— Я понял. Сима, это сны.
— Да. — Сима вздохнула. — Просто в ту ночь, когда случился пожар, на нашей скамейке сидел Армарос.
— Кто?!
— Армарос. — Сима смотрит на Милоша безмятежными глазами. — Это… Я не знаю, кто он. Может, ангел. Да не важно. Просто он сказал, что позволит нам с Сэмми там остаться. А там — целый мир! Огромный, я ведь только лавандовое поле видела и озеро с цветами, но там есть еще много чего, я знаю! Там леса, растущие светло и прекрасно, огромные деревья уходят вверх так, что кроны едва видны, там долины и поля из цветов. Да кто знает, что там есть еще, но главное — там Армарос, и у него есть ответы на вопросы, понимаешь? Я там в безопасности, я там, где должна быть, и что мне здесь, зачем я здесь?
— Ну, ты бы спросила этого… Армароса.
— Когда я там, я не думаю о том, что здесь. А когда здесь, то уже не помню, о чем мы с ним говорили — ну, почти не помню. Но я помню ощущение… Нет, не могу объяснить.
— Попытайся, слова — это наш самый первый выбор.
Сима заинтересованно посмотрела на Милоша:
— Ты знаешь о словах и о выборе?
— Это базовый принцип любого общения — выбор слов. Потому что с каждым собеседником мы выбираем свои слова, с чужим человеком ты произносишь одни слова, со своим, близким, — другие, и каждое наше слово — это выбор, им можно ранить и исцелить, и построить целый мир, сделав его и себя в нем бессмертными. Но для этого нужно быть здесь и делать этот выбор, потому что легче всего остаться там, где выбор делать уже не надо, и как только ты перестаешь делать выбор, ты перестаешь меняться, застываешь, как муха в янтаре, и мир застывает вокруг тебя и тоже не меняется. И приходит скука, и вопросы, которые тебя так интересуют, исчезают — тебе незачем спрашивать, потому что незачем знать, от твоего знания ничто не изменится, и следующий день будет таким же, как накануне, и так по кругу. Ну, по крайней мере, я так это вижу.
Сима задумалась. В словах Милоша был здравый смысл, и Сима с этой точки зрения вопрос не рассматривала. Впрочем, все ее путешествия могут быть просто снами.
— Я подумаю над этим.
— Подумай. — Милош не отпускает ее ладонь. — Подумай о том, что есть этот мир, в котором так много вещей, которых ты не видела и не знаешь. И этот мир существует вокруг тебя, и не важно, что в детстве тебя предавали и обижали, это уже прошло, отпусти. Принести тебе поесть?
— Ага, шоколадного печенья и чаю. — Сима провела рукой по волосам. — Не хочу, чтоб меня видели такой.
— Открою тебе страшную тайну: мы все тебя любим и будем любить, даже если ты решишь обрить голову и податься в Шао-Линь. — Милош отпустил ладонь Симы и поднялся. — Наш дом скоро отстроят заново, и мы вернемся обратно. Правда, я там жить больше не хочу. Просто поверить не могу, что никто из соседей не подошел и не спросил: граждане, может, вам помощь нужна? Ни один! Просто потому, что мы цыгане. Родители не думают об этом, а я вот залип. Не могу не думать. И жить рядом с таким людьми не хочу.
— А где ты будешь жить?
— У меня есть квартира. — Милош скорчил смешную рожицу. — Холостяцкая берлога, но есть, и я подумываю переехать туда.
Сима вдруг почувствовала смутное беспокойство. Она поймала себя на мысли, что совсем не хочет, чтобы Милош куда-то переезжал. Она привыкла, что он есть, с ним можно поболтать и он всегда правильно поймет и даже посоветует. Потому что Циноти еще маленькая, Таня постоянно занята, бабушку Тули беспокоить по пустякам стыдно, а к Сакинде Сима обратиться не может — сама не знает почему.
В комнату вошла Шанта.
— Сима, там к тебе адвокат пришел. — Она вкатила в комнату Симы столик. — Я вам сюда чаю подам с печеньем.
Сима почти забыла о Ершове, а между тем — вот он, в своем безупречном костюме, наглаженный и пахнущий хорошим одеколоном. Из-под его руки выскочила девчушка и запустила обе пятерни в вазочку с печеньем.
— Зора! — Шанта схватила дочь и попыталась отнять добычу. — Стыдно как!
— Ничего. — Ершов улыбнулся. — Дети есть дети. У меня самого их семь.
— Семь?! — Шанта засмеялась. — Целых семь! Среди ваших это бывает редко.
— Четверо моей жены, двое моих от первой жены и общий сын. И живем все вместе, только двое старших учатся в университете, но на выходные приезжают — кутерьма страшная. — Ершов сел в кресло. — Сима, ты выглядишь неважно. Спасибо, Шанта, мы себе чаю сами нальем.
Шанта подхватила дочь и вышла, оставив Симу наедине с адвокатом.
— Я пришел рассказать тебе, что нашли убийцу старухи. — Ершов разлил чай по чашкам и протянул одну Симе. — Или тебя это уже не интересует?
— Интересует, отчего же.
— Ну, тогда ты удивишься. — Ершов потянулся за печеньем. — Отличное печенье, люблю домашнюю выпечку. Ты знаешь ту тетку, что шла тогда с авоськами?
— Как зовут, не знаю, но живет на пятом… или на четвертом этаже, точнее не скажу.
— На пятом. — Ершов отхлебнул чай и посмотрел на Симу. — У них с мужем два пацана, старшему семнадцать, младшему скоро двенадцать.
— И что?
— Младший убил старуху, а мамаша помогла ему перетащить труп к тебе под дверь. — Ершов наблюдает за Симой и не понимает, отчего она так спокойна. — А потом пошел в полицию, чтобы сказать, что видел, как ты убила старуху, но не нашел майора Реутова и зашел в кабинет капитана Семенова. И увидел там бумаги, которые старуха прятала в доме, она много раз говорила ему, что в этих бумагах…
— Не понимаю.
— Она много лет следила за соседями и все записывала. — Ершов покачал головой. — Ну, шиза такая была у бабки. Из всех соседей она впускала к себе только мальчишку, он приносил ей продукты из магазина, его родители полностью содержали старуху. Вот и тогда он принес продукты, старуха пила чай, и он чем-то ее отвлек и влил ей в чай барбитурат, украденный дома у одноклассника. Потом закрутил вокруг ее шеи проволоку и ждал, пока она умрет.
— Двенадцатилетний мальчик?!
— Да. — Ершов вздохнул. — Бывает, что ж. И когда он выходил из квартиры, его увидела мать, которая возвращалась с рынка. Парня не должно было быть в квартире старухи, мамаша вошла и увидела труп. Она хочет отвести от их семьи любые подозрения, а тут ты — очень удобно, все знают, что старуха с тобой конфликтовала. И они с сыном дожидаются в квартире старухи. Они слышат перебранку ревнивого мужа и соседки, потом слышат, как Николай пришел и ушел, потом пришла Таня, и они решили, что она пришла к Николаю — ну, типа, очередная зазноба, а определить, какая дверь открылась, не смогли. И они тащат труп под твою дверь, мальчишка бежит домой, а мать спускается и снова начинает подниматься наверх — якобы вернулась из магазина. Она планировала сама обнаружить тело, поднять крик, но тут дверь открылась, и вышла Таня, и сцена сорвалась. И тогда…
— Подождите, Дмитрий Васильевич… — Сима потрясла головой. — Я ничего не понимаю. Зачем мальчику понадобилось убивать старуху?
— А вот это интересно, да. — Ершов долил себе чаю. — Тимофеевы переехали в свою квартиру семь лет назад. Так вышло, что все старые жильцы умерли, квартиры были проданы, и Тимофеевы оказались первыми, кто купил освободившуюся квартиру. Тогда еще была жива мать старухи, а старшему сыну Тимофеевых Олегу было десять лет. Через два года он, расшалившись, напугал на лестнице бабку — мать твоей соседки. Та была вполне резвая старушонка, несмотря на свои безусловные восемьдесят шесть лет, и притом пьющая, хотя уже совершенно впала в маразм. Дети часто дразнили ее, и тут Олег спрятался под лестницей и выскочил, крича, чтобы напугать, и напугал, бабка с перепугу села на ступеньки и была такова: инфаркт и мгновенная смерть. На этот кипеш вышла Смалькова и занесла мать в квартиру — видимо, не поняла, что та умерла. Но когда поняла, собиралась заявить на мальчишку. Понятное дело, ничего бы ему не было, но родители были очень напуганы, они боялись, что парня заберут в спецшколу, а у него больные почки, врожденная почечная недостаточность. И они согласились платить Смальковой деньги, чтобы она молчала. Они покупали ей продукты, платили деньгами, иногда — золотыми украшениями, а когда подрос младший сын, он тоже узнал о происходящем в семье, разговоры-то велись. Родители жили в постоянном напряжении, старуха не просто шантажировала их, но ее аппетиты росли, и они поняли, что скоро не смогут ей платить. Старший сын вырос в страхе быть помещенным в спецучреждение, и младший решил, что пора с этим безобразием заканчивать. Он как-то сумел так подойти к старухе, что она ему многое рассказывала — и что она все знает обо всех, и если бы только захотела, все были бы у нее в кулаке, и показывала свои записи. Много ли надо пацану? Он решил защитить свою семью от вымогательницы и сделал то, что сделал.
— Я даже осуждать его за это не могу. — Сима вспоминает, как жила в постоянном напряжении из-за вечных скандалов, которые устраивала ей вздорная старуха. — Это его мать хотела меня подставить, а не он.
— Но он продумал все: надел перчатки, взял вещество… — Ершов вздохнул. — Это не все. Он решил стать свидетелем убийства.
— Как это?
— Решил пойти к майору Реутову и сказать, что видел, как ты душила старуху. Он все продумал. Со своими приятелями он частенько лазил по подземным коммуникациям, они опутывают весь город. И он решил, что в здание полиции его могут не впустить, а потому пробрался туда через вход в теплотрассы, пролез сквозь решетку и открыл первый попавшийся кабинет, чтобы спросить о майоре Реутове. И увидел на столе сотрудника, капитана Семенова, те самые папки, которые показывала ему старуха. Он подумал, что теперь полиция, прочитав их, все узнает о его брате. Капитан Семенов уронил ложку — он пил чай, наклонился, а милый мальчик Миша ударил его по голове молотком, который носил с собой, когда лазил по катакомбам. Потом забрал папки в рюкзачок и ушел тем же путем, что и пришел, предварительно вытерев ручку двери и заперев кабинет.
— Этого не может быть. — Сима вспоминает невысокого крепкого мальчишку, которого иногда встречала у дома. — Ему сколько, двенадцать? Он не мог все это сам продумать и осуществить.