Их единственная и любимая дочь Зоя была прелестным ребенком. Доброй, наивной, ласковой. Как две капли похожа на Степана – такая же красивая, утонченная, умная. Я с огромным удовольствием общалась с ней, показывала и обучала готовке, всем домашним хитростям. Зоя росла, взрослела. Каждое лето я с удивлением обнаруживала, что она становится все краше и старше. В последнее лето, когда мы виделись, произошли кардинальные перемены с моей золотой девочкой. Только слепой не заметил бы, что она влюбилась. Влюбилась до чертиков в простого деревенского парня. Она тайно бегала к нему на свидания, пробиралась тихо, ночью, чтобы никто не услышал. А возвращалась ранним утром. Я не могла успокоить себя, все ждала ее возвращения. Боялась, что родители проснуться и застукают ее на горячем. Я просила ее быть осторожной, но первая влюблённость практически всегда болезненна и порой непредсказуема.
Косминины часто устраивали на своей даче праздники. Степан знал, как расположить к себе коллег по работе или больших начальников. Я видела, что у него что-то твориться на душе, что-то происходит такое, о чем даже Анна не догадывается. Тот праздник был сделан для того, чтобы спасти его хрупкое положение в обществе. Он оступился, сделал что-то не так, и теперь пытался все исправить, а сделал еще хуже. На праздник пришла лучшая подруга Нина вместе со своими странными родителями. Я слышала, что они посещают церковь в деревне, искреннее верят в Бога и желают смены власти, крови и расправы с коммунистами. В деревне ходило много слухов о них. Иванов Владимир, отец Нины устраивал тайные собрания в Москве, куда приглашал проверенных людей, которые мечтали о переменах. Он пришел в гости к Космининым с книгой в простой зеленой обложке в твердом переплете. Протянув книгу Степану, он рассчитывал, что тот прочтет ее, изучит информацию не на обложке, а внутри. Иванову хотелось заручиться поддержкой Косминина в своих безумных идеях.
Степан положил книгу на старую тумбу в прихожей, и думать забыл о ней. Я же все время проходила мимо и ежилась при виде нее. Что-то нехорошее ощущалось, страшное и неприятное. Мне был отвратителен Иванов, уж слишком много страшных вещей я о нем услышала. Не сдержавшись, я подошла к Степану и спросила можно ли мне растопить этой книгой печку в летней кухне? Степан равнодушно махнул рукой, разрешая.
Я листала страницу за страницей, рвала ее и бросала в печь. Пока не наткнулась на маленькую записку, написанную на белом прямоугольном листике. Иванов писал, что считает Степана достойным членом общества и приглашает его на собрание, которое состоится на днях. Я тут же спалила записку и остатки книги. Вечером, когда все разбрелись по своим комнатам, я вошла в кабинет к Степану Федоровичу и обо всем рассказала:
Вот же я дурак! – воскликнул Степан. - Зачем вообще позвал его. Теперь неприятностей не оберешься. Спасибо тебе, Дарья. Я буду очень признателен, если ты никому об этом не скажешь.
А спустя три дня Степана вызвали на допрос. Я была уверена, что все из-за злополучной встречи с Ивановым, из-за того, что было слишком много людей, которые успели доложить куда нужно. Я маялась дни и ночи, настолько переживая за хозяина. Если бы это был кто-то другой, не Степан, я бы возможно и не переживала. Но я прикипела всей душой к их семье. Анна пила день за днем, Зоя убегала на свидания...
Когда Степан вернулся, мы все радовались, словно дети. Даже его жена Анна расцвела и засияла. Все выдохнули с облегчением – хозяин приехал и все будет хорошо. В тот же вечер я получила благодарность от Косминина в виде золотых импортных часов с драгоценными камнями на циферблате. Я до сих пор сохранила эти часы...
Тем временем Зоя упивалась своей любовью, сломя голову мчала на встречу к любимому, не замечая и не обращая внимания на все проблемы и неприятности. В последний день перед отъездом я плакала, словно не в себе, чувствовала, что произойдёт что-то нехорошее. Хозяева уехали, мы с Иваном остались вдвоем, убирали огород, делали заготовки на зиму, наслаждались друг другом.
Однажды зимой на дачу вернулся Степан. Сказал, что забирает все вещи и больше на дачу они не вернутся. Я в панике бегала за Космининым, помогая ему собирать вещи, и просила объяснить, в чем же дело?
Дарья, не переживай, новые хозяева не обидят тебя. Это очень интеллигентная семья Борисовых.
Мне не нужна новая семья, - заплакала я. – Я привыкла к Зое, к Вам...
Он тяжело вздохнул и присел на деревянный стул в своем кабинете.
Зоя забеременела от соседского парня из деревни. Родила ребенка в другом городе, под другой фамилией. Мое положение и так шаткое, а она добавила мне проблем выше крыши. От ребенка будем писать отказ, искать ему хорошую семью... А Зоя вернется в прежнюю жизнь одна и начнет все с чистого листа. Вот так вот, Дарья. Не доглядели мы за дочкой.
Но как же ребенок! – воскликнула я. – Малыш ни в чем не виноват. Неужели Вы отдадите своего внука на воспитание в чужую семью? Неужели так легко отделаетесь от него?
Степан закрыл лицо руками и заплакал. Я впервые видела слезы сильного волевого мужчины. Я подошла к нему и переломала все преграды между нами просто обняв его. Степан успокоился и посмотрел на меня красными уставшими глазами:
Дарья... Дарьюшка... А я знаю, как Вы можете мне помочь, - сказал он. – Вы же так искреннее помогали мне всегда. Я уверен, что поможете и сейчас!
В его голове созрел план. Ребенок крепчает, его переводят в Москву по просьбе Степана. Затем появляемся мы с Иваном и усыновляем мальчика.
Вы уедете далеко отсюда, в другой город. Я буду платить Вам хорошие деньги, Дарья. Куплю дом, дам все необходимое. Только не бросайте меня, прошу. Я, правда, желаю своему внуку всего хорошего, но Зоя... она не может пока стать матерью. У нее другие планы сейчас.
Я согласилась сразу же, даже не поставив в известность Ивана. Я знала, что муж будет кричать и ругаться, ссылаясь на мою безрассудность. Но я решила, что если он откажет, я воспитаю этого ребенка одна.
Так сложилось, что у нас с Иваном не могло быть детей. Вернее, не могло быть у него. В детстве он переболел свинкой, и это плохо сказалось на его здоровье. Степан уехал, крепко обняв меня на прощание. Мы условились, что будем держать связь. Когда ворота за ним закрылись, и он вместе с вещами сел в белую Волгу я пошла к мужу, чтобы рассказать ему о своем решении. Как ни странно, но Иван одобрил мое решение. Понимаешь, мы с ним провели часть жизни в интернате, поэтому знаем, что такое быть одинокими. Так как родителями своего ребенка нам быть не дано, мы решили, что воспитаем малыша Зои как своего родного.
Мы все еще оставались на даче, ждали известий от Степана. Я нашла старую книгу в библиотеке о воспитании младенцев от 0 до 3 лет и за один вечер ее проглотила. Я всерьез представляла, каково это быть мамой? На тот момент мне было уже чуть больше тридцати, как и моему мужу. Сказать, что я ждала этого ребенка? Нет, я его желала всем сердцем. Я представляла, каким он будет – таким же черноволосым как Зоя, или таким же белобрысым как его отец?
Степан строго-настрого запретил разговаривать о ребенке с кем-либо. Никто и никогда не должен был узнать правды, и я поклялась, что сохраню ее навеки в своем сердце. Но видишь, как сложилось? Зоя сама распутала эту правду.
В конце апреля 1962 года прозвенел звонок на нашей даче – документы готовы. И мы должны были быть готовы. Упаковав свои немногочисленные вещи в сумки, мы отправились в Москву, чтобы встретиться с нашим ребенком. На пороге интерната нас встретил Степан. Он обеспокоенно курил и нервничал. Его руки дрожали, голос был тихим и нервным. Он опасался, что что-то пойдет не так.
Зоя точно решила, что ребенок ей не нужен? – вполголоса спросила я.
Это окончательное решение, Дарья. Назад дороги нет – ни у вас, ни у нее. Зоя уже приступила к занятиям, впереди ее ждет поступление в ВУЗ, свадьба с приличным человеком и прекрасное светлое будущее. По поводу себя не беспокойтесь – вас уже ждет просторный дом в Омске, работа для Ивана, деньги и все необходимое. Я периодически буду присылать вам финансовую помощь, если будет не хватать.
Он слезно просил еще и еще, чтобы я никогда не упоминала его фамилию в каких-либо разговорах или документах. Ребенок только наш и ничей больше. Я благодарно кивала и внимательно запоминала информацию. Степан выдал нам новенькие документы, с другими именами и фамилией. Должна заметить, Анна так ничего и не знала об этом. Ей было плевать, что станет с внуком и будет ли он жить вообще. Степан же был совестным человеком, который до конца своих дней сдержал обещание о помощи.
Косминин пожал нам руки и, закурив новую сигарету, удалился прочь. Мы молча вошли в здание и направились к директору. Женщина была пожилой, но очень приятной. Она усадила нас перед собой и стала рассказывать все о ребенке. У нас было несколько часов до отправления поезда, чтобы изучить ребенка и получить всю необходимую информацию о нем. Оказалось, что мальчик Сашенька родился с множеством неприятных диагнозов. Я ничего об этом не знала, только молча слушала и кивала головой. Когда нас провели в ясельную группу, то я замерла от страха. Вокруг было много крохотных детишек. Кто-то лежал в кроватке и плакал, кто-то пил молочко из бутылочки, кто-то расшатывал кроватку и кричал на своем языке. Сашенька лежал и спал. Чистый ангел, подумала тогда я. Милый, черненький как Зоя, с тоненькими крохотными пальчиками и губками бантиком. Я полюбила его с первого взгляда. А взяв впервые на руки больше никогда в жизни не пожалела, что он появился в нашей жизни.
В тот же вечер мы сели в купейный вагон поезда и поехали в далекий и неизвестный город. Навстречу новой жизни.
Саша рос чудесным ребенком – послушным, тихим, ласковым. Даже суровый Иван таял от его детских объятий. У нас было для жизни все. Первые шесть лет я неустанно возила Сашу по больницам и санаториям, проходила профилактическое лечение и понимала, что мы движемся в правильном направлении. Каждый год, на день рождение Саши звучал звонок от Степана. Он спрашивал как дела, поздравлял нас и вскоре пересылал деньги. Первые годы он приезжал к нам, навещал внука, проводил с нами несколько часов и уезжал.