Когда новый поклонник наконец-то откланялся и умчался в ночь на большом автомобиле, Таня вздохнула с облегчением и не спеша отправилась к себе в номер. Поднимаясь по лестнице, она почувствовала, что голова у нее слегка кружится от выпитого вина, сигаретного дыма и долгих разговоров. Корзина с цветами стояла на полу возле двери. Ей показалось, что цветы пахнут туалетной водой Таранова и смотрят на нее укоризненно. «Интересно, – подумала Таня, доставая ключ из сумочки, – он не желает со мной мириться, хороводится с Анжелой, а я, выходит, должна вести себя, как пай-девочка». Она внесла корзину в номер и уже хотела закрыть за собой дверь, когда раздались быстрые шаги, и перед ней возник вездесущий Рысаков. На нем была застиранная, недостойная известного артиста футболка, широкие шорты и сандалии а ля Пифагор. Ко всему этому прилагался задумчивый взгляд.
– С тобой Белинда никогда про ножницы не разговаривала? – спросил Тихон безо всякого вступления.
– Чего-чего? – Таня так удивилась, что едва не свалилась, наступив на собственные шлепанцы, ожидавшие ее у порога. – Про какие ножницы?
– Если бы мне удалось разрешить эту загадку, я мог бы считаться величайшим умом современности, – сказал Тихон и без спроса протиснулся к Тане в номер.
Увидел корзину цветов, сказал «Ого!», наклонился, оторвал головку маргаритки, растер ее в пальцах и вдумчиво понюхал.
– Тихон, ты варвар, – констатировала Таня, жалея свой букет. – Теперь объясни, чем тебе Белинда не угодила. Какая еще загадка, какие ножницы? О чем ты вообще?
Таня закрыла дверь и включила свет. Потом скинула туфли, прошла к окну и задернула шторы.
– Вот теперь обстановка располагает к серьезному разговору, – заметила она, упав в кресло и вытянув босые ноги. Пошевелила пальцами и блаженно прикрыла глаза.
– А я и правда серьезен, – сказал Рысаков, усаживаясь на стул, стоявший напротив. – Про Белинду я тебе потом расскажу. Мне вообще-то посоветоваться надо. Мне Регинины туфли покоя не дают. Надо было их сразу в милицию сдать. По всему выходит, что они побывали на месте преступления. Я понять не могу: каким образом журналистка потом эти туфли на место вернула?
– Как они вообще к ней попали? – задала встречный вопрос Таня.
– Вот именно! И ответ только один. Кто-то из наших ей эти туфли одолжил. А потом вернул в костюмерную и умыл руки. Если бы не я со своей орлиной наблюдательностью, никто бы ничего и не заметил.
– Но зачем какой-то никому не известной журналистке Регинины туфли? – спросила Таня, сев поудобнее и охотно включаясь в разговор.
– Оно и непонятно! Что же, в городе магазинов обувных нет? Зачем нужно было одалживаться? Фигня какая-то получается. Она взяла туфли напрокат, чтобы сходить на встречу с Аристархом Заречным в ордынский книжный магазин? Ладно бы, были те туфли безумно красивыми! А то ведь обувь для служанки! Чудеса, да и только. У тебя есть какие-нибудь мысли по этому поводу?
– Никаких, – честно призналась Таня. – А что ты там говорил про Белинду, я не очень поняла?
– Я тут на досуге вспомнил, как на правой туфле Регины царапина появилась. Дело было так. Когда у Курочкина очередной портсигар испарился, мы с ним вдвоем стали бегать по гримеркам, все искали пропажу. Думали – вдруг кто подобрал? Так вот, заскакиваем мы в костюмерную и видим: стоит Белинда с туфлей в одной руке и с ножницами в другой. Она потом говорила, что собиралась нитку отрезать, которая из-под пряжки торчала. Ты же знаешь, когда дело касается работы, она становится аккуратной до отвращения. Короче, когда мы с Андрианычем в комнату ворвались, Белинда как подпрыгнет от неожиданности, да ножницами по туфле как царапнет! Расстроилась ужасно. Мы, естественно, по шапке получили и быстренько слиняли. А на туфле царапина так и осталась. Белинда нам ее долго простить не могла. Но если бы не эти ее ножницы! Они у нее какие-то особые – жутко острые. Она их, кстати, в бархатном футляре держала.
– Да знаю я про эти ножницы – это подарок какой-то швейной фирмы. Ну? И что с ними не так? – спросила Таня сердито.
Сердилась она оттого, что ей не нравилось обсуждать с кем бы то ни было свою подругу, а уж тем более в чем-то ее подозревать. Ей хватало и того, что Белинда явно утаивает что-то про встречу с Романчиковой в кафе. Таня до сих пор не могла ей этого простить. Она всегда считала, что лучшие подруги должны рассказывать друг другу все без исключения и вместе находить выход из всяких неприятных ситуаций. Однако Белинда оказалась крепким орешком, и сколько Таня на нее ни наседала, та так и не раскололась.
– Так вот, – продолжал повествовать Тихон. – Пошел я к Белинде и говорю: может, нужно эти туфли проклятые милиционерам отдать, которые убийство Заречного расследуют? А заодно, говорю, и те ножницы, которыми ты на них царапину сделала? Чтобы, значит, доказать, что туфли особенные, меченые? А Белинда вдруг ка-ак на меня накинется! Что я всякую ерунду выдумываю и сею смуту и что Алик меня за это не похвалит. Я хоть и растерялся поначалу, но все-таки быстро смекнул, что напугало ее одно из двух: либо туфли, либо ножницы. И сразу свою теорию решил проверить. Спросил еще раз про туфли, она на меня рыкнула. Потом снова заикнулся про ножницы и вот…
Тихон замолчал, сделав трагическую паузу и глядя на Таню с таким сожалением, как будто ей предстояло услышать весть о смерти любимой собаки.
– И что? – подыграла она, не зная уже, что и думать.
С одной стороны, дело касалось реального убийства, а с другой, эта история про ножницы объективно выглядела какой-то глупой.
– Белинда почему-то так испугалась… Как будто я уличил ее в том, что она этими ножницами пырнула Папу Римского. В общем теперь я все терзаюсь и мучаюсь… Я же все-таки законопослушный гражданин и известный человек. Меня каждая собака, которая телевизор смотрит, в лицо знает! И получается, что я от следствия утаиваю важную информацию.
– Не переживай, Тихон. Получается, что мы все утаиваем, – подбодрила его Таня. – В конце концов, все, что знаешь ты, знает еще куча народу. Да вся наша труппа!
– Слушай, чего я, собственно, пришел, – снова встрепенулся Рысаков. – Я все же думаю, что туфли у Белинды надо реквизировать. Хочешь – не хочешь, а они являются уликой. Хотя Регина, скорее всего, уже все следы затоптала. В том смысле, что она в этих туфлях потом на сцену выходила.
Таня пообещала поговорить и с Аликом, и с Белиндой.
– Да, что-то не удались наши гастроли, – посетовала она, провожая Тихона до двери.
– Переживем. Главное, чтобы Серафимыч оклемался, – невесело откликнулся тот. – Все каркал, каркал – и докаркался…
Ордынск, день четвертый
Андриан Серафимович лежал на больничной койке, похожий на мумию египетского фараона: голова полностью забинтована, повязка сходилась под подбородком. Холодные лучи утреннего солнца щекотали его расцарапанную щеку. Мария Кирилловна пустила слезу, глядя на своего несчастного мужа. Будкевич взял стул, усадил ее рядом с кроватью и сказал:
– Пойду за врачом, надо с ним поговорить.
Дежурный доктор – моложавый подтянутый мужчина лет сорока – производил приятное впечатление.
– Мы, знаете ли, в милицию обратились. Характер ранения спорный. Может быть, ваш коллега ударился, когда упал. А может быть, его ударили. По крайней мере, алкоголем от него не пахло, с сердцем все в порядке. Ботинки не скользкие, а вполне даже устойчивые, с хорошей прорезиненной подошвой. Так что пусть следствие разбирается. Все же это не пьяница какой-нибудь, а артист из Москвы. На нас на всех большая ответственность.
– У него серьезные повреждения? – спросил Будкевич.
Маркиза сидела молча и на доктора смотрела исподлобья. Это был один из ее личных методов воздействия на людей.
– Вы не волнуйтесь, все, что нужно, мы сделали, жизни его сейчас ничто не угрожает.
– Понимаете, доктор, – проникновенно начал Алик, – мы к вам на гастроли приехали. Скажите, когда он сможет выйти на сцену? Приблизительно.
– На сцену? – прищурился доктор. – Откуда же я знаю? Если бы он палец сломал, тогда я бы сказал вам точно. А так… На мой взгляд, ему бы давно пора очнуться. А он, видите, все еще без сознания.
– А почему тогда он не в реанимации? – допытывался Алик.
– Его незачем там держать. Все системы функционируют нормально…
– Вы говорите про моего мужа, как про космический корабль, – вскинулась Маркиза. – Что нам теперь делать?
– Ждать. Надеяться. Ему сейчас полный покой нужен, хороший уход.
– Уход-то мы ему организуем, не вопрос. – Что касалось организации чего-либо, тут Алику не было равных. – Ладно, спасибо вам, доктор. Кстати, приглашаю вас на наш сегодняшний спектакль.
– А как же… – начал было врач, но Будкевич решительно прервал его.
– Мы же профессионалы, так что всегда найдем выход. Приходите, приходите. С семьей или с друзьями. Билеты для вас будут у администратора.
Алик развил бурную деятельность, нашел для Курочкина сиделку и велел ей постоянно быть на связи. Лично довез Маркизу до гостиницы, смотался в театр, а потом явился к Тане.
– Так, – сказал он. – Ты просила реквизировать туфли Брагиной и сдать их в милицию, правильно я понял?
Таня, которая только что встала и еще даже не успела почистить зубы, молча кивнула головой, понимая, что ничего хорошего от Будкевича сейчас не услышит. Зная, что после спектакля актеры обычно ложатся поздно, он никогда не тревожил своих подопечных до полудня – пусть творческая личность спит сколько влезет. И раз сегодня Алик заявился с утра, значит, дело плохо.
– Туфли, знаешь ли, мы не нашли. То есть Регина уверена, что сдала их Белинде. Белинда это подтверждает. Однако пары на месте нет. Получается, что мне надо звонить в милицию, выходить на следователей, то есть самому совать наши головы в петлю. А мне страсть как этого не хочется. Сама можешь догадаться, какое у меня отношение к следователям. После того как я сидел за какого-то дядю… И вот я подумал – может, ты все-таки позвонишь своему другу Дворецкому?