Димон оказался именно что дебилом, как его и назвал Роман Процковский в той последней беседе. Реутов не может взять в толк, откуда в последние годы появилось такое количество великовозрастных дегенератов, навеки застрявших в позднем пубертате. И в двадцать пять, и в тридцать пять такие парни — просто тинейджеры-переростки, любящие пиво и потусить, они не способны нести ответственность за свои поступки, не умеют осознавать последствия своих действий и совершенно не способны ни к каким зрелым решениям. Каким образом таких вот граждан среди молодых самцов стало удручающе много и что этому поспособствовало, Реутов не знает и не хочет знать.
Но такие парни его раздражают. И Димону, похоже, пора преподать урок.
— В таком случае я сейчас вызову наряд, который сопроводит тебя в отдел. Ты посидишь в обезьяннике, а я обыщу твою берлогу и обязательно что-нибудь найду. Ты и сам знаешь, что найду. И тогда пощады не жди, я укатаю тебя по полной.
— Чувак, чего ты злишься… — Димон заканючил, шмыгнув носом, что смотрелось комично, учитывая его размеры. — Ты скажи, чего тебе надо, а я… Только давай скорее, сейчас мать с работы придет.
— И что?
— Да она меня прибьет, если узнает.
Реутов стиснул зубы — он на дух не переносил дураков, особенно же — таких вот, как Димон, в свои годы так и не превратившихся в мужчин, причем даже тенденция в нужном направлении не просматривается.
— Тогда выкладывай, чем вы с Процковским занимались на кладбище.
— Ну, мы… Слушай, не хочу я об этом говорить, ну правда, не хочу!
— Ты идиот?! — Реутова наконец прорвало — всякому терпению приходит конец. — У меня на руках дело об убийстве, и те, кто убил твоего кореша, вполне могут прийти за тобой. Так что я предпочитаю получить от тебя сведения, потому что, когда тебя грохнут, я ни о чем не смогу тебя спросить.
— Грохнут? Меня?! Да за что? Я ничего не знаю, я просто… Да ну, бред, я ничего…
Димон забегал по комнате, открывая и закрывая дверцы шкафов, и Реутову хочется двинуть его в зубы, но он понимает, что это плохая идея — несчастный недоумок начнет скулить и ничего толком не расскажет.
— Ладно, давай я просто буду задавать тебе вопросы, а ты будешь на них отвечать. — Реутов решил пойти по пути наименьшего сопротивления и незаметно включил диктофон. — Это будут простые вопросы, но если ты мне солжешь, я оставлю тебя здесь, и пусть те, кто убил твоего приятеля, приходят за тобой, мне плевать. Если я нашел тебя, они тоже найдут.
— Эй, ты должен меня защитить! — Димон вдруг оживился. — Я кино смотрел о таком, есть программа защиты свидетелей, они дают свидетелям новую личность, переселяют в дома и…
— Меньше смотри кино. — Реутов понимает, что сейчас не выдержит и от души врежет Димону. — Но если ты ответишь на мои вопросы, я постараюсь тебе помочь.
— Да я не знаю ничего, чувак! — Димон всхлипнул и заметался по комнате, поднимая пыль. — Ладно, спрашивай.
— Ну и славно. — Реутов мысленно вздохнул с облегчением. — Как вы познакомились с Процковским?
— Так это… — Димон облизал губы. — В художке вместе учились.
— Где?!
— В художественном училище, он на факультете скульптуры, а я на изобразительном искусстве.
— Ты еще и рисуешь…
— Сейчас совсем мало, а вообще-то да, рисую. — Димон пожал плечами. — Но жизнь, чувак, большая сука, так что Ромка оказался на кладбище — памятники делать, а я компьютерный дизайн освоил ради хлеба насущного.
— Ладно, допустим. Каким образом твой друг получил эту точку на кладбище?
— Так это… евойная сеструха Ритка, правда, она ему двоюродная, но это все равно, они с детства дружили… Так вот, она замужем за директором. И тому везде нужны свои люди, а тут не просто свой, а родственник! Вот он и получил эту точку, и дела шли неплохо, но не так, чтоб в Майами, а просто — неплохо. А хотелось на острова, понимаешь, загорелые красотки и серфинг… Смотрел «На гребне волны»? Вот такой жизни хотелось, а не тут, где большую часть года зима и люди ходят хмурые, злые, одетые в серое, черное и коричневое. Ты выйди на наши улицы, чувак, и посмотри на цветовую гамму — серость, темная масса катится по тротуару, ни цветных пятен, ни радости, а чуть кто выделяется, того едва камнями не побивают. И мы решили разбогатеть, а тут его родственник халтуру подогнал Ромке — кладбище-то в центре города, самое что ни на есть престижное, а хоронить, считай, что и некуда, земля напичкана трупами в три слоя. А эта старая часть — там уже нет ни родственников, никого вообще, в начале прошлого века последнее захоронение было. Ромка говорил, там хоронили актеров и всяких небогатых людей, но я тебе скажу, чувак, там было на что посмотреть!
— Конкретнее.
— Актрисы эти, особенно кто молодыми умер, часто были содержанками богатых купцов и прочих там аристократов. И хоронили их с разными украшениями, иконы клали, Библии, игрушки, веера, да у одной сумочка была со всякими духами, пудрами, и все в серебряных коробочках со вставками из слоновой кости, у одной гребни были в волосах, жемчугом усыпанные и камешками, и все это антиквариат, чувак! Оно там лежало, пропадало в земле — исторической ценности оно не представляет, но — антиквариат. Мы нехило поднялись, я себе квартиру купил в центре, вот сдаю ее…
— А чего не живешь там?
— Мне и здесь хорошо, мать одна останется, опять же… В общем, дело простое: выкопать могилу заново, что осталось — в тележку и в крематорий, там за несколько дней собранные останки сжигают, и все. Никому никакого вреда, а новые могилы директор в дело пускает. Круговорот могил в природе, так сказать. Ну, я боялся сначала, а потом увидел, что ничего страшного нет, перегнило все давно. Хотя иногда попадались гробы, где как-то сохранились фрагменты тела — хуже всего, когда лицо, я этого не выношу. Открываешь ящик, снимаешь покров, а там лицо, да еще бывает, что сгниет наполовину, а остальное усохнет. В общем, я это не люблю, это как в фильме «Ночь живых мертвецов», хорошо еще, что они молчат.
— Понятно. — Реутов мысленно содрогнулся, вспоминая запах в морге. — Почему вы поссорились в тот вечер, когда последний раз говорили?
Димон замялся, прикидывая, как бы соврать, но его крохотный процессор не мог обработать такие вводные за короткий период, и он махнул рукой на секретность.
— За три дня до этого мы копали, как обычно. Сначала вырыли какую-то старуху, там ничего не было, кроме смешного чепца из кружев, но он никуда уже не годился. Потом выкопали балерину — похоронили ее прямо в балетной одежде, даже эти тапки балетные на нее надели…
— Пуанты.
— Что?!
— Балетные туфли называются пуанты.
— Ну, это без разницы. — Димон шмыгнул носом. — У нее брошка была в камешках и браслеты, но браслеты серебряные, а брошка золотая! А потом взялись за могилу какого-то чувака, а там гроб как новый, никак его было не пробить, и вытащить вдвоем не смогли даже, позвали Муху и Буцу, они самые здоровые среди тамошних бомжей, вот они-то и помогли нам вытащить. Бомжей мы отправили обратно, а сами давай открывать этот ящик, а он на века сделан, ни зазора, ни щели. Ну, потом Ромка все-таки сумел лопату вставить, так поднажали и открыли. И там был этот монах…
— Монах?
— Ну да, в рясе и с бородой. — Димона передернуло. — От него одни кости остались, на шее был серебряный крест, а в руках четки из жемчуга. А потом мы заглянули под подушку — высокая такая подушка, чувак этот почти сидел в гробу, а под подушкой книга лежит.
— Что за книга?
— Да кто знает, она вроде как по-латыни написана была, картинки были отвратные… В общем, только мы вынули книгу, как поднялся ветер, луна спряталась и фонарь погас. Струхнул я, конечно, а Ромке все нипочем — грузим, говорит, и повезли на базу. Посветлу в рясе его пошарим, глядишь, чего в карманах найдем.
— Пошарили? — Реутов брезгливо сморщился. — Или не стали?
— Я не стал. — Димон вздохнул. — Я боюсь всего этого, чувак, реально боюсь.
— И дальше что было?
— Ну, отвезли останки в крематорий, сгрузили в задней комнате на пленку постеленную и поделили добычу. Ромка взял брошку и икону, что у балерины были, а я забрал браслеты, книгу, крест и четки из жемчуга.
— По-братски.
— Ну да, золото есть золото, — кивнул Димон. — Но думаю, вся беда приключилась из-за той книги.
— Рассказывай.
— Я выставил ее в Интернете. Там я свои трофеи продавал, у меня уж и покупатели свои были.
— А они знали, откуда вещи?
— Я честный человек! — Димон выпятил грудь. — Я говорил, что найдены при переносе могил.
— И люди покупали?!
— Ты не знаешь коллекционеров, чувак. Многим это нравилось, просили даже имена прежних владельцев, чтобы отследить историю вещи. Так что все по-честному, даю тебе слово.
— И что случилось с книгой?
— А, ну да… — Димон почесал в затылке. — Позвонил мне какой-то тип и говорит: интересуюсь книгой, продай. А я вначале предметы просто выставляю, а потом по спросу формирую цену. Я и говорю: пока цену не сложил, просто показываю, чтоб народ проникся. Он мне с ходу: даю тебе десять тысяч долларов, и снимай с продажи. Тут-то я и смекнул, что книга непростая попалась, не лажа какая-то, и говорю: не, чувак, я знаю ее цену. Тогда он говорит: пятьдесят тысяч кэшем, и расходимся. Пятьдесят кусков вечнозеленых денег за гнилую книжонку! Понятно, я согласился, а кто бы не согласился? Назначили встречу, я привез книгу, он отдал мне бабки, и все по-честному. А он мне и говорит: там, где была эта книга, должен быть и ключ — небольшой такой, выглядит как цилиндр с печатью, сантиметра три, не больше в длину, на цепочке. Я говорю ему: чувак, никакого ключа там и близко не было, был вот крест и четки. А он залупился: должен был быть, и все. И выглядит это не как обычный ключ, а просто такой кусок металла на цепочке. И тут я подумал: Ромка-то собирался в тряпье этого монаха пошарить, а что, если ключ нашел? А этот говорит: если скажешь, у кого ключ, я тебе пятерку прямо сейчас накину. Я возьми и скажи, что, может статься, напарник нашел его, но это неточно, потому что я не видел. Ну, тот мне пятерку отлистал и ушел, а я ходил, думал и через пару дней смекнул: наверное, это я нехорошо сделал, что слил Ромкины координаты без его разрешения, мы так никогда не поступали. Вот и позвонил ему, а он меня дебилом обозвал…