Я осторожно толкаю шаткую сетчатую дверцу и придерживаю ее, чтобы она не соскочила с петель. Затем я ступаю на землю и иду вдоль домика к тропе.
Я собиралась включить фонарик на телефоне, но даже это может оказаться опасным. Твоя мать таится за каждым деревом. Твой отец смеется из-под каждого камня. Эта земля настолько их, что мне кажется, будто я совершаю вторжение, даже когда нахожусь в своем домике.
Я иду по дальней тропе, которая тянется по периметру ранчо. Она извивается вдоль обрыва, края которого толком не видно, а внизу шумит шоссе. Крутость обрыва и пропасть внизу выводят меня из равновесия; притягивают, как магнит, подводя меня к краю бездны. Я перехожу от дерева к дереву, держась в их тени, иногда спотыкаясь о корни, и чувствую себя в большей безопасности под их кронами.
Идти становится легче, потому что светлеет. Только дойдя до дома Джеда, я понимаю, что путь мне освещал наружный свет около его дома. Горел ли он раньше? Горел ли он все это время?
Мои нервы словно натянутые струны. В моем сознании Джеду отведена роль главного злодея. Действительно ли он был в отпуске? Или же занимался тем, что прятал твое тело?
Джед вернулся на ранчо посреди ночи. Сера Флис покинула свой домик после полуночи. Следы, оставленные ею, обрываются возле его дома.
Я ускоряю шаг и с хрустом иду по опавшим листьям. Из темноты появляется фигура. Я открываю рот, чтобы закричать, но мужчина поднимает руку, чтобы предотвратить мой крик. Я отталкиваю его руку.
– Привет, – произносит он с акцентом. – Эй-эй-эй, полегче. Дышите. Вы меня тоже напугали до полусмерти, а может, и до смерти.
Я дышу часто-часто. Мои пальцы онемели. Но кричать я не могу; во-первых, для этого нет причин, а во-вторых, я не хочу разбудить твоих родителей, но кричать хочется. Я чувствую, что крик все это время сидел во мне, как сдерживаемые годами слезы, чтобы наконец вырваться и взорвать эту ночь. Пальцы Джеда касаются моих плеч, подталкивая меня к скале на краю обрыва, той самой, что смотрит на шоссе и на излучину реки. Только теперь эта скала смотрит во тьму.
Я уклоняюсь, вздрагивая от его легких прикосновений, так что он отпускает меня, отступает и окидывает меня взглядом. Я смотрю на него, освещенного лишь с одной стороны. Он одет как ковбой, в джинсы, сапоги и фланелевую рубашку. У него длинные темные волосы и темные, глубоко посаженные глаза. Его рот полуоткрыт. Его руки широко раскинуты, точно он собирался поймать меня на бегу.
– Боже мой, ты меня напугала, – говорит он. – Кто ты такая? Что ты здесь делаешь?
– Я Сера. Я здесь работаю.
– Работаешь здесь? С каких пор? Что делаешь?
– Мою окна. Объезжаю лошадей.
– Она разрешает тебе кататься на лошадях? – с кислой миной спрашивает он.
– Да.
Он издает насмешливый звук:
– Ох уж эта женщина. Меня, знаете ли, взяли конюхом, своим главным конюхом. Я тут уже полгода. Угадайте, сколько раз я ездил верхом? – Он показывает пальцами ноль. Какое-то время он стоит не двигаясь, глядя в землю, а затем пинает грязь. – Боже правый. Эта женщина – что-то с чем-то!
– Я очень рада, что здесь появился кто-то еще.
Его губы кривятся в ухмылке.
– Кстати, зовут меня Джедедайя Комбс – Джед, хотя я не сомневаюсь, что эта женщина уже рассказала вам все обо мне.
Я хочу спросить его о тебе, но знаю, что сначала надо узнать его поближе. Подозреваемыми являются все, даже те, кому мне бы хотелось доверять. Я внимательно наблюдаю за ним, пытаясь найти что-то подозрительное.
Он засовывает руки в карманы и поднимается к обрыву.
– Это мое любимое место. Каждое утро я пью здесь кофе, сидя на этом камне. – Его глаза метнулись в мою сторону. – Что ты здесь делаешь так поздно?
– Не могла заснуть. – А затем, чтобы сменить тему, спрашиваю: – Вы были в отпуске?
– Это она вам сказала, что я был в отпуске?
– Да, именно это она мне и сказала.
– Я ездил оформлять развод.
– Вы женаты? – спрашиваю я, будто не знаю ответа.
Он потирает шею, смотрит в темноту.
– Мы с женой приехали сюда вместе шесть месяцев назад. Жена с трудом выдержала неделю. Потом она вернулась в Западный Техас, в городок Абилин, откуда мы родом. – Он качает головой. – Я поехал за ней. Она не отвечает на мои звонки. Она не хочет меня видеть. Что поделать. Я просто хочу, чтобы она взяла от меня деньги. – Он снова засовывает руки в карманы.
– Я тоже разведена, – пытаюсь я ободрить его. – Каждый раз, когда я это говорю, я не могу осознать, что это правда, хотя на самом деле так и есть.
Он улыбается в ответ.
– Да, мэм. – Он делает несколько шагов к краю обрыва. – Я всего час как вернулся, а уже задыхаюсь здесь. – Он потягивается, а затем глубоко и шумно вздыхает.
– Здесь так тихо, что я не могу спать. – Я не упоминаю о голосах и о том, как они внезапно возникают из ниоткуда. И я не уверена, находятся ли они рядом или за много миль отсюда. – Я чувствую себя такой одинокой, – говорю я и сразу же жалею о том, что сказала это вслух. Люди никогда не должны признаваться в том, что им одиноко, даже в таком безлюдном месте, где это очевидно.
– Хотел бы я испытать подобное. Однако эта женщина следит за каждым моим шагом, черт бы ее побрал, и… – Он резко останавливается, как будто понимает, что сказал лишнее. – Пардон. Я, наверное, устал. – Он пинает землю носком.
– Кажется, вы не рады, что вернулись. – Твое имя готово сорваться с моих губ, но я сдерживаю себя. Что-то подсказывает мне, что еще не время. Передо мной человек, который выглядит и ведет себя странно. Женатый человек, который живет без жены, потому что якобы разводится. Я прослушала достаточно серий твоего подкаста, чтобы понять: Джед – главный подозреваемый.
– Рад, что вернулся? Совсем нет. – Он взъерошивает волосы так, что они темными завитками ложатся на его лицо. – Дома я работал на буровых установках. Работал много, целыми днями. Редко видел жену. Это не жизнь. Я подумал, что здесь все будет по-другому: работа на свежем воздухе, рыбалка, походы, охота. Но вышло все совсем иначе. И теперь я застрял здесь.
– Почему же ты застрял?
– В результате развода Грейс осталась в нашем родном Абилине. Я не могу туда вернуться. – Он видит мое недоуменное лицо и поясняет: – Я сделал свой выбор.
Я стараюсь сохранять нейтральное выражение лица, но про себя думаю: должно быть, он сделал что-то плохое, раз она решила уйти. Передо мной появляется твое лицо. Его жена продержалась неделю. Он живет здесь полгода. Все эти шесть месяцев он был здесь, с тобой и твоими родителями, и мог делать что угодно. – Тебе необязательно оставаться здесь, – говорю я. – Кроме имеющихся вариантов вернуться в Абилин или остаться здесь существует масса других.
Он наклоняет голову и ухмыляется.
– Я всегда думал, что есть только один вариант. Вы, видимо, знаете больше меня. – Он вздыхает. – Здесь хорошо платят, к тому же наличкой, без налогов. Райский уголок, не так ли? Не жизнь, а сказка. Но на самом деле это не так. – Он засовывает руки в карманы и заканчивает свой монолог: – Хотя здесь, конечно, красиво. Даже в темноте.
Он смотрит вперед, сложив руки на груди, как романтический герой стихотворений. От его вида у меня начинает ломить виски. Мне нечем дышать. Действительно ли он такой романтик или только притворяется?
Я думаю о твоей жизни во всех ее подробностях. Подозрительные горожане. Твоя властная мать. Твой чокнутый отец. И Джед, твой карманный ковбой-романтик. Все это кажется настолько нереальным, надуманным, будто это игра, в которую ты поместила меня. Или всему виной то, что я долгое время маниакально слушала твои подкасты о добре и зле и теперь я во всем вижу тайный умысел и преступление? А потом у меня возникает это пугающее чувство, будто я исчезла, будто это ранчо – моя точка невозврата, поворот дороги, за которым ничего нет. А затем я гасну, как свеча.
И вдруг я хочу все это рассказать Джеду, но не могу, потому что я совершенно не знаю его. Как некоторым людям удается заставить нас прочувствовать свое одиночество? Мне не с кем поговорить, нет никого, кому я могла бы довериться. Мне кажется, что рот мой зашит. Мое сердце ноет от одиночества. Я постепенно исчезаю. И если я не найду тебя, я исчезну без следа.
– Черт возьми, мне пора идти спать. – говорит Джед, резко развернувшись. – Тебя проводить?
Я в растерянности. Я хочу завершить свой план и дойти до твоего желтого дома, но не хочу, чтобы Джед это видел. Я не могу ему доверять. Я никому не могу доверять.
– Нет, не беспокойся, со мной все будет в порядке. Тут недалеко.
Его голос заговорщицки понижается:
– Это был не вопрос. Я не могу позволить женщине идти домой одной.
Я ненавижу подобные фразы, но его акцент и интонация его голоса заставляют меня смягчиться. И, как ни стыдно в этом признаться, мне нравится мысль о том, что кто-то беспокоится обо мне, даже если это выражается в простой короткой прогулке.
Мы идем обратно к моему домику, ориентируясь на свет его ручного фонарика. Мне очень хочется ему довериться. Хочется рассказать ему все: о мертвом коте, о Белль Стар, о больных собаках и о том, что твои родители выглядят садистами, смеясь над чем-то несмешным. Но я думаю: он подозреваемый. Я думаю: не торопись. Тем не менее я не знаю, как долго я здесь выдержу в одиночку. Если ты исчезла, то, должно быть, тебя кто-то похитил. Если ты в опасности, то и я тоже.
Мы останавливаемся на крыльце. Он принюхивается к неприятному запаху, и я чувствую себя неловко, как будто это действительно мой дом.
– Жаль, что тебе досталась эта жуткая лачуга. Ты можешь пожить в моем домике, в нем три спальни. Видит бог, мне так много не нужно.
От его слов я прихожу в смятение. Такое чувство, что мы на первом свидании, он пригласил меня зайти на чашку кофе и предложил остаться навсегда.
– Все в порядке. Я не против.
– Ну, я бы пригласил тебя к себе на ужин, но я ни черта не умею готовить. Ну а если тебе когда-нибудь захочется виски, можешь не сомневаться, что у меня всегда есть бутылочка наготове. – Он отходит назад, шагов на пятнадцать. Потом вздергивает подбородок и произносит, будто мы прощаемся навсегда: – Надеюсь, все у тебя будет в порядке.