Справа от меня сидел отец, а слева – мать. Зажатый между родителями в темном зале кинотеатра, я не мог убежать, даже если бы захотел. Я поднял глаза на большой экран и смотрел на одном дыхании. Но фильм почти не помню.
Единственное, что осталось в памяти, – это сцена, когда мальчик Эллиот летит с инопланетянином по небу на своем велосипеде. Это впечатляющая сцена. Я даже хотел закричать, заплакать или что-то подобное… Мне кажется, что именно в этом эмоциональном воздействии таится смысл многих фильмов.
Я до сих пор помню, какое впечатление произвел фильм на меня – ошеломляющее. Я крепко держал отца за руку, а он в ответ – мою.
Несколько лет назад отцифрованную обновленную версию «Инопланетянина» показывали по ночному каналу. Я ненавижу смотреть фильмы по TV, с постоянным прерыванием на рекламу. И уже собирался выключить телевизор, но, увидев первые кадры фильма, не мог оторваться от него.
Прошло около двадцати пяти лет с тех пор, как я впервые увидел этот фильм, но меня так же, как в детстве, до слез трогали те же самые сцены. Но это вовсе не значит, что эмоции во время просмотра были в точности такими же, как и в три года.
Спустя двадцать пять лет я отчетливо осознавал, что никогда не полечу по небу так, как летают они. А еще с отцом, который тогда сидел рядом со мной, крепко держа меня за руку, я не разговаривал много лет. А моей матери уже нет на этой земле. Итак, полагаю, я постиг две вещи, которые не знал тогда. Первое – я не могу летать, и второе – прошлого не вернешь.
Что я приобрел, повзрослев, и что потерял? Я никогда не смогу воскресить те свои мысли и чувства, которые испытывал в прошлом.
От этого мне очень горько, и волна печали захлестывает меня.
Сидя в одиночестве в кинозале и глядя на пустой экран, я задумался.
Если бы моя жизнь была фильмом, то каким? Была бы это комедия, триллер или, быть может, драма? Что угодно, но точно не романтическая комедия!
Ближе к концу своей жизни Чарли Чаплин писал: «Быть может, мне не удалось снять шедевр, но я заставил людей смеяться. А это не так уж и плохо, верно?»
А Феллини, комментируя свой фильм, отметил: «Рассказы о снах напоминают разговоры о фильмах, так как кино использует язык снов».
«Жизнь похожа на коробку шоколадных конфет. Ты никогда не знаешь, какая конфета тебе достанется».
Они создавали шедевры, заставляли людей смеяться, дарили им мечты и воспоминания.
Но чем сильнее я заостряю внимание на этом, тем больше убеждаюсь, что моя жизнь не для кино.
Глядя на пустой экран, я попытался представить себе, каким бы был мой фильм.
Я – режиссер.
Съемочная группа и актеры подобраны из моих родных, друзей и бывших возлюбленных.
Начало фильма. Я родился. Это было тридцать лет назад. Мои родители умиляются, глядя на меня. Собравшиеся родственники по очереди берут малыша на руки, любуясь его пухлыми щечками. Постепенно младенец учится переворачиваться, ползать, затем самостоятельно вставать, и вот он уже начинает ходить. Испытывающие те же надежды и страхи, что и все молодые родители, мои мама и папа с удовольствием занимаются мною: кормят, одевают и забавляют меня игрушками.
Возможно ли представить себе более счастливое начало жизни? Вряд ли.
Гнев, слезы и смех сменяются чередой на экране, пока я постепенно расту. Я все реже и реже разговариваю с отцом. Кто знает, почему так произошло после того времени, проведенного вместе? Я никогда не находил ответа.
А однажды в нашем доме появляется кот. Его зовут Латук. Так много счастливых часов, проведенных втроем – мама, Латук и я. Но Латук стареет и умирает. Вслед за ним умирает моя мама. Очередной кадр резко сменяется самой трагической сценой в фильме.
Итак, мы остались вдвоем с Капустой. Одни. Отца в кадре нет.
Я начинаю работать почтальоном – будничная жизнь идет своим чередом.
Скучнее не придумаешь! Сцена за сценой прозаичной жизни, реплика за репликой тривиального диалога. Какой низкобюджетный фильм! И в довершение всего этого звезда фильма (то есть я) никак не проявляет, что у него есть цель в жизни или какие-то духовные ценности. Он индифферентный парень, без внутреннего стержня, совершенно не интересен зрителям.
Понятно, фильм никогда бы не имел успеха, если бы в нем была показана моя жизнь без прикрас. Сценарию следовало бы придать больше драматизма. Декорации сделать незамысловатые, но выразительные. Реквизит тщательнее подобрать для создания соответствующей атмосферы, а костюмы выдержать в черно-белой гамме.
А монтаж? Все сцены довольно скучные, поэтому потребуется виртуозный монтаж. Но как ни старайся, больше чем на пять минут кадров не наберется. Это плохо, никуда не годится. Надо внимательнее перечитать сценарий. Проходные сцены затянуты, а те, которые нас захватывают, обрываются в самый интригующий момент. Но это так напоминает мою собственную жизнь.
А как насчет саундтрека? Дайте подумать, может быть, какая-нибудь приятная мелодия, сыгранная на фортепиано, или наоборот, что-то величественное и торжественное в исполнении целого оркестра? Нет, лучше попробовать что-нибудь расслабляющее, вроде акустической гитары. Но что бы мы ни выбрали, у меня только одна просьба – во время грустных сцен ритмичная оживленная музыка должна звучать фоном.
Теперь работа над фильмом завершена. Это ничем непримечательная картина, которая, вероятно, не станет лидером проката. Ее премьера не вызовет особой шумихи, и сам фильм останется по большей части незамеченным. Скорее всего, он быстро выйдет на видео и будет лежать где-то в укромном уголке салона видеопроката в поблекшей упаковке.
Заканчивается финальная сцена. Мелькают титры. Гаснет экран.
Если бы моя жизнь была фильмом, мне бы хотелось, чтобы он стал в каком-то смысле запоминающимся, вне зависимости от скромности постановки. Я хотел бы надеяться, что для кого-то он будет что-то значить – поддержит как-то и воодушевит.
А после титров жизнь идет своим чередом. Хочу надеяться, что моя жизнь продолжится в чьей-то памяти.
Двухчасовой сеанс завершается.
Я покидаю кинотеатр, и меня окутывает тишина и сумрак ночи.
– Тебе грустно?» – спросила она, когда мы вышли из кинозала.
– Не знаю.
– Должно быть, это тяжело для тебя.
– Не знаю. Извини, я правда не знаю, что чувствую сейчас.
И я на самом деле не знал. Я не понимал, грущу ли я из-за того, что скоро умру, или потому, что нечто действительно важное и значимое должно было вскоре утратиться из этого мира.
– Знаешь, ты можешь вернуться сюда и встретиться со мной в любое время, если вдруг почувствуешь себя плохо, если возникнет такая сильная боль, что не сможешь ее терпеть.
Ее слова прозвучали как раз в тот момент, когда мы подошли к подножию холма.
– Спасибо, – ответил я и стал подниматься по холму.
– Подожди! – окликнула она меня. – Еще один вопрос!
– Только не это…
– Это последний вопрос. Только один.
Когда она прокричала мне это вдогонку, я понял, что она плачет.
И тогда, глядя на нее, я почувствовал щемящую нежность в груди.
– ОК, я сделаю последнюю попытку.
– Знаешь, когда у фильма печальный конец, я всегда смотрю его еще один раз. Догадываешься почему?
Сейчас я знал ответ. Это единственное, что я усвоил хорошо.
Это то, на что я возлагал надежду в течение всего полета из Буэнос-Айреса и даже еще какое-то время после нашего расставания.
– Да, знаю.
– Хорошо, и каков ответ?
– Потому что ты надеешься, что, возможно, в следующий раз у него будет счастливый конец.
– Да! Да! Да!
Она вытерла глаза рукавом и, помахав мне на прощание, неистово прокричала:
– Да пребудет с тобой Сила!
И я в ответ, еле сдерживая слезы, произнес:
– Я вернусь!
Дома меня встретил Алоха, который даже не пытался скрыть свою ухмылку. Он подмигнул мне так, как умеет подмигивать только он, что, скорее, напоминало косой взгляд, и после этого стер все фильмы.
Пока Алоха был занят стиранием фильмов, я думал о маме. Ей очень нравилась итальянская картина La Strada Феллини.
Сюжет следующий. Джельсомину, наивную юную девушку, выкупает у ее обедневшей матери жестокий цирковой силач Дзампано из бродячего цирка, который хочет взять ее в жены и сделать своей партнершей по шоу.
Девушка остается преданной ему, даже несмотря на его побои. Все это время они колесят с цирком по итальянской провинции. Джельсомина на глазах тает от побоев и оскорблений Дзампано, и он бросает ее.
Спустя несколько лет странствующий цирк приезжает в маленький приморский городок, и Дзампано слышит, как молодая женщина поет песню Джельсомины. Дзампано выясняет, что Джельсомина умерла, но ее песня продолжает жить. Слушая, как молодая женщина исполняет эту песню, Дзампано проникается мыслью, что любил Джельсомину. Он идет на берег и в отчаянии падает на песок. Но ее уже не вернуть. И тогда он осознает, что, хотя он действительно любил ее, но, когда они были вместе, он не способен был открыто проявить свое чувство.
«Ты начинаешь понимать по-настоящему важные вещи, только когда теряешь их».
Эту фразу мама обычно повторяла, когда смотрела этот фильм.
Вот и сейчас, похоже, со мной происходило то же самое. Я был искренне опечален тем, что действительно утратил фильмы. Я знал, что буду скучать по ним. Понимаю, это глупо. Но лишь когда я осознал, что фильмы в самом деле утрачены, до меня дошло, какую поразительную эмоциональную поддержку они мне оказывали и как сильно повлияли на мою личность.
Но моя жизнь была гораздо важнее…
Дьявол выбрал именно этот момент, чтобы объявить в своей обычной веселой манере следующую вещь, которую он заставит исчезнуть.
Я не мог больше думать ни о чем другом, поэтому просто ответил ему «да», вот и все.
В тот момент мысль, что подобная участь может постичь Капусту, даже не зародилась у меня в голове.
«Ты начинаешь понимать по-настоящему важные вещи, только когда теряешь их».