ичную и удобную, которую купила тайком, безжалостно истратив крупную сумму, потому что от этих колесиков зависел успех путешествия. И сумка, которую она прямо из магазина отнесла в камеру хранения, свою службу сослужила исправно, не дав Симе выбиться из сил. Хотя у нее было немного вещей, забрать их все она не могла, но и оставить, например, зимние сапоги и куртку тоже было невозможно, потому что — кто знает, как сложится, а потому самое необходимое разрослось до туго набитой большой сумки на колесиках, которую Сима не смогла бы поднять ни при каких стараниях.
Но никто не заметил, что вещей в ее комнате стало подозрительно мало.
И Симе до сих пор интересно, когда же мать обнаружила ее отсутствие? И что она при этом говорила, бросилась ли в полицию или искать по знакомым? Но Сима понимала, что вряд ли мать искала ее, и это подспудное понимание наполняло ее горечью. Почему бессмысленный, вечно молчащий и гадящий под себя мальчишка был матери дороже ее, Симы? Что с ней не так?
И ей хотелось знать, как сейчас живет мать. Может, родила себе другого ребенка и забыла обо всем? Впрочем, о Симе она и без того редко вспоминала.
— Отвезите-ка меня, где взяли. — Роман потрогал пальцем бетонную стяжку вокруг камня. — Хорошо схватилось, вот что значит — тепло.
Сима кивнула и поднялась. Конечно, парня надо отвезти обратно.
Глаза Сэмми смотрят на нее со знакомым высокомерным выражением — как мастеру удалось передать это, непонятно, да только на памятнике изображен именно Сэмми, и никто другой. И то, что ей придется вернуться в квартиру, где его больше нет, тоже не добавляет радости.
— Конечно, едем.
Она придет сюда завтра — одна, без этих людей, случайно появившихся в ее жизни.
У Симы не было близких друзей или закадычных подруг. Она со всеми была приветлива, но потребности в чем-то большем никогда не испытывала. У нее была цель — одна, потом другая, и Сима просто достигала поставленной цели, так или иначе, чтобы тут же поставить себе другую.
— Ромка, темнеет уже, а ты на кладбище…
— Тань, не начинай. Я работаю на кладбище. Живых надо бояться. Ты вот в полиции работаешь, и как по мне, то кладбище всяко лучше, там уже все со всеми окончательно ясно! — Роман покосился на Симу. — Все, девчонки, я потопал, а если что понадобится — обращайтесь. Но, надеюсь, я вам не понадоблюсь больше. Ты… это… держись, Сима.
Он вышел из машины, хлопнув дверцей, и скрылся в воротах кладбища.
— Вот черт, сколько я знаю его — ни разу он не выказывал никакого ни к кому сочувствия! — сообщила Таня. — Поехали.
— Куда тебя подвезти?
— Домой, куда же?
Сима развернула машину, выезжая на трамвайные пути, когда Таня вдруг сжала ее плечо.
— Что?..
— Показалось мне, что ли… — Таня вглядывается в уже существенные сумерки. — Поставь машину за теми деревьями у цветочного павильона и погаси фары.
Сима пересекла рельсы и, въехав на невысокий бордюр, оказалась на разбитом тротуаре. Развернув машину, она встала за деревьями и погасила фары. И вовремя, потому что через секунду из ворот кладбища выехал темный седан и, подпрыгнув на рельсах, помчался в сторону промзоны.
— Номера не заметила?
— Темно. — Сима в недоумении смотрит на Таню. — Ничего не понимаю…
— Посиди тут. — Таня выбралась из машины. — Я схожу, посмотрю.
— Куда?!
— Ромка… Показалось, что, как он вошел, в воротах вспышка была и звук — как будто выстрел.
— Так позвони ему, зачем идти? — Сима представить себе не может, как это — войти в сумерках в кладбищенские ворота. — Телефон же есть.
— И то правда. — Таня набрала номер приятеля. — Не отвечает. Нет, Сима, ты посиди, а я схожу, посмотрю, что там стряслось.
— Тогда уж и я с тобой.
Таня кивнула — что ж, вдвоем так вдвоем.
Они подошли к воротам кладбища, с опаской заглянули внутрь. Фонарь у ворот не горел, и Таня достала из сумочки небольшой фонарик.
— Погоди, я…
Сима охнула и отпрянула.
Тело Романа лежит на обочине дорожки — кровь течет и течет и в свете фонарика выглядит совершенно черной.
6
— Машина, значит. Темная, номеров не видели.
Усталый молодой мужик сердито смотрит на Симу. Отчего-то он выбрал именно ее для того, чтобы сбросить накопившееся раздражение и замучить глупыми вопросами и подковырками. А последние полчаса он и вообще откровенно хамит, и Сима не понимает, почему сердится полицейский, и Таня, как на грех, куда-то пропала.
— Повторите еще раз, что вы делали в такое время на кладбище.
Сима вздыхает. Отчего-то приехавшая на место убийства полиция не нашла ничего лучше, чем притащить их с Таней в это серое здание и начать допрашивать в довольно оскорбительном тоне. И хотя Сима изо всех сил пытается объяснить, что они делали на кладбище и до него, но выходит какая-то ахинея, и Сима понимает, что выглядит подозрительно. Тем не менее это не повод для хамства, и терпение у Симы уже на исходе. Учитывая, что смотреть на своего мучителя снизу вверх ей надоело, а он отчего-то кружит вокруг нее, как акула, не садится за стол и ничего не записывает.
— Мы попросили Романа сделать памятник.
— Для кого?
— Для Сэмми. — Сима понимает, как все это выглядит, но другой правды у нее нет. — Он умер два дня назад. Или три? Это ночью было, я не знаю, как посчитать, два или три… Ветеринар ничего не смог сделать…
Сима умолкла. Ей нужно пойти домой и отдохнуть. И Сэмми ее, возможно, заждался… Хотя если он стал призраком, то вполне может быть здесь.
— У тебя издох кот, и ты заказала ему памятник?
— Сэмми умер. — Сима сжала кулаки. — Сдыхают разные твари типа тех, кто убивает людей, а Сэмми умер.
— Ну, ты поговори мне еще!
— А вы ведите себя прилично, а не как босяк.
Резкий удар бросил Симу на пол — это ее собеседник решил перевести их отношения в новую плоскость. В голове у Симы звенит, перед глазами плывут круги, и она чувствует вкус крови — нос и губы разбиты напрочь.
— Давай поднимайся, нечего придуряться.
Парень рывком поднял ее и усадил на стул.
— Будешь знать, как умничать. Утрись, смотреть противно, весь пол заляпала.
Дверь открылась, в комнату вошел кто-то еще. Сима пытается остановить кровь, текущую из носа, но это не так просто.
— Что это здесь происходит?
— Товарищ майор, она на меня напала.
Сима подняла голову, чтобы посмотреть на вошедшего.
Красивый мужик, слишком красивый, чтоб быть палачом, но никем иным он, скорее всего, не является. Раз он здесь.
— Ты сдурел, Филатов?
В комнату вслед за тем, кого назвали «товарищ майор», вошел высокий мужчина в аккуратном сером костюме и, взглянув на Симу, вскинул брови.
— Отлично! — Достав из портфеля пакетик салфеток, он подал их Симе. — Серафима Владимировна, я ваш адвокат, меня зовут Дмитрий Васильевич Ершов. Меня наняла ваша семья, и, как видно, поспел я в самый разгар веселья. Итак, я хотел бы знать, каким образом свидетельница по делу оказалась избитой в кабинете вашего сотрудника, майор.
— Я бы тоже хотел это знать. — Майор склонился к Симе: — Вы в порядке?
Сима пожала плечами — она понятия не имеет, в порядке ли, потому что кровь из носа все никак не унимается.
— Я майор Реутов, старший следователь, вы в состоянии рассказать мне, что здесь произошло?
— Я не знаю. — Сима зажимает нос ладонью, но кровь продолжает идти. — Мы говорили, и вдруг этот человек меня ударил, я не поняла даже, как… и за что.
— Да врет она, Денис Петрович! Она на меня набросилась, я толкнул…
— Ты меня за дурака принимаешь? В ней весу сорок килограммов, это при росте метр с кепкой. И ты хочешь мне сказать, что на тебя, стокилограммового бугая, набросилась девушка, ростом едва тебе до плеча достающая? И зачем же ей это понадобилось? — Майор Реутов кивнул адвокату. — «Скорую» я сейчас вызову, кровь что-то не унимается, а ты молись, чтоб у нее нос оказался не сломан и зубы целы. Приношу вам свои извинения, Сима. А ты, Филатов, пойдем-ка со мной.
Сима осталась в кабинете в компании адвоката.
— Вы сказали, что вас наняла моя семья. Это какая-то ошибка, у меня нет семьи.
— Никакой ошибки, вы Масловская Серафима Владимировна, а нанял меня ваш дядя, Логуш Яков Зиновьевич. Правда, на цыганку вы не похожи, но бывает всякое, конечно…
Сима вдруг вспомнила внимательные темные глаза на смуглом лице, глядящие на нее из-под шапки черных кудрявых волос, щедро прочерченных серебристыми нитями седины. Яков Зиновьевич, отец Тани! Накануне Симе казалось, что он вообще ее проигнорировал — а он нанял ей адвоката, который так вовремя появился… Но как?!
— Что вы успели рассказать сотруднику, который вас допрашивал?
— Все как было. — Симе хочется плакать, но она держится. — Как мы ездили памятник устанавливать для Сэмми и как отвезли Романа обратно на работу, а Таня говорит — вроде выстрел слышала, я машину спрятала и фары погасила, а тут из ворот кладбища выехала та машина… Я номеров не видела, честное слово! И кто в ней был, тоже не видела, темно было. Ну, и Таня позвонила Роману, а он не отвечает, и мы пошли посмотреть… А он там…
— Ясно. — Ершов обеспокоенно смотрит на струйки крови, текущие по рукам Симы. — Кровотечение почему-то не унимается.
Дверь открылась, вошли двое — медики «Скорой», за ними вошел и Реутов. Сима с удивлением смотрит на него — красивых мужчин она видела, конечно, но не таких.
— Нос не сломан, но у нее сосуды близко, слизистая сильно повреждена, и если я хоть что-то понимаю в медицине, то сотрясение мозга у нее налицо. — Старший из медиков посветил Симе в глаза каким-то фонариком. — Она что, в массовом убийстве обвиняется у вас? Ей надо в больницу, на томограмму.
— Везите. — Реутов вздохнул. — Она просто свидетель по делу.
— Вы уже и свидетелей начали колотить, надо же! — Второй медик, до этого молчавший, затолкал Симе в нос ватный тампон, пропитанный перекисью водорода. — А мне говорили, что в вашем отделе такие методы не практикуют.