ники видел, и оружие ваше с приборчиками всякими хитрыми в руках держал. А вот поверю ли я во все, тобой изложенное, — это да, это еще вопрос. Поскольку, если поверю, многое менять придется. Очень многое. И во многих ошибках, пусть даже и только перед самим собой, признаваться. А я этого, знаешь ли, подполковник, очень не люблю...
Последнюю фразу Иосиф Виссарионович произнес если и не с угрозой, то уж точно не прежним тоном Вернувшись на свое место, он принялся молча выколачивать трубку в пепельницу. Молчал и Крамарчук правда, по несколько иной причине: честно говоря, он просто не знал, что сказать. Убеждать собеседника, что его сведения верны, что все так и случится, и для изменения истории все равно придется многое менять? А как, простите, убеждать? Чем? Ведь доказательств у него, по сути-то, и нет: разве что сам факт совместных с «империалистами» военных маневров, документы и нашивки украинской и грузинской армии да показания других «попаданцев». Которые еще неизвестно что там понапоказывали... хотя насчет последнего можно, пожалуй, не беспокоиться.
Главное, чтобы забугорные товарищи СССР с Россией и Украиной по старой памяти не перепутали, особенно морячки с эсминца да Виткин по собственной дури никакого фортеля не выкинул.
Негромкое постукивание сталинской трубки о край пепельницы оторвало его от размышлений. Вождь сидел, все так же низко склонив голову, и тем неожиданней прозвучал его глуховатый голос:
— Хорошо, подполковник, оставим это пока. Давай о другом поговорим. Значит, говоришь, война скоро. Меньше чем через год?
— Так точно, товарищ Сталин. Война начнется двадцать второго...
— Это я читал, — не дослушал тот, — и не у тебя одного. Много тут вас... пророков появилось. Кто-то даже песенку припомнил про то, как Киев бомбили нам объявили... я не о том. Ты мне вот что скажи: избежать мы ее сможем? Или отсрочить?
Прежде чем ответить. Крамарчук несколько секунд молчал, чем похоже, несколько удивил Сталина. По крайней мере, голову Иосиф Виссарионович поднял и даже трубкой постукивать перестал. Впрочем, понятно почему: в своих «мемуарах» он об этом тоже писал, а тут вроде как задумался
__ Нет. товарищ Сталин, избежать не сможем. А отсрочить? Вероятно, да.
— Вот и я так думаю... — неожиданно (для Юрия, разумеется, неожиданно) пробормотал он. – Втянут нас в войну, в любом случае втянут. А как отложить е е _ думал? Еще на полгода — год хотя бы?
— Думал.
— А почему об этом не писал? Или, может, мне Лаврентий Павлович не все документы предоставил?
— Все, товарищ Сталин. Просто... просто об этом я лично с вами поговорить хотел. Не уверен я в своих, э-э, задумках.
— Даже так? — неизвестно чему усмехнулся Вождь. — Ну, излагай свои неуверенные задумки. Послушаю.
— Достичь этого политическим путем, как мне кажется, вряд ли удастся, и недавний пакт хороший тому пример. Значит, остается либо игра разведок, либо силовое воздействие. Первое — предпочтительнее, конечно.
— Поясни. — Сталин отложил трубку и с искренним, похоже, интересом взглянул на собеседника.
— Устроить утечку данных. Нет, вернее, даже не так: в том, что рано или поздно гитлеровская разведка Узнает о случившемся, я и так уверен. Если уже не знает. И потому...
Считаешь, что наша контрразведка плохо работает? — прищурившись, неожиданно перебил его Сталин.
— Нет, не считаю. Просто время такое. Да и разведка у немцев, чего греха таить, весьма неплоха. Потому бы предложил этот процесс ускорить и, так сказать, сделать управляемым. Я не разведчик, но, насколько помню, это называется дозированный вброс информации. Цель — не просто заставить Гитлера поверить в произошедшее, но и утвердить его в мысли, что на этот раз мы окажемся полностью готовы его встретить. Плюс сведения о новой боевой технике и оружии, которые якобы уже вот-вот пойдут в серию. Тут главное по времени угадать, не заставить его раньше времени ударить. А то как бы хуже не вышло...
— Хорошо, Юрий Анатольевич. — Подполковник пока так и не понял, означают ли что-то эти неожиданные переходы от «подполковника» или «товарища Крамарчука» на имя-отчество или нет. — Это я понял И в целом с тобой согласен. А вот насчет силового воздействия как-то не совсем.
— Я имею в виду физическое устранение наиболее одиозных личностей и ключевых фигур в стане противника. Ну, то есть террор, если без экивоков, товарищ Сталин. В моем времени весьма распространенная практика, к сожалению. Среди образцов оружия, насколько я помню, есть несколько дальнобойных снайперских винтовок, позволяющих поражать цель на расстоянии в полтора-два километра. Плюс противотанковые гранатометы, от которых не спасет ни один бронированный лимузин и зенитные комплексы. Ну и обычная тактика минной войны, конечно.
Несколько секунд Сталин смотрел на него с каким-то странным выражением лица, затем, сморгнув, опустил взгляд. Усмехнулся — и неожиданно протянул руку к лежащей на столе пачке папирос:
— Можно, подполковник?
— К-конечно, товарищ Сталин, — заикнулся от неожиданности тот. Это что, Сталин — Сталин! — У него папиросу попросил?!
Иосиф Виссарионович не спеша закурил, пододвинул пачку подполковнику:
— Интересная идея. Не новая, но интересная . Товарищи пламенные революционеры подобным тоже, помнится, баловались. И что?
— А то, что непредсказуемая, товарищ Сталин, вот что! Неизвестно, чем аукнется и нам, и всему миру ликвидация того же Гитлера! Мы его, как ни крути, более-менее знаем, а вот того, кто встанет на его место? Плюс реакция Англии и США.
— А что реакция? — с искренним — впервые за весь их разговор! — интересом переспросил Сталин.
— А то. что еще неизвестно, что хуже — с Гитлером воевать или с Британией и Штатами, точнее, с их капиталами! В моей-то истории они нашими союзниками были —ленд-лиз, все дела, а вот если наоборот? Не уверен войну мы бы и без их поставок и второго фронта выиграли, хотя «Студебеккеры», самолеты, танки, ГСМ да тушенка нам здорово помогли, но вот в стратегическом плане... Не хотел бы я их во врагах иметь. Особенно если они с новым фюрером снюхаются. Вы ведь мои отчеты по полету Гесса, послевоенным годам и «холодной войне» читали? Вот об этом я и говорю. Советский Союз им как кость поперек горла, сами знаете.
— А ведь ты о том говоришь, товарищ Крамарчук, что нам, похоже, нужна война с Гитлером? Чтобы еще хуже не было?
— Ну... не совсем так, товарищ Сталин, но в целом верно. Мы должны получить их в союзники, при этом снизив наши потери до минимума — и разгромив или существенно ослабив Германию. И в идеале — еще и не допустив послевоенного раздела Европы. Вы ведь про Будапешт пятьдесят шестого и Прагу шестьдесят восьмого тоже читали? А это были только первые ласточки. Кровавые такие ласточки... А уж потом и Берлин восемьдесят девятого подоспел. Хотя, честно говоря, — это я лично помню — восточные немцы самыми нашими верными союзниками оказались. Потому как — немцы. Дисциплинированные. И именно потому воевать с ними опасно. Даже нам. Да и вообще, вся советсвкая послевоенная политика в Восточной Европе опасна и весьма не дальновидна, поскольку держалась толкну на наших штыках да на их страхе. А чуть подтолкнули, и рухнуло все. Сначала Югославия с Румынией в девяностых полыхнули, потом остальные про великое славянское братство и Варшавский договор резко позабыли. Ну а там и другие подсуетились — те же американцы с англичанами. Новый мировой порядок и все такое прочее.
Подполковник дернул из пачки папиросу, смят мундштук и судорожно закурил — все, выговорился! То, что даже Берии не решился высказать, самому Сталину выложил. И будь что будет. Если умный он мужик, то...
Сталин был мужиком умным. Ухмыльнулся уголками губ и, перегнувшись через стол (для этого ему пришлось привстать), неожиданно легонько хлопнул Крамарчука по плечу:
— Молодец, подполковник, хорошо говорил, искренне. Даже я поверил. Почти. А теперь успокойся. Я тебя понял, хорошо понял. Но нам еще долго разговаривать, и эмоции тут ни к чему, мешают они, да. По себе знаю. Эмоции в первую очередь гнать нужно. Потому что нам сейчас холодные головы нужны. Ты покури пока, покури. А я сейчас вернусь.
Вождь встал из-за стола и быстрым шагом вышел из кабинета. Краем сознания Крамарчук отметил, что и тут историки, сравнивавшие его с тигром, не ошиблись: ходил Сталин абсолютно бесшумно. Хотя скорее всего виной тому просто были мягкие сапоги и толстые ковровые дорожки на полу. Да и сходство с полосатым хищником, надо полагать, определялось, скорее, желтоватым оттенком его глаз, а вовсе не манерой передвижения.
О том, куда он ушел, Крамарчук не думал: здесь, в этом кабинете, он отчего-то вовсе перестал бояться. Он дошел до самого верха, до вершины, до пика, и па дать отсюда уже было совершенно нестрашно: все равно ничего не почувствуешь. Короткие мгновения эйфории и легкости — и быстрый, не осознаваемый разумом конец. Усмехнувшись пришедшему в голову странному сравнению — уж кем-кем, а альпинистом он отродясь не был! - Крамарчук расслабился на не слишком удобном стуле, докуривая папиросу.
Вернулся Сталин быстро - за спиной негромко хлопнула, закрываясь, дверь, и Вождь опустился в свое кресло.
— Сейчас немного перекусим, Юрий Анатольевич, и продолжим . Нам еще есть о чем поговорить. Очень мне один документик твой понравился, угадаешь, какой?
— Нет, товарищ Сталин, не угадаю.
— А вот этот. — Иосиф Виссарионович выложил на стол несколько скрепленных меж собой листов, судя по всему, загодя отложенных в сторону. — Про просчеты внешней и внутренней политики большевиков и лично товарища Сталина, который...
— Иосиф Виссарионович, — Крамарчук впервые решился обратиться к Вождю по имени-отчеству — похоже, ничего, прошло. — Именно о ваших личных ошибках я ничего не писал!
— Конечно, не писал. Но ведь товарищ Сталин большевик, товарищ Сталин советской страной управляет? Значит, как раз про меня. Ладно, подполковник, не бледней. Сам ведь сказал, не до экивоков сейчас. Отчет я твой читал, вдумчиво читал. И не согласен. Пока. Вот и убеди меня, заставь с тобой согласиться...