семье бабушка разговаривала только с ним и с посетителями, которых принимала как шувани. И что когда родился мой отец и ее отец приехал увидеть внука, она в его сторону даже головы не повернула, и за всю жизнь ни ему, ни своей матери, ни своей сестре и двум братьям ни слова больше не сказала, как и родственникам своего мужа. Она не могла проклясть их, это была своя кровь, но она сумела наказать всех за то, что сделали мой дед и его братья. Дед так и умер, она к нему не подошла даже перед смертью проститься.
— О господи, я не знала! — Сима сжала кулаки. — Как можно было так с ней поступить!
— Обычаи… — Милош пожал плечами. — Цыгане никогда не имели своего государства, никогда не имели своей религии — и не являются религиозными в массе своей. Но у цыган очень сильны обычаи. И вот это нежелание меняться вместе со временем поставило мой народ в стороне от социальных связей, и большинство из них это устраивает. Но нельзя жить так, как жили предки тысячу лет назад, и прогресс, конечно, меняет нас, но не в основе. Мы пользуемся плодами того, что создали другие люди, а сами не желаем и не умеем ни создавать, ни уважать тех, кто создает. А потому до сих пор случается то, что ты видела: воруют девушек, принуждают к браку, детям не дают образования, живут как попало, а люди вокруг боятся и ненавидят нас. Боятся, потому что в головах дикие суеверия перемешаны с ксенофобией, а ненавидят именно что за это вот отношение к социальным установкам и пренебрежение к законам. Кто торгует наркотиками? А, цыгане, что с них взять! Кто мошенничеством выманивает у теток золото и деньги? Цыганки, гипнозом владеют и прочее. И я это, конечно, понимаю. У нас воровство считается и не постыдным вовсе, есть даже легенда, согласно которой воровать цыганам разрешил Христос, потому что, когда его распинали, цыган украл один гвоздь и ноги Христа пробили всего одним гвоздем. Как по мне, так без разницы, одним или двумя, учитывая конечный результат, но сказка эта ходит упорно, и люди считают, что все прекрасно. А теперь моя сестра страдает из-за того, что не хочет подчиниться совершенно диким обычаям. Мы, собственно, изгои в цыганской среде, и если бы не бабушка, то нас бы просто отторгли, но не получается. А как по мне, то лучше бы мне всего этого не видеть, потому что и злюсь, глядя на эту темную массу, и душа болит. Так что дед воспитал отца совершенно по-другому, сам будучи почти неграмотным, дал ему образование. Он очень горевал, что у него только один сын, но бабушка сказала: долг жены я выполнила, чего же тебе еще? Ну, а отец, конечно, все это видел и очень сочувствовал и матери, и отцу, всю жизнь разрываясь между ними и чувствуя отторжение от других цыган — образованный, видите ли, это не в почете! Мама говорила, что, когда отец начал за ней ухаживать, она очень удивилась — ее семья жила в нищете, у ее родителей было двенадцать детей. А когда маме исполнилось шестнадцать лет, ее отец согласился выдать ее замуж за одного очень богатого человека, вдовца, старше намного. И в ту же ночь мама ушла в наш дом — в чем была. Ее заперли, чтоб она не сбежала, из одежды на ней была только рубашка, и вот в этой рубашке она пришла к нам в дом. И говорит, что никогда не знала бы счастья, если бы не приняла решение пойти ему навстречу.
— И что сказали ее родители?
— Конечно, были очень недовольны, но промолчали и смирились. Бабушка у нас, сама понимаешь… В общем, так и живем. Мои братья женились на девушках, которых выбрали сами — и знали, что девушки тоже согласны. А Злата вообще замужем не за цыганом, просто вот полюбила парня, и хороший парень оказался, и она за него вышла. И я тоже не собираюсь жениться просто потому, что девушка — цыганка, я женюсь лишь на той, кого полюблю, цыганка она или нет, меня это волновать не будет вообще.
— Я не знала, что у вас так можно.
— Нельзя. — Милош улыбнулся. — Но я тебе уже говорил: наша семья — не такая, как остальные. По сути, в любом народе есть хорошие и плохие люди, это мало зависит от национальности, но вот от особенностей культуры — зависит. Есть культуры, которые поощряют то, что неприемлемо для современного человека. К сожалению, в нашей среде все это будет продолжаться еще очень долго. Но это не значит, что все должны подчиниться, глупости какие! Все, Сима, приехали.
Ворота и правда уже были открыты, возле них стояла Сакинда.
— Не знаю, дети, что вы натворили, но бабушка очень сердита. — Сакинда поправила Симе волосы. — Идите к ней сейчас же.
Сима посмотрела на Милоша, и он взял ее за руку.
18
Бережной был в ярости.
Средь бела дня кто-то вошел в здание полиции и ранил сотрудника, похитив с его стола вещественные доказательства, и никто ничего не видел!
— Как это могло случиться?! Вы там что, совершенно расслабились?
— Эксперты говорят, что рана нанесена около девяти часов вечера. Проломлен череп, теменная часть, — значит, во время нападения преступник стоял над Семеновым, и, судя по положению тела, Семенов при этом не сидел, а вроде как стоял на коленях… Не могу понять, как это могло быть! — Реутов предпочел бы сейчас искать преступника, но понимает, что, пока не готовы экспертизы, сделать он ничего не может. — Дежурных я опросил. В это время один из них отлучился в обезьянник, сопровождая наряд с задержанным, а второй, видимо, отвечал по телефону, кто-то позвонил и сообщил о драке с поножовщиной, и дежурный принял звонок, хотя на такие звонки отвечать должны по экстренному телефону. Но граждане, случается, звонят прямо к нам, это бывает и законом не запрещено.
— Драка на самом деле была?
— Нет. Наряд, приехавший на вызов по указанному адресу, ничего не обнаружил.
— Значит, преступник действовал не один.
— Либо так совпало, Андрей Михайлович, и пока наряд приехал, дерущиеся разбежались. — Реутов сжал кулаки. — Я другого понять не могу: ну, пусть не видели, как он входит. Но не видеть, как он выходит, нагруженный папками, — это как? Теряюсь в догадках. Откуда он знал, что Семенов разбирает записи убитой? Откуда он знал, что Семенов в тот момент находится в кабинете один?
— Думаешь, кто-то свой?
— Не знаю, что и думать, Андрей Михайлович. — Реутов поднялся и прошелся по кабинету Бережного, забыв о субординации. — Он входит — возможно, вслед за нарядом, доставившим задержанного. Ну ладно, проскользнул мимо сержанта, который в это время говорит по телефону. Но обратно-то он должен был снова идти мимо сержантов, а они клянутся, что не отлучались и никого не видели.
— Это значит, что он вошел в здание и вышел из него каким-то другим путем. Пусть принесут план здания. — Бережной вздохнул. — Я звонил в больницу, Виталия прооперировал сам Круглов, но он потерял много крови, и с момента нападения до обнаружения и оказания помощи прошло слишком много времени, так что прогнозы весьма печальные. А у него жена молодая, мать… Жена, не дай бог худшее, погорюет и другого найдет, а матери другого сына уже не найти, и не нужен ей другой, да. Надо найти этого урода, обязательно, Денис Петрович. Ты выяснил, где находились фигуранты дела во время нападения?
— Да, выяснил. — Реутов открыл папку. — Серафима Масловская и ее сводный брат Милош Логуш в пять часов дня находились в квартире Масловской вместе со мной. Я показал ей копию книги, изъятой у подельника Романа Процковского, и попросил помочь с идентификацией.
— Помогла она?
— Да, и она, и Логуш оказали мне всестороннее содействие. — Реутов не знает, как он расскажет генералу о результатах этого содействия. — Потом на машину Масловской упало дерево, стоявшее во дворе, и она была с сотрудниками дорожной полиции и работниками эвакуатора, после чего они вдвоем с Логушем поехали в дом Логушей, где она и оставалась все время, наши электронщики проверили ее компьютер — она работала над документом, это можно отследить, и отлучалась от рабочего стола максимум на пять-шесть минут, не более. Татьяна Логуш находилась на дежурстве, ее напарник это подтверждает. Никуда не отлучалась и ни с кем по телефону не говорила. Соседи Масловской тоже непричастны, местонахождение каждого установлено и подтверждено, звонки проверены.
— То есть никто из свидетелей по делу не мог совершить преступление.
— Так и есть, Андрей Михайлович, никто. После посещения Масловской я заехал в библиотеку и какое-то время провел там, пытаясь найти подтверждение одной своей версии, потом работал в кабинете, а потом позвонил майор Васильев, и я поехал забрать его. Все, что мог, он на кладбище выяснил, и оставаться там дальше было неразумно и опасно… — Реутов зол, как все черти ада. — Мы бы Виталия раньше завтрашнего дня и не обнаружили, и он бы умер. Но, видимо, совсем незадолго до нападения Семенов прислал мне на почту отчет по расшифрованным записям старухи, и я удивился, что он не перезвонил мне. И я позвонил, и… Ну, я рассказывал уже.
— Понятно. — Бережной поднялся и тяжело оперся о стол. — Денис Петрович, на Семенова напали из-за этих папок — значит, что-то там было. И в живых он остался по чистой случайности, и убийцу он видел и может опознать. Нужно выставить охрану у его палаты, круглосуточную. И пусть Васильев изучит отчет Семенова, ты тоже подключись и мне перешли, я сам почитаю, свежим глазом, так сказать. Ответ там, в этих записях. Может статься, что преступление было спонтанным, совершенным под влияниям минуты, но тем тяжелее найти того, у кого был мотив, ведь причиной покушения были эти записи, а вовсе не личная неприязнь к капитану Семенову. Черт, как жаль, он отличный парень, надежный друг и хороший сыщик, а теперь… Кто знает, выкарабкается ли?
— Будем надеяться, Андрей Михайлович.
— Ладно. — Бережной вздохнул. — Что по кладбищу?
— Майор Васильев внедрился в группу бездомных и выяснил, что директор кладбища Клоков подрядил Романа Процковского и его приятеля Дмитрия Василишина освобождать от останков могилы в старой части кладбища. Поскольку земля на кладбище дорогая, Клоков решил использовать ту его часть, которая много лет заброшена. И ничего бы в этом не было незаконного, если бы останки переносились и утилизировались как положено, но Клоков не хотел официально проводить это мероприятие, он хотел торговать местами для захоронения. То есть похороны оформлялись бы так, словно подхоронили к родственнику, и согласно прейскуранту кладбища размер оплаты за такую услугу незначительный, в то время как за «новую» могилу без соседа, так сказать, родственники покойного платят от двух до пяти тысяч долларов, которые Клоков, естественно, прикарманивал. И это было бы все ничего, если бы несколько дней назад на кладбище не погиб некто Буца — один из бездомных, которые живут в старой сторожке и выполняют работы по заданию дирекции: убирают ветки, метут дорожки, собирают мусор и рвут сорняки. За это им позволено жить в старой сторожке, использовать ветки и прочий сухостой для отопления и собирать с могил то, что посетители оставляют там для поминовения. И это тоже было бы вполне безобидно, только эти работы Клоков проводит как заказные через фирму-прокладку, принадлежащую его тестю, и списывает деньги, якобы уплаченные за выполнение работ. Но и это еще не все. Мы обнаружили в одном из моргов тело этого погибшего бездомного, по отпечаткам в нашей базе он опознан как ранее судимый за мелкие кражи гражд