Вдохновение и кураж исчезли, и Сима снова погрузилась в работу. Несмотря на то что ее отвлекали, работа продвигалась быстро, и Сима была довольна результатом. Это не скучная инструкция, и не протокол заседания какого-то совета директоров, и не глупое письмо девицы, жаждущей выйти замуж за иностранца, но не освоившей для этого даже английский язык. Это мир, созданный по слову писателя, здесь живут живые люди, и сюда скоро заглянут еще тысячи людей.
Только то, что создано, дает бессмертие, а не сама по себе вечная жизнь органики.
«Вот даже и Корнелиус, если предположить, что Милош прав и вся эта лабуда с Гримуаром — правда. Ну, пусть правда, ладно. — Сима состроила гримасу. — И пусть он каким-то образом выторговал для себя бессмертие, но потом вдруг ожил в гробу, под землей… Фу, представить страшно. Но пусть даже так, пусть это был тот самый Корнелиус. Вот польза ему какая была от его физического бессмертия? И по итогу ему все надоело, и он решил уйти. Прожить пару тысяч лет — и спустить все в унитаз, потому что от хорошей жизни в гроб добровольно никто не лезет. Это надо же быть таким непроходимым дураком, чтобы ради идиотской книжонки устроить себе такое!»
Сима открыла файл с книгой и задумалась. Милош прав, его нужно уничтожить. Но отчего-то Симе не хочется этого делать. Мало ли что еще случится, так-таки и не нужна ей будет эта книга? Сима перебрасывает файл в облако и стирает его с диска. Все, его нет, а страницы она хочет почитать — просто так, ради интереса.
Клоков оказался невысоким белесым мужиком лет пятидесяти, с неприметными мелкими чертами лица: нос-капля, чуть раскосые светлые глаза, скошенный подбородок и жиденькие светлые волосенки, начесанные на уже значительную плешь. Не спасала дела даже короткая стрижка, плешь была видна. Он похож на моль, и только уши, напоминающие крылья летучей мыши, делают его внешность комичной и нелепой.
«С такими деньгами, какие он тут зашибал, уже сто раз мог бы исправить свои локаторы. — Реутов раздраженно смотрит, как обильно потеет Клоков. — Ну, теперь пойдет потеха».
Виктор в кабинете Семенова изучает записи старухи Смальковой, Бережной в своем новом генеральском кабинете делает то же самое, а в больнице, подключенный к аппарату искусственной вентиляции легких, лежит Семенов, коллега и друг. Который, скорее всего, не выживет… Реутов вспоминает страшную рану на голове Виталия и внутренне содрогается. А даже если выживет, может остаться инвалидом. И вот теперь все ищут преступника, а он должен заниматься этим кладбищенским троллем, отвратительным жуликом, наживающемся на чужом горе.
Но дело есть дело, и убийство Романа Процковского нужно раскрыть во что бы то ни стало. Хотя бы потому, что его расследование отбирает время, которое сейчас нужно для поиска ублюдка, напавшего на капитана Семенова.
— Я повторяю вопрос: как зовут человека, который приходил к вам на следующий день после покушения на Романа? — Реутов буравит взглядом Человека-Моль. — У нас есть свидетель, что указанный гражданин приходил к вам в офис.
— Да разве всех упомнишь! — Голос у Клокова высокий и немного истеричный. — Идут и идут, народ мрет, как мухи, а у нас кладбище престижное… Может, и приходил такой человек, только я не запомнил.
— А вы вспомните, Клоков, иначе кроме экономических преступлений я вам инкриминирую соучастие в убийстве. А это уже и статья другая, и срок совсем другой, никаких условных наказаний, поедете на зону строгого режима.
— Только не надо меня запугивать! — Клоков взвился, словно его пришпорили. — Не знаю я никакого татуированного…
— А я не говорил, что гражданин татуированный. — Реутов ухмыльнулся. — Так-то вы и палитесь, идиоты. Быстро мне: имя, фамилия, кто такой и где живет.
Клоков от бессильной злобы даже зажмурился, стиснув зубы и сжав кулаки, и Реутову очень хочется стукнуть его по плешивой головенке и вытрясти из него все, что поганая моль знает, но он сдерживается. Он не применяет таких методов, считая, что если сыщик опускается до пыток, значит, грош ему цена как сыщику. Истина должна быть доказуема.
— Они меня убьют. — Клоков непроизвольно сжимает и разжимает кулачки. — Майор, вы не понимаете, они меня убьют!
— Все там будем. — Реутов пожал плечами. — Вам ли не знать? Но чем дольше вы молчите, тем больше у них шансов убить вас до того, как вы мне скажете, кто они. После ваших показаний убивать вас уже смысла нет.
Клоков пискнул и попытался изобразить обморок, но актер из него плохой, и он сам это понимает.
— Говорите, Клоков, и я подумаю, что могу для вас сделать.
— Ладно. — Клоков безнадежно махнул рукой. — Скажу, черт с вами. Я к убийству не причастен и понятия не имею, во что ввязался Ромка, что его убили. Татуированный этот — Граф Оглы.
— Что?!
— Зовут его так — Граф. — Клоков скорчил презрительную гримасу. — Цыган наполовину, вроде бы как только отец у него цыган, а цыгане часто называют детей то Граф, то Золотой… Вот могила есть в цыганском квартале — Золотой Золотоевич похоронен, и вообще они странные. Граф этот на цыгана вроде и не похож — рыжеватый, глаза светлые, но повадки не спрячешь.
— Зачем он приходил?
— Не поверите. — Клоков покачал головой. — Но они платили, и на кладбище порядок был, не ломали ничего, не хулиганили…
— Зачем?
— У них колдун какой-то есть. — Клоков снова состроил презрительную гримасу. — Не знаю, цыган он или нет, но живет в доме их баро, который на Чекистов. Ну, главный их цыганский вроде как царь или король называется баро. Я раньше думал, что это барон, но нет. И дом у этого барона стоит на пересечении Чекистов и Тургенева. Вот там и живет этот колдун. У меня от него, честно говоря, мороз по коже, глаза у него какие-то… неприятные. Залысины, нос длинный, и глаза как…
Реутов достал из дела рисунок Димона.
— Этот?
— Ну да! — Клоков обрадованно закивал. — Он самый. Зовут Шунгар, так вот это он приходил в самый первый раз с этим… который Граф. Нес какую-то ахинею о духах предков, о том, что на это кладбище ему указали высшие силы.
— Так что они делают-то?
— Какие-то колдовские ритуалы. — Клоков презрительно оттопырил губу. — Суеверия дикие, понимаете? Ну а я решил: вреда-то от них нет, это же по ночам, посетителей нет, могилы сатанисты эти не рушат, мусор не оставляют — да пусть себе колобродят, если охота припала танцевать ночью вокруг могил.
— Почему вы говорите, что они сатанисты?
— Ну а кто? Станут ли добрые христиане по ночам свои требы отправлять? Только сатанисты, понятное дело. Но я сам смотрел, никакого вреда памятникам или иным захоронениям они не причиняли, крови там или трупов кошек тоже не видел.
— Но вы сами присутствовали при этих ритуалах?
— Да боже меня упаси, майор, что вы! — Клоков замахал руками и перекрестился. — Я в церковь хожу, господу молюсь, какие там ритуалы, душу губить!
— А взяточничеством и мошенничеством с государственными деньгами вы душу не губите?
— То бизнес, а тут душа, — покачал головой Клоков. — Любой бы на моем месте делал то же самое, зато я кладбище в образцовом порядке содержу, ни сорняков, ни мусора, ни вандализма у нас не бывает. А что там индейцы эти делают, я не знаю, майор, захоронений они не разрушают — а мне это самое главное.
Реутов думал, что его уже ничто на свете не удивит, но такую смесь цинизма и наивности он видел впервые.
— Я когда пришел, кладбище утопало в мусоре и сорняках. А теперь посмотрите — конфетка! Не хуже Пер-Лашез… Нет, ну тут, конечно, не сравнить, хуже… А в Новом Орлеане я был, так там целые города из склепов, тоже красота, нам далеко до такого, но все равно теперь кладбище расчищено, для посетителей есть скамейки, водопровод, туалеты, дорожки замостили, освещение провели, магазин ритуальных принадлежностей открыли, и цветочный магазин тоже рядом, за территорией, но цветочный павильон, конечно, поставили в десяти метрах от ворот, на другой стороне улицы. Цветы-то люди по разным надобностям покупают, не только на могилу положить, а на кладбище им несподручно будет покупать букеты женщинам, например. Ну, а так павильон у трамвайной линии, а что кладбище напротив, то это не важно. Люди довольны, майор. Бомжей тоже к рукам прибрал, полезных членов общества из них сделал. Сказал: хотите жить здесь — работайте. Кто не работает или хулиганит — тот сразу на выход. А как зима и жрать им нечего, так я им присылаю и хлеб, и кашу в кастрюле, и сосиски, потому как живые люди и пользу приносят.
— Ну, просто медаль вам надо, Клоков, а не статью за мошенничество.
— Медаль не медаль, а кладбище я в образцовом порядке содержу. — Клоков обиженно надулся. — Я, знаете ли, всегда хотел быть директором кладбища. Поездил, посмотрел, опыт перенял — у меня теперь учет и контроль. А что эти полоумные свои пляски устраивают, так это их дело, а вреда они никому не причиняют, все захоронения в целости.
— Ладно. — Реутову надоел этот кладбищенский фанат. — Что хотел от вас Граф наутро после нападения на Процковского?
— Хотел, чтобы я пустил его в Ромкин офис — сказал, что сотовый там забыл.
— И вы пустили?
— Ну, да. — Клоков зябко поежился. — Он… в общем, впустил. Он и был-то там совсем недолго, нашел сотовый и уехал.
— Что-нибудь унес с собой?
— Ничего. — Клоков опасливо взглянул на Реутова. — Но когда он зашел туда, у него рюкзак был. Может, и взял что, я не видел. У нас в тот день много работы было, я не смотрел особо, да и не стал бы лезть в дела этого парня, себе дороже.
Реутов кивнул и задумался. Совпадение ли это, что его свидетели по двум убийствам оказались связаны с цыганской семьей? Имеет ли отношение семья Логуш к делам своего вожака? Может, не все так красиво, как выглядит? Благополучный фасад, а что там на самом деле…
«Эти люди отличаются от нас, потому они мне уже подозрительны. — Реутов вспомнил Милоша и Якова Логушей, потом Тули, которая что-то сделала им с Витьком, чего они и понять не могли. — Нужно просто спросить».