— Где она? — кричит Адам. — Где Мия?
— В углу, рядом с кладовкой! — кричит кто–то. Только через секунду я понимаю, что это сестра Рамирес.
— Охрана! Взять его! Взять! — вопит сердитая медсестра.
Она выделила Адама из всех прочих пришельцев, и ее лицо розовеет от злости. В палату вбегают два больничных охранника и два санитара.
— Слышь, это что, Брук Вега была? — спрашивает один, налетая на Фитци и толкая его к выходу.
— Кажись, да, — отвечает второй, хватая Сару и выставляя ее за дверь.
Ким заметила меня и кричит:
— Адам, она здесь! — Потом поворачивается посмотреть на меня, и крик застревает у нее в горле. — Она здесь, — повторяет Ким, только уже дрожащим от слез голосом.
Адам слышит ее и, увернувшись от медсестер, пробирается ко мне. И вот он здесь, в изножье моей кровати, тянет руку, чтобы коснуться меня. Его рука все ближе. Неожиданно я вспоминаю о нашем первом поцелуе после концерта Йо–Йо Ма — я тогда не представляла, как сильно хочу ощутить его губы на своих, пока поцелуй не стал неизбежен. Я и сейчас не понимала, до какой степени жажду его прикосновения, пока его руки почти не дотянулись до меня.
Почти. Но внезапно он отодвигается от меня. Двое охранников держат его за плечи и волокут назад. Один также хватает за локоть Ким и выпроваживает ее. Теперь она сникла и не оказывает сопротивления.
Брук все еще поет в коридоре. Увидев Адама, она замолкает.
— Прости, дорогой, — говорит она. — Мне надо валить, пока я не пропустила концерт. Или пока меня не арестовали, — и она уходит по коридору, а за ней бегут два санитара, моля об автографе.
— Вызовите полицию, — надсадно кричит старшая медсестра. — Пусть его арестуют.
— Мы уведем его вниз, в службу безопасности. Такой порядок, — говорит один охранник.
— Мы не можем арестовывать, — добавляет другой.
— Просто уберите его из моей палаты, — Она фыркает и отворачивается. — Мисс Рамирес, я очень надеюсь, что не вы подстрекали это хулиганье.
— Конечно нет. Я была в кладовой и пропустила весь тарарам, — отвечает та.
Она превосходно умеет врать, так что ее лицо ничего не выдает.
Старшая медсестра хлопает в ладоши.
— Все, шоу закончилось. Возвращайтесь к работе.
Я иду следом за Адамом и Ким, которых ведут к лифтам, и запрыгиваю с ними. Ким выглядит ошеломленной и заторможенной, как будто кто–то нажал ей кнопку перезагрузки и теперь она медленно приходит в себя. Губы Адама сжаты в тонкую линию. То ли он собирается заплакать, то ли кинуться на охранника с кулаками. Для его блага, я надеюсь, что первое. Для себя — что второе.
Внизу охранники подталкивают Ким и Адама к коридору, по сторонам которого тянутся темные кабинеты. Они уже собираются войти в одну из немногих освещенных комнат, и тут я слышу, как кто–то громко зовет:
— Адам! Стой. Это ты?
— Уиллоу? — кричит Адам.
— Уиллоу? — бормочет Ким.
— Простите, куда вы их ведете? — кричит Уиллоу охранникам, бегом направляясь к ним.
— Извините, но этих двоих поймали, когда они пытались вломиться в палату интенсивной терапии, — объясняет один охранник.
— Только потому, что они нас не впускали, — вяло поясняет Ким.
Уиллоу догоняет их. На ней все еще форма медсестры, и это странно: обычно она снимает то, что называет «высокой модой для ортопедии», как можно скорее. Ее длинные темно–рыжие кудри выглядят неопрятными и сальными, как будто она забывала их мыть последние несколько недель, а щеки, обычно розовые, как яблочки, теперь бледны.
— Извините. Я дипломированная медсестра из Сидар–Крик. Я здесь стажировалась, так что, если хотите, мы можем пойти прямо к Ричарду Карутерсу.
— Это кто? — спрашивает один охранник.
— Директор по связям с общественностью, — поясняет другой, потом поворачивается к Уиллоу. — Его нет, его рабочий день давно закончился.
— У меня есть его домашний телефон, — говорит Уиллоу, размахивая своим сотовым, словно оружием. — Сомневаюсь, что он будет доволен, если я позвоню ему и расскажу, как в его больнице обращаются с человеком, который пытается навестить свою тяжело раненную девушку. Вы знаете, что директор ценит сострадание так же высоко, как и эффективность, и что так не стоит поступать с влюбленными.
— Мы просто выполняем свою работу, мэм. Нам велели.
— Как насчет того, что я спасу вас двоих от нагоняя и уведу их? Семья пациентки вся собралась наверху. Они ждут, что эти двое к ним присоединятся. А если у вас возникнут проблемы, попросите мистера Карутерса связаться со мной. — Она вытаскивает из сумочки визитку и протягивает охранникам. Один из них смотрит на карточку, потом передает другому, который тоже разглядывает ее и пожимает плечами.
— Заодно и от бумажной работы избавимся, — говорит он и отпускает Адама, чье тело обмякает, будто пугало, снятое со столба. — Прости, парень, — говорит он Адаму, отряхивая его плечи.
— Надеюсь, с твоей девушкой все будет в порядке, — мямлит второй, и они исчезают в направлении каких–то светящихся автоматов.
Ким, до этого видевшая Уиллоу всего дважды, бросается ей на шею.
— Спасибо, — бормочет она в плечо Уиллоу.
Та обнимает ее в ответ и гладит по плечам, прежде чем отпустить. Потом вытирает глаза и выдает ломкий нервный смешок.
— О чем, блин, вы только думали?
— Я хочу видеть Мию, — говорит Адам.
Уиллоу поворачивается к нему и вдруг съеживается, как будто кто–то открыл внутри ее клапан, выпустив весь воздух. Она протягивает руку и касается щеки Адама.
— Конечно, ты хочешь. — Она вытирает глаза тыльной стороной ладони.
— С вами все в порядке? — спрашивает Ким.
Уиллоу игнорирует вопрос.
— Пойдем посмотрим, как можно провести тебя к Мие.
При этих словах Адам оживляется.
— Думаете, у вас получится? У той старой медсестры на меня зуб.
— Если эта старая медсестра — та, о ком я думаю, то не имеет значения, есть ли у нее на тебя зуб. Это не ее дело. Давайте пойдем к родственникам Мии, а потом я выясню, кто здесь отвечает за нарушения правил, и проведу тебя к твоей девушке. Ты ей нужен сейчас. Больше чем когда–либо.
Адам кружится на месте и обнимает Уиллоу с такой силой, что ее ноги отрываются от земли.
Уиллоу всегда приходит на помощь. Точно так же она спасла Генри, папиного лучшего друга из его группы, который раньше был безнадежным пьяницей и гулякой. Когда они с Уиллоу встречались уже несколько недель, она велела ему завязать и привести себя в порядок — или до свидания. Папа утверждал, что куча девиц предъявляли Генри ультиматумы, пытаясь заставить его остепениться, и все они остались рыдать на обочине. Но когда Уиллоу упаковала свою зубную щетку и посоветовала Генри повзрослеть, рыдал уже Генри. Потом он осушил слезы, повзрослел и стал трезвым и моногамным. И вот прошло уже восемь лет, у них есть ребенок. Уиллоу в этом плане просто волшебница. Возможно, поэтому, после того как они с Генри сошлись, она стала маминой лучшей подругой — она такая же жесткая, как гвоздь, мягкая, как котенок, феминистская стерва. И возможно, поэтому она была одной из любимиц папы, хотя ненавидела «Рамонз» и считала бейсбол тоской зеленой, в то время как папа жил ради «Рамонз» и почитал бейсбол религиозным орденом.
Теперь Уиллоу здесь. Уиллоу медсестра. Уиллоу, которая не считает «нет» ответом — здесь. Она проведет Адама ко мне. Она позаботится обо всем.
«Ура! — хочу я прокричать. — Уиллоу здесь!»
Я так бурно радуюсь ее приезду, что только через несколько минут понимаю, почему она здесь. А когда понимаю, меня будто электрическим разрядом поражает.
Уиллоу здесь. Если она в моей больнице, значит, у нее больше нет никаких причин оставаться в своей. Я знаю ее достаточно хорошо и понимаю, что она никогда не оставила бы Тедди там. Пусть даже я здесь — Уиллоу осталась бы с ним. Он был ранен и привезен к ней на лечение. Он был ее пациентом, ее главной заботой.
Я думаю о том, что и бабушка с дедушкой в Портленде, со мной. И все в комнате ожидания говорят обо мне, никто из них не упоминает папу, маму или Тедди. Я думаю о лице Уиллоу — с него словно стерли всю радость — и о том, что она сказала Адаму, будто теперь он нужен мне больше, чем когда–либо.
Вот так я и понимаю: Тедди тоже умер.
* * *
Схватки у мамы начались за три дня до Рождества, и она настояла, чтобы мы пошли за подарками к празднику вместе.
— Разве тебе не надо лежать, или ехать в родильный центр, или что–нибудь еще в этом духе? — спросила я.
Мама скорчила рожу сквозь спазм.
— Не–а. Схватки еще не настолько сильны и пока идут только через каждые двадцать минут. Когда у меня начались схватки с тобой, я вычистила весь наш дом, сверху донизу.
— Схватилась со схватками, — пошутила я.
— Ты нахалка, ты это знаешь? — сообщила мама. Она сделала несколько вдохов–выдохов. — Еще не скоро. Пойдем же, доедем до торгового центра на автобусе. Я сейчас не расположена садиться за руль.
— Может, стоит позвать папу? — спросила я.
Мама рассмеялась.
— Мне вполне хватит этого ребенка, не хватает еще только с ним возиться. Мы позвоним ему, когда я буду готова рожать. Лучше уж со мной будешь ты.
Так что мы с мамой бродили по торговому центру, останавливаясь каждые две минуты, чтобы она могла присесть, перевести дух и стиснуть мое запястье так крепко, что оставались яркие красные следы. И все же это было странно веселое и плодотворное утро. Мы купили подарки для бабушки с дедушкой (свитер с ангелом и новую книгу об Аврааме Линкольне), и игрушки для ребенка, и новые резиновые сапоги для меня. Обычно мы ждали праздничных распродаж, чтобы покупать такие вещи, но мама сказала, что в этом году мы будем слишком заняты беготней с подгузниками.
— Сейчас не время быть прижимистыми. Ох! Вот черт! Извини, Мия. Пойдем съедим по пирожку.
Мы пошли в кафе. Мама взяла себе ломтик тыквы с банановым кремом. Я выбрала чернику. Когда мама доела, она оттолкнула тарелку и объявила, что готова ехать к акушерке.