекайся.
— А я тебе о главном и толкую. Выносит с комбината книги и продает. Под пиджаком приспособился, сзади. Я его на вахте хотела перехватить, чтобы на людях. Думаю: осторожненько шильцем попробую. Если книжка там — сразу с поличным, поганца. Он раньше с работы ушел, ну, я за ним в автобус…
— Глупости все это, — с досадой сказал Кущак. — Могла бы рукой проверить, зачем шилом-то сразу?
— Да? Ты так уверен? Прикажешь по нему ладошкой хлопать? Говорю тебе, он сзади носит.
— А написано: укол в область спины.
— Это твой сержантик написал. По-моему, там другая область. Южнее.
— Ты могла ему поясницу проткнуть.
— Чем, вот этим? Перестань. Ничего, не смертельно. И вообще, у меня для, таких случаев с собой всегда йод…
— Аграфена! — Куща к встал. — Ты что, постоянно этими делами занимаешься?
— А хоть бы и так. И голос на меня не повышай.
— Буду повышать! Ты… совсем уже, что ли? С шилом… Давно?
— Недавно, успокойся, — Аграфена тоже встала и подошла вплотную к Кушаку. — А что делать, Михаил? Что?
— Да хотя бы мне звонить! Телефона не знаешь? Так я запишу, вот такими цифрами!
— Тебе? Когда здоровенный детина расселся в автобусе и «не замечает» беременную, инвалида, старика? Тебе звонить, да? Когда в очереди нахально лезет вперед, отпихивая других, какой-нибудь мордоворот? Опять тебе? Когда в кино рассядутся впереди молодые мужики — гогочущие, сытые, довольные — и плевать им на всех вокруг, сыплют сальностями и ржут?.. Ты их всех накажешь, да? Ты обрежешь всех этих «хозяев жизни», которых чем дальше, тем больше плодится? Оштрафуешь, засадишь на пятнадцать суток? Они знают все законы получше тебя, эти хозяева… — Не-е-ет уж, мил-дружок, — уже спокойно закончила Аграфена Степановна. — Я сама справлюсь. У меня шильце, маленькое, незаметненькое, а действует — ой-ой-ой!.. — Аграфена Степановна засмеялась. — Видел бы ты, как действует. Бывало, стоишь в проходе, а какой-нибудь жлоб навалился, как на стенку… Я его легонечко — р-раз!..
— Стоп, — сказал Кущак. — Погоди. Ну, ты даешь, Агра-фена. С шилом правду ищешь? Тогда уж проще автомат взять — рраз! — всех очередями, хамов, наглецов… Всех подряд!
— Вообще-то не мешало бы, — сказала Аграфена Степановна. — Открой форточку, Михаил, я же просила.
Кущак отворил створку и некоторое время вдыхал морозный воздух.
— Ты бы отошел от окна, — сказала Аграфена Степановна. — Простудишься.
— Не страшно, — отозвался Кущак. — У меня хроническую определили, хуже не будет.
Он походил по комнате, подошел к столу, сел.
— Только не подряд, — сказала Аграфена Степановна. — Хороших людей я не трогаю.
— Ты теперь вообще никого трогать не будешь, — сказал Кущак. — Шило я оставляю себе.
— Оставь. Память будет. Вот еще йод возьми. Кущак покрутил головой.
— Ты меня все-таки поражаешь, Аграфена. У этого, передовика…
— Он не передовик!
— Ладно-ладно! У Мещерякова этого самого книжек ведь не оказалось?
— Потому он меня в милицию и затащил. Ничего, я его все равно накрою.
— Шерлок Холмс, — сказал Кущак. — Плюс Робин Гуд.
— Перестань, Миша, — попросила Аграфена Степановна, и Кущак перестал.
— Ты в школе бываешь? — спросил он.
— Как вышла на пенсию, больше ни ногой.
— Чего так?
— Так. Характерами с директором не сошлись.
— Охотно верю. А на комбинате кем?
— Корректором.
— Шило, наверное, в переплетном цехе взяла?
— Это ты у нас Шерлок Холмс, — улыбнулась Аграфена Степановна. — Только не взяла, а попросила. Все равно выбросить хотели. Старое оно, никуда не годится… Что ты все на папиросы поглядываешь? Кури уж, твой кабинет.