– Never before, really, – обессиленно простонала Лизи, распластанная на смятой простыне и лежащая почему-то поперек кровати, хотя почему так вышло, было для нее тайной, покрытой мраком. – Ньикогда прьежде…
– Помолчи, – предложил Бондарь, вставший, чтобы взять из куртки сигареты и зажигалку. – Теперь тебе нужен полный покой.
– О да. Это была кьошмарная ночь. Найтмэ.
– Пить меньше надо.
– Ты говорьил: сьюхой вайн… Шампань.
– Про шампань говорила ты, – возразил Бондарь, закуривая. Покрывало, обмотанное вокруг бедер, делало его похожим на римского легионера из какого-то фильма, название которого вылетело у Лиззи из головы.
– Кажется, это был ошьибка, – констатировала она, натягивая на себя одеяло.
– Ошибкой было налегать на «Мукузани», как на прохладительный сок.
– Я налегать? – огорчилась Лиззи.
– Еще как. – Бондарь выпустил струю табачного дыма. – Никогда не думал, что американки способны на такое. Ты меня приятно удивила.
– Ты говорить про секс?
– Я говорить про тягу к спиртному. Если так пойдет дальше, то у себя на родине ты любого ковбоя переплюнешь.
– Oh no! – жалобно воскликнула Лиззи, едва нашедшая в себе силы улечься поудобнее.
Она выросла в стране, где на улицах не встретишь пьяных, где даже распоследний бродяга отводит глаза, когда кто-то приблизится к уединенной скамейке, на которой он потягивает пиво из бутылочки, спрятанной в непрозрачном пакете. Лиззи самостоятельно водила машину с шестнадцати, но до двадцати одного года ей бы не продали алкоголь ни в одном американском магазине… да она и не стремилась к этому. Ее образ жизни на родине был здоровым, очень здоровым, исключительно здоровым. Безупречная внешность была ее визитной карточкой, поддержание хорошей спортивной формы являлось чуть ли не смыслом существования, и никакие вечеринки накануне не могли заставить Лиззи пропустить утреннюю пробежку на следующий день.
Условия жизни в стране, название которой звучало для американского уха как «Джорджия», представлялись ей омерзительными. Отправляясь в командировку, Лиззи Браво приготовилась к сценам повального пьянства, грубости, насилия, грязи, без которых невозможно представить себе быт русских (чем именно отличаются они от грузин или чеченцев, Лиззи в точности не знала). И что же? Она сама с головой окунулась в здешнее свинство и…
В этом было трудно признаться даже самой себе, но нельзя сказать, чтобы ей это абсолютно не понравилось. Может быть, даже наоборот. Совсем наоборот.
Правда, самочувствие Лиззи оставляло желать лучшего, и, прислушиваясь к неровному сердцебиению, она подумала, что люди, добровольно ведущие подобный образ жизни, должно быть, абсолютные крэйзи – психи. Как им удается вставать по утрам и работать, заниматься делами, водить машины, нормально общаться? Какая-то тут крылась загадка, какая-то непостижимая тайна, превращавшая русских в полных антиподов людей Запада.
Уж не с инопланетянином ли связалась Лиззи?
Она покосилась на Бондаря, невозмутимо докуривающего сигарету. Светловолосый, сероглазый, прекрасно сложенный, с красивыми и мужественными чертами лица, внешне он ничем не уступал американским актерам, зато явно превосходил их в силе и жизнестойкости. И потом, эта дикая, почти животная сексуальность, с которой Лиззи не сталкивалась никогда прежде. То, как властно и одновременно ласково обошелся с ней Бондарь, не укладывалось у нее в голове. Там, где прошла большая часть жизни Лиззи, невозможно было вообразить, чтобы малознакомый мужчина вытворял с ней такое, даже не поинтересовавшись ее мнением на сей счет.
Здравомыслящие американцы всячески избегали не только случайного секса, но и простого физического контакта друг с другом, сохраняя дистанцию в любой толчее. Прокатившись однажды в нью-йоркской подземке, Лиззи еще долго приходила в себя от шокирующего вторжения в свою «прайвести» – личную жизнь. Подумать только, там ее касались все кому не лень, причем даже ниггеры (афроамериканцы, мысленно поправилась Лиззи). С тех пор она никогда не спускалась в метро, соблюдая дистанцию со всеми мужчинами, которые попадались ей на жизненном пути. И что же? Отказав в близости нескольким вполне достойным соотечественникам, она очутилась в постели с русским шпионом, который, похоже, не испытывал элементарной благодарности за доставленное ему удовольствие.
– Почьему ты не спросишь, как я чьюствовать себья? – спросила Лиззи, повернув голову к растянувшемуся рядом Бондарю.
– А что тут спрашивать? – дернул он плечами. – Хреново чувствуешь. Как и положено с похмелья.
– У тебя есть эспирин?
– Я не пользуюсь таблетками.
– Никогда?
«Разве что клофелином», – усмехнулся про себя Бондарь.
– Крайне редко, – ответил он вслух.
– А если пьох… пьох-мель-е? – поинтересовалась Лиззи.
– Мы говорим: клин клином вышибают.
– Кльин?
– Угу, – буркнул Бондарь.
– Какой кльин?
– Тебе обязательно нужно знать?
– Почьему ньет?
– Ну, тогда не обижайся. Сама напросилась.
Не прошло и минуты, как стажер Лиззи Браво поняла, что имелось в виду. Позже она навела справки и обнаружила, что у русской поговорки, оказывается, есть английский аналог: «One nail drives another», то есть: «Одним гвоздем выбивают другой». Но вариант с клином понравился ей куда больше. Что называется, пронял Лиззи до глубины души. Да и как могло быть иначе, если сравнивать Бондаря приходилось, например, с Кеном Шелли, ожидавшим ее на родине.
Они были помолвлены, считалось, что они без ума друг от друга. Накануне отъезда Лиззи в Тбилиси Кен был особенно внимателен и вечером повел ее в ресторан «Сибиллас», где они выпили по три джина с тоником, хотя обычно ограничивались двумя порциями. Потом Кен настоял, чтобы за ужином было выпито еще и шампанское, так что, когда они добрались до автомобиля, оба были здорово навеселе. Лиззи слегка удивилась, что он не потащил ее на заднее сиденье, как обычно, а усадил рядом и, ведя машину из даунтауна, заговорил о том, что их отношения начинают терять остроту. «Я хочу получать от тебя оральный секс, детка, – твердо заявил он. – Нормальный оральный секс, такой, знаешь, когда парень ведет машину, а девушка делает ему приятное на ходу. Что может быть естественнее?»
Лиззи не раз видела в кино сцены, подобные тем, о которых шла речь, но сомневалась, так ли уж естественно то, что предлагал Кен. Заметив ее колебания, он остановил машину, приобнял ее и заговорил. Это был пространный экскурс в будущую семейную жизнь. Оказывается, он знал не только, какой будет обстановка дома, который они приобретут в кредит, когда позволят финансы, но и планировал завести троих детей – двух мальчиков и одну девочку. Для этого, полагал Кен, необходимо вести насыщенную сексуальную жизнь, а для того, чтобы она была предельно насыщенной, следует вносить в нее элементы разнообразия. В браке, говорил он, нужно время от времени «перезаряжать батареи», чтобы не выдохнуться.
У Лиззи, по словам Кена, чувства были еще не вполне разбужены, и она, на его взгляд, была довольно прохладной сексуальной партнершей, в то время как свой собственный темперамент он считал страстным. «Поэтому придется развивать тебя, – бубнил Кен, – устраивая все эти сексуальные игры, с тем чтобы твоя страсть достигла моего уровня. Иначе нельзя, ибо для счастливого супружества совершенно необходимо, чтобы партнеры достигали кульминационного момента одновременно. Только таким образом волнующие вершины экстаза становятся в одинаковой степени достоянием обоих. Если же секс будет неполноценным, наши «батареи» ослабнут раньше гарантийного срока, а это неизбежно скажется на здоровье и работоспособности. Ты ведь не хочешь этого, детка?» – строго спросил Кен.
Доводы звучали убедительно, но Лиззи заподозрила, что лекции – не лучший способ, позволяющий парню добиться от девушки «самсин спэшл» – чего-то особенного. Было трудно смириться с мыслью, что, проведя с Лиззи беседу, жених вывезет ее на ночной хайвэй, как следует разгонит автомобиль и скомандует: «Давай, детка, приступай». Конечно, она уже пару раз занималась этим, однако по собственной инициативе, а то, что предлагал Кен, смахивало на насилие над личностью. Примерно в этом духе Лиззи и высказалась, заявив, что подобный подход к сексу заставляет ее чувствовать себя расстроенной и напряженной. И что это Кену взбрело в голову испортить их последний вечер?
Он вкратце повторил свои аргументы, присовокупив к ним новые. Лиззи была, по его словам, бессердечной девушкой, цепляющейся за свои эгоистические принципы. Кен считал это ханжеством и утверждал, что нереализованные сексуальные фантазии вредны для его здоровья. В конце концов, они были любовниками со стажем, так почему же им не вести себя так, как ведут себя любовники со стажем? Пусть сегодняшний вечер станет чем-то вроде печати, скрепляющей их доверительные отношения. Это как бы сделает их мужем и женой, заботящимися друг о друге.
Пожалуй, он прав, решила Лиззи и, собравшись с духом, сказала, что оральный секс на скорости девяносто миль в час – это действительно то, чего ей не хватает в настоящий момент. Просиявший Кен тронул машину с места и, многообещающе улыбаясь, сообщил, что он не сомневался в подруге, а потому захватил rubber little thing – «одну маленькую резиновую штучку». Натянуто улыбаясь, Лиззи высказала предположение, что это не тот случай, когда следует предохраняться от беременности. «Предохраняться следует всегда, – возразил Кен. – Безопасность превыше всего. После приема пищи у тебя во рту скопилось множество бактерий, а я не хотел бы подхватить какую-нибудь кожную болезнь. Пойми меня правильно».
Лиззи поняла его правильно. Лихая поездка по хайвэю не состоялась, а расставание получилось холодным и почти неприязненным.
Жалела ли она об этом? Немного. До сегодняшнего… вернее, до вчерашнего дня.
Да ты ведь влюбилась, моя дорогая, сказала себе Лиззи примерно через полчаса, когда, поочередно освежившись под душем, они вновь вернулись на кровать, не потрудившись набросить на себя хоть какую-нибудь одежду. Несмотря на закрытый балкон, в комнате было прохладно, но Лиззи даже не подумала юркнуть под одеяло. Она не только с готовностью уселась напротив Бондаря в точно такой же позе лотоса, но и приняла из его руки стакан, до половины наполненный рубиновым вином.