Ладони ее стиснутых в кулаки рук горели, словно в них впились не собственные ногти, а ядовитые колючки, но она этого не замечала. Не замечал этого и Тутахашвили, все внимание которого сосредоточилось на лице журналистки. Его разочаровала ее реакция. На какой-то миг ему показалось, что Тамара готова сообщить нечто важное, но внезапно это впечатление оказалось обманчивым.
– Хочешь сказать, что ты не знакома с Бондарем? – нажал Тутахашвили, следуя профессиональной привычке не верить никому и никогда.
– Бондарь? – хмыкнула Тамара. – Спросили бы меня лучше о Джеймсе Бонде. О нем я и то знаю больше.
– Джеймс Бонд, ха! Именно так его и называют.
– Кто?
– Наши американские друзья, – ответил Тутахашвили, на лице которого проступила гримаса неудовольствия.
– У меня нет друзей среди американцев, – отрезала Тамара. – Нет и быть не может. После того, что они сотворили с моей родиной…
– А как ты относишься к русским?
– По-разному.
Овладевшая собой Тамара посмотрела на свои ногти, один из которых надломился во время критического момента. Ну и бог с ним. Главное, что она сама не сломалась, не выдала ни себя, ни Женю.
– Правильно делаешь, что не отпираешься, – произнес Тутахашвили елейным тоном, плохо вяжущимся с ледяным выражением его глаз. – Я умею ценить искренность и никогда не наказываю людей за правду. Оступившихся, но раскаявшихся следует прощать.
– Мне не в чем раскаиваться, – сердито сказала Тамара.
– Хочется верить. С кем ты общалась вчера вечером в редакции?
– Я должна перечислить всех?
– Нет, – усмехнулся Тутахашвили. – Меня интересует только тот человек, который приходил в редакцию вчера вечером. Кто он? О чем вы беседовали?
Прекрасно понимая, что отпираться бесполезно, Тамара пожала плечами:
– Так, о всякой ерунде. Это был мужчина лет тридцати. Он представился московским журналистом, но своего имени не назвал.
– Странно. Почему же ты не спросила?
– Мне не до того было. В газете сейчас настоящий аврал, сами знаете. – Тамара не удержалась от ядовитого сарказма: – Гоги вас наверняка проинформировал.
– Как и о визите анонимного журналиста, – подтвердил кивком Тутахашвили. – Странная история. Насколько я помню, ты придерживаешься высоких моральных принципов, и вдруг запросто общаешься с незнакомым мужчиной, который даже не пожелал представиться.
– А если он мне понравился? – вызывающе прищурилась Тамара. – Если он в моем вкусе? В компетенцию жандармерии входит слежка за моим моральным обликом?
– В компетенцию моего ведомства входит все, буквально все, – напыжился Тутахашвили. – Что касается журналиста, то он действительно видный мужчина. Между прочим, описание его внешности полностью совпадает с портретом Евгения Бондаря, о котором я тебе говорил. Как ты объяснишь это?
«Хороший вопрос, – мрачно подумала Тамара. – Как я могу объяснить это? Да никак не могу, потому что не имею права. Хорошо еще, что Женя отшиб память нашему редакционному хорьку Гоги, не то беседа с полковником проходила бы не в лимузине, а в жандармерии, где выкручиваться и юлить значительно сложнее».
– В общем, так, – медленно произнесла она, изображая внутреннее колебание. – Вижу, что вы все равно от меня не отвяжетесь, поэтому скажу правду. Мужчина, о котором идет речь, встретил меня на улице, когда я шла на работу. Назвался он Андреем, а не Женей, фамилию я, естественно, не спросила.
– Естественно, – ухмыльнулся Тутахашвили. – Но не для вдовы, недавно схоронившей мужа и дочь.
– Я устала быть одна, – глухо сказала Тамара, переплетя пальцы столь замысловатым образом, что разъединить их стало задачей достаточно сложной. – Андрей мне понравился. Он спросил, где я работаю, и я ему сказала. Вечером он заявился в редакцию, но мое отношение к нему изменилось.
– Почему?
– Он был пьян. Говорил пошлости. Короче, я ему отказала.
– А мне? – спросил Тутахашвили, не убирая улыбки, змеящейся на его губах. Тамара инстинктивно отстранилась, чувствуя себя так, словно ее заперли в клетке с удавом. Сытый и даже вроде бы благодушный, он не переставал быть опасным и беспощадным.
– Мне ты тоже откажешь? – резвился Тутахашвили, наслаждаясь беспомощностью жертвы, забившейся в угол.
– Да! – выкрикнула Тамара в его приблизившееся лицо. – Да, да!
– Только без истерик. Я не собираюсь тебя насиловать, глупая. Ты сама попросишься ко мне в постель.
– Не дождешься!
– Как знать, как знать. – Улыбка сползла с лица Тутахашвили, сменившись равнодушным, почти сонным выражением. – Но сейчас речь не об этом, – произнес он. – Пока что… – эти слова были подчеркнуты особо, – пока что у меня к тебе чисто деловое предложение.
– Я слушаю, – сказала Тамара, продолжая прижиматься к дверце «ЗИЛа».
– Хочешь заработать тысячу долларов?
– Допустим. Но если это…
– За профессиональные, а не за сексуальные услуги, – перебил Тамару Тутахашвили. – Я хочу заказать тебе статью. Так, даже не статью, а статеечку.
– Новый некролог? – предположила она.
– Нет, речь идет о живом человеке… Пока живом, – многозначительно уточнил Тутахашвили.
Молоточки вновь ожили в Тамариной голове, но на сей раз они были развернуты к вискам острыми концами, причиняя не только неудобство, но и боль.
– Не понимаю. – Собственный голос показался ей чужим и незнакомым.
– Все очень просто. Я снабжу тебя необходимыми материалами… – Запустив руку куда-то под сиденье, Тутахашвили извлек прозрачную папку со страницами текста. – А ты придашь им соответствующий вид. Нужно, чтобы газета отреагировала на происки Кремля в самом сердце Грузии. С твоим редактором вопрос согласован. Иди и работай.
– Минутку! – протестующе воскликнула Тамара.
– Ах да, гонорар… – В руках полковника возник бумажник из лакированной крокодиловой кожи. Зашелестели отсчитываемые стодолларовые купюры.
– О ком я должна писать?
– Должна… Хорошее слово, правильное.
– Вы не ответили. – Побелевшие Тамарины ноздри затрепетали.
– О капитане ФСБ Бондаре, возомнившем себя Джеймсом Бондом, – пояснил Тутахашвили, протягивая деньги. – Его незаконному пребыванию на территории нашего государства следует дать огласку. Особо подчеркни, что шпионская деятельность приносит ему немалые доходы. Поселился в дорогой гостинице, держит в номере иностранную шлюху, пьянствует, развратничает…
Оборвав тираду на полуслове, Тутахашвили впился взглядом в Тамару. «Только бы не разреветься или не брякнуться в обморок, – подумала она. – И только бы не спросить, в какой именно гостинице остановился Женя и что за шлюха его там ублажает. Черный Полковник ждет моей промашки. Он подозревает, что я неравнодушна к Жене, а потому выдам себя неосторожным словом, взглядом или жестом. Но я не выдам. Не имею права».
– Меня это не интересует, – произнесла она вполне равнодушным тоном, надеясь, что Тутахашвили не заметит влажного блеска в ее глазах.
Он не заметил, потому что вдруг зашелся сухим, лающим кашлем, выдающим в нем заядлого курильщика конопли.
– А деньги? – спросил он, справившись с приступом. – Деньги тебя интересуют?
– Я не стану писать эту дурацкую статью, – твердо заявила Тамара. – Джеймс Бонд какой-то, иностранная шлюха… Чушь. Вздор. Полная ерунда.
– Э, не-ет, – протянул Тутахашвили, водя перед собой указательным пальцем. – Не ерунда. Скомпрометировав Бондаря, мы вынудим его убраться отсюда. Так что это очень ответственное задание. Государственной важности.
– Не мой профиль. Поручите статью Гоги, он с радостью возьмется. За сто, даже за пятьдесят долларов.
– Я хочу, чтобы статью написала ты. – Тутахашвили ткнул деньги Тамаре под нос.
Скосив глаза, как дикая кобылица, которой предложили угоститься молотым перцем, она убрала чужую руку от своего лица и сухо спросила:
– Почему именно я?
– Потому что ты уже работаешь на меня. Обратного хода в таких делах не бывает.
– Тогда считайте меня исключением.
Полыхнув зрачками, Тутахашвили спрятал деньги, после чего сделался неожиданно покладистым:
– Договорились.
– Значит, я свободна? – вскинула голову Тамара.
– При одном условии.
– Какое еще условие?
– Ты больше не будешь держать ноги вместе, – прошипел Тутахашвили, обдавая Тамару тухлым дыханием, напоминающим зловоние, которое поднимается над потревоженным болотом. – Тогда между нами завяжутся отношения совсем другого рода. Не служебные, а личные.
Он наклонялся все ниже и ниже, как вампир, намеревающийся впиться зубами в горло жертвы.
– Прочь! – в ярости закричала Тамара, отталкивая ненавистную голову обеими руками.
– Не показывай когти, дикая кошка! – возмутился Тутахашвили, трогая оцарапанное ухо. – Ты хоть понимаешь, с кем имеешь дело?
– Я имею дело с негодяем, использующим свое положение в корыстных целях. Скольких женщин ты уже поимел таким образом, Сосо? Тебе мало? – Тамарин голос зазвенел от переполняющего ее негодования. – Ну так вот, заруби на своем подлом носу: от меня ты ничего не добьешься. Ни силой, ни хитростью, ни деньгами. Я лучше под медведя лягу, чем под тебя!.. Тавзе дагаджви, Сосо! Дагапси, ши мдзхнеро!
Тутахашвили хлестнул ее по щеке, не остановившись на этом. Тамара получила не менее трех пощечин, прежде чем они заставили ее умолкнуть. Странное дело, но кожа, туго обтягивающая ее скулы, не покраснела, а, наоборот, приобрела смертельную белизну.
– Тракзе макотсе, – процедила она, даже не думая зажмуриться, хотя рука Тутахашвили оставалась занесенной в воздух.
– Пирши шегетси, – выругался он.
– Мой рот не для тебя, – сверкнула глазами Тамара. – Ни рот, ни что-либо другое.
– Тогда убирайся, – распорядился Тутахашвили, распахивая дверь лимузина. – Убирайся, дикая кошка! Скоро ты сама приползешь ко мне, поднимая хвост. А я еще подумаю, стоит ли драть тебя самому или поручить это своим парням.
Его взгляд, проводивший Тамару, был полон ярости, но голос, которым он отдал приказ по рации, звучал ровно и холодно: