– Замечательно, – говорю я. – Мне тоже здесь очень нравится.
Я не кривлю душой. В этих местах может быть безлюдно, но при этом не бывает пусто. Пространства, которые могли бы быть заселены людьми, заполнены горами, деревьями, цветами и ручьями. В этом есть что-то живительное, что-то, что заставляет меня чувствовать себя более здоровой, чем когда-либо. Несмотря ни на что.
– Мы надеемся, что ты останешься с нами надолго.
Мой живот бунтует. Я хватаюсь за ручку двери:
– Можно спросить?
Мы вот-вот приедем на ранчо.
– Что ж, Сера, ты уже спросила.
Я ненавижу твоего отца.
– Это касается вашей дочери. Я… Мне хотелось бы знать, что с ней случилось.
Твой отец – единственный, кого я еще не опрашивала.
Его лицо застывает, как будто мы наконец-то наткнулись на что-то нешуточное. И без привычной дурашливости лицо у него суровое и странное.
– Эдди считает, что Рэйчел… покинула нас.
Я не говорю, что остальные считают иначе. Если все это был розыгрыш, то разыграла ты в первую очередь своих родителей.
Он разгоняется и резко уходит с трассы. Я из последних сил цепляюсь за дверную ручку, и мы несемся по краю пропасти. Наконец он останавливается прямо перед поворотом. Мое сердце бешено колотится, а тело напрягается в ожидании опасности. Твой отец выключает двигатель.
Некоторое время он ничего не говорит. Невозможно понять, о чем он думает. Хотя я знаю, что он отец – твой отец! – в то же время он такой комичный персонаж, что ему трудно сочувствовать. Наблюдая, как он себя ведет, сложно видеть в нем отца, потерявшего единственную дочь. Наконец он набирает полные легкие воздуха, затем выдыхает (как и ожидалось, издав при этом довольно неприличный звук) и начинает свою речь:
– Было пасхальное воскресенье. Мы все собрались за столом: Гомер, Клементина, Тасия, Морони и Джед. – От волнения я забываю, как дышать. Он первый из опрошенных мною свидетелей сразу переходит к делу. Всю информацию он преподносит мне на блюдечке. – Я сразу понял, что что-то не так, – останавливается он, как будто это конец истории.
Проходит довольно много времени, прежде чем я спрашиваю:
– Что произошло?
– Мы собирались есть десерт. И в этот момент Рэйчел исчезла.
– Что вы имеете в виду? Она просто встала и ушла?
Он нахмурился:
– Я не знаю, ушла ли она. Здесь пешком далеко не уйдешь, – говорит он дурашливым голосом, и я сомневаюсь, не шутка ли это. Я знаю, что твоя мать неуравновешенна, но мне всегда казалось, что твой отец просто тупой. Теперь мне кажется, что он, возможно, на всю голову поехавший. – Эдди сделала пирожные.
– И никто из вас ничего не предпринял? Вы ее не искали? Не вызывали полицию?
– Она постоянно так делала. – Он гладит руль. – С самого детства. Просто исчезала. Для нее это было игрой.
– Но раньше она всегда возвращалась.
– Всегда возвращалась, – соглашается он.
– Она когда-нибудь пропадала так надолго?
– Это, – он звенит брелоком, – очень хороший вопрос.
– Да или нет? – повторяю я неустрашимо.
Он качает головой, смотрит на противоположный берег реки, где олени сгрудились рядом с соляными островками. Картина, открывающаяся перед нами, выглядит величественно и живописно. Она красива, как и все вокруг. Кроме нас. Мы сюда не вписываемся.
– Это забавное место. Люди просто ломаются. – Он щелкает пальцами. – Сегодня они полны энтузиазма, а завтра запал иссякает, и они начинают вести себя… скажем, эксцентрично.
Он бросает на меня испепеляющий взгляд, противоречащий его словам и всей ситуации в целом. Твой отец – пазл, в котором ни один из кусочков не подходит к другому. Игра на совпадение, в которой ничего не сочетается.
– А потом – вжух! Их и след простыл.
– Может, было что-то такое, из-за чего она расстроилась? Было ли что-нибудь необычное, что могло бы объяснить, почему она ушла?
– Ничего сверх обычного необычного, – шутит он, а затем резко заводит машину. Момент ясности и серьезности упущен. – Эй, не беспокойся о Рэйчел. Мы так рады, что ты здесь. Мы с Эдди очень рады, что ты здесь.
Он выезжает обратно на шоссе, и тут за поворотом появляется еще одна машина. Вместо того чтобы подождать, твой отец вклинивается перед ней, а затем резко тормозит, нарочно подрезая машину сзади. Тот водитель гудит, но твой отец его игнорирует. И я отчетливо понимаю: ты мертва. Они убили тебя. Это безумие.
Я в тупике. Я отработала все возможные улики. Я поговорила со всеми, с кем можно было, из твоего списка. Я познакомилась с твоей семьей. Я пообщалась с полицией. Я покаталась на твоих лошадях. Я пожила на твоем ранчо. Я разобрала и вымыла там каждое окно. Единственное, чего я не сделала, так это не забралась в твой желтый дом.
Я думаю о доме. Я думаю об окнах. И понимаю, как легко их разобрать.
Когда мы подъезжаем к дому, я чувствую, как желчь раздирает мое горло. До моего слуха доносится телефонный звонок в холле. Кто-нибудь возьмет наконец эту чертову трубку? Но мне слишком плохо, чтобы высказать все это вслух. Твой отец высаживает меня перед домиком для персонала.
– Спасибо. – Я вылезаю из машины. – Большое спасибо, что подвезли меня.
– Тебе нужно быть осторожнее, а то ты все время теряешься, – говорит он своим придурочным голосом. – Аж в самом Хеппи-Кэмпе! – Он ударяет по рулю для пущего эффекта, окидывает взглядом воображаемую аудиторию, а затем уносится вдаль.
Биение моего сердца отдается у меня в ушах. Я жду, пока внедорожник исчезнет за домиком. Затем направляюсь по тропинке к твоему дому. Я стараюсь держаться в тени. Вот и дом Джеда. Я иду дальше, спускаясь по извилистой дорожке к ручью. Повернув в очередной раз, я вижу твой дом; пятно солнечного света окрашивает верхушку крыши в бордовый цвет. Я вспоминаю все сделанные тобой фотографии Бамби и дома, но не могу припомнить, видела ли я когда-нибудь дом изнутри. Интересно, почему ты утверждала, что дом – твой, ведь на самом деле ты жила с родителями? Мне не терпится увидеть, что же там внутри.
Я поднимаюсь на крыльцо. Пытаюсь открыть дверь, но она заперта, как и раньше, поэтому я подхожу к окну. Я всю неделю разбирала такие же окна в других домиках на ранчо, поэтому теперь я знаю, что нужно делать. На сетках здесь тоже отсутствуют язычки, но я вынимаю из кармана перочинный ножик и использую его в качестве противовеса, пока сетка не поддается и не выскакивает из пазов. Поставив ее на крыльцо, я принимаюсь за стекло. Я складываю руки так, как делала не один десяток раз за прошедшую неделю, и сильно нажимаю на стекло, помогая себе всем телом, пытаясь открыть окно. Оно почему-то не сдвигается с места. Я пытаюсь снова, сильно надавливаю плечом. Не поддается. Это окно точно такое же, как и другие, что я открывала на этом ранчо, но что-то в нем не так. Я отступаю и всматриваюсь в него. Окно практически замуровано. Я пробую еще и еще, перехожу от окна к окну. Однако ни одно из окон на первом этаже не сдвигается с места.
Я отступаю от дома, тяжело дыша, и оглядываю свес крыши. Я так расстроена, так устала от того, что все мои усилия бессмысленны, что мои действия не приводят ни к чему. Почему у меня не получается?
Я оглядываюсь вокруг. Мое давление подскакивает, адреналин бурлит в крови. Что будет, если я разобью стекло? В фильмах все всегда так делают. Что, если я ударю со всей мочи? Что, если я пну его от всей души?
Я размахиваюсь и не задумываясь бью по стеклу изо всех сил. Костяшки пальцев чувствуют на себе всю силу удара, но со стеклом ничего не происходит, на нем нет даже вмятины. Что я делаю? Мне повезло, что стекло не разбилось, я легко могла перерезать себе артерию. Но даже если бы мне удалось обойтись без лишней крови и ранений, что бы я делала потом? Залезла бы внутрь через дыру, проделанную моим кулаком? Мне нужно взять себя в руки. Нужно подумать.
Бах! Огромный камень проносится мимо моей головы, ударяется о желтую стену с такой силой, что оставляет след, а затем падает у моих ног.
Задохнувшись от неожиданности, я оборачиваюсь, продолжая, однако, опираться на твой желтый дом. Я оглядываюсь, но вокруг никого нет. Я напоминаю себе, что кто-то там все-таки есть. Просто я их не вижу.
– Эй! – кричу я. Этот камень был предназначен для меня? Они целились в меня? Попробуют ли они еще раз?
Как ни странно, перед лицом реальной опасности я чувствую себя спокойной, даже храброй. Я выхожу на крыльцо.
– Есть там кто-нибудь? – спрашиваю я, как будто у камня могли вырасти крылья и он прилетел сам.
Я ничего не слышу из-за журчания реки. Но я уверена: там кто-то есть и этот кто-то наблюдает за мной.
– Мы могли бы поговорить, – начинаю я. – Вы можете сказать мне…
Я отскакиваю в страхе, когда из темноты взлетают три птицы, а потом бегу в их сторону. Оттуда доносится звук двигателя – точно не пойму, со стороны шоссе или пожарной дороги. Мне только слышно, как он ревет, а затем глохнет, как будто исчезнув за поворотом.
Я жду. Сейчас я – один сплошной оголенный нерв. Затем я смотрю на камень, доказательство нападения. Он достаточно большой и тяжелый. Человек, который бросил его, должен быть достаточно сильным. Либо же камень бросили с близкого расстояния. Я разглядываю его внимательно и вижу одно слово, написанное толстым черным маркером. Ноги у меня подгибаются. Кровь ударяет мне в голову. То, что там написано, выбивает почву у меня из-под ног:
БЕГИ.
Эпизод № 57: Последний звонок
Перед тем как исчезнуть, Лия сделала один странный телефонный звонок. Посреди ночи она позвонила своей лучшей подруге. Было около трех часов утра, но Лия не извинилась. Она говорила так, как будто беседа происходила в обычное время. Она жаловалась, что всю неделю плохо себя чувствовала. В четыре часа ночи она сказала, что ей нужно прилечь.
Я иду к дому Джеда. Стучу в дверь и тихо зову его, не желая, чтобы кто-то посторонний меня услышал. Я спрятала камень в пластиковый пакет, как ты меня учила, и положила его в рюкзак. Я непременно сохраню улики.