– Доктор, который наблюдал Дашу после травмы, предупреждал, что ладонь может частично потерять подвижность и её придётся оперировать. Но операция непростая. Мышцы. Сложная моторика. Мы подумали: пальцы шевелятся, чувствительность не потеряна, зачем же лишний раз травмировать ребёнка?! Кто тогда знал, что она захочет на фортепьяно играть? Ну и… – Настасья опустила голову. – И деньги все на Нестора ушли. Выбирать пришлось. Не до Дашухиной руки было.
– Я всё поняла. – Ирина Вениаминовна поспешила прервать воспоминания, чувствуя, что Анастасия Семёновна до сих пор не может простить себе этот выбор. – Дашенька пусть начнёт учиться. А потом видно будет. Всё. Идите. Я займусь Лидой.
В моей сложной жизни наконец наступил рассвет. Всё стало чудесно и просто: осенью я пойду в музыкальную школу! Теперь я моталась по улице как ненормальная, хотя дворовые бабушки усмотрели в этом признаки «выздоровления» и очень радовались за меня и маму. Я нашла длинный кусок картона и по памяти нарисовала на нём клавиши. Воображаемые ноты звучали прелестно. Я замучила сестёр бесконечными вокальными концертами, когда же меня просили отстать, отставала и пела одна.
В июле решился вопрос и со школой общеобразовательной. Там, где учились Вика и Аня, меня не особенно ждали: ни на подарки, ни на бесконечные ремонты классов мама деньги не сдавала. Почему – знали все. Поэтому не требовали и злились молча. Рядом с домом была ещё одна школа, но о ней мы даже и не говорили: учебное заведение считалось элитным.
Определилось всё самым неожиданным образом.
Настасья перехватила пакет с продуктами и, несколько раз сжав и разжав занемевшие пальцы, толкнула дверь парикмахерской. Недавно прошёл ливень, поэтому оставалась надежда, что очереди не будет.
Расчёт оказался верен: очередь состояла из одной-единственной женщины.
– Я за вами буду? – уточнила у нее Настасья, одновременно присматриваясь, к кому сесть: к пожилой, неповоротливой, но, наверное, опытной мастерице или к шустрой девчушке, старательно выстригающей невидимые волосинки за ухом клиентки.
– Настя? Настя! Ты?!
Настасья вздрогнула. В последнее время она стала замечать за собой эту неприятную пугливость.
– А вы?..
Ей улыбалась респектабельная, ухоженная блондинка в светлом дорогом костюме. Жёлто-зелёные глаза были знакомы, почти узнаваемы, почти…
– Я, простите… Конечно, мы встречались, но…
– Настька, неужели я так изменилась? Помнишь: «Мы никогда не забудем друг друга, потому что мы – один класс, одна семья…»
– Танька? Танька Грач! Ты?! Вы…
– Какое «вы»? Ненормальная!
– Ой, ты такая… солидная.
– Брось! Скажешь тоже! Это ты у нас всегда солидная была. Староста! Так что кто из нас солиднее, ещё поглядеть нужно.
Настасья почувствовала, что краснеет, руки сами скользнули вниз – поправить давно утратившую форму юбку, но в это время освободились оба мастера, пришлось срочно пристраивать в уголочке сумку с продуктами, суетиться, поэтому готовая возникнуть неловкость так и не возникла.
Из парикмахерской они вышли вместе, присели на краешек новенькой песочницы.
– Ну, рассказывай! Где ты? Что ты? – поспешила с вопросами Настасья. После окончания школы лучшая подруга уехала учиться, вышла, по слухам, замуж и затерялась.
– Учительствую! В младших классах. Работа нравится.
– А с чего бы она тебе не понравилась? Ты же всегда у нас «училкой» была.
– Мечты, знаешь, иногда сбываются… Ну, что ещё? Любящий и любимый муж, двое детей, Сашенька и Света.
– Ты же вроде насовсем уехала?
– Вот, вернулась. Мужа сюда перевели. Уже и на работу устроилась. В тридцать седьмую школу.
– Элитную?
– Почему элитную? А-а… Ну да. Про контингент детей, вернее, родителей мне уже разъяснили. Малявочек, первый класс беру.
– У меня Дашка тоже в первый идёт.
– Ой, стой, стой! Вот здесь поподробнее! Про мужа, про ребятишек. Я же ничего не знаю! Так, сейчас сяду поудобнее, а то мы тут как курочки на этой жёрдочке… Всё! Начинай.
С чего начинать? Столько всего было…
Татьяна внимательно посмотрела на подругу:
– Та-а-ак! Всё с тобой ясно! Вернее, ничего не ясно. Ты почему молчишь?
– Жаловаться разучилась.
– Не жалуйся. Просто расскажи. Я же вижу, что ты не только жаловаться, но и говорить по душам разучилась. Не с кем, что ли?
– Не с кем, некогда да и… незачем.
Татьяна похлопала себя по коленке:
– Смотри, теперь есть с кем – это раз. У тебя пятнадцать минут найдётся?
– Угу.
– Значит, уже есть когда – это два. А незачем или зачем, это мы потом решим. В общем, Настюха, начинай!
Через полчаса Настасья замолчала. Легче ей не стало: не ту ношу несла, чтобы в мимолётной беседе сбросить.
Молчали долго. Слишком долго. Наконец Татьяна, устав от попыток найти хоть какой-то просвет в ближайшем Настасьином будущем, вдруг оживилась:
– Подожди-ка! Что ты про младшую говорила? Даша, да?
– Даша.
– В первый идёт?
– Идёт. Знаешь, мне уже заранее перед учителями стыдно.
– Почему? Ребёнок тупой?
– Да не дай бог! Дашка умница. Стыдно, потому что… денег нет.
Татьяна хмыкнула.
– А ко мне отдашь девицу свою?
– Ты ж в элитной…
– Брось! Элитной-лимитной… Ну и что? Дают – бери, бьют – беги! Поняла? Соглашайся. Три года нормальной жизни твоей принцессе я гарантирую. Потом будет потом. Ну что? Да или нет?
– Ох, Танька! – Настасья улыбнулась. – Я думаю, нужно сказать «да».
Так свершилось второе невероятное событие за одно-единственное лето, и уже тридцатого августа я, нарядная, аккуратно причёсанная, шагала с мамой на самое первое в моей жизни родительское собрание, где должна была встретиться с ребятами, которые, как объяснила мама, станут моими друзьями на всю жизнь. Я тут же попыталась представить эту «всю жизнь», но дело не пошло. Два-три дня, не более. Зато стало немного страшно. Рядом с нами, словно собачки на поводке, за руку с мамами и папами шли десятки таких же, как и я, смирных мальчиков и девочек. Мы ловили взгляды друг друга и молча отводили глаза. И вдруг я услышала:
– Привет!
Даша выглянула из-за мамы, и сердце радостно застучало: ей улыбался мальчик из музыкальной школы. Женя. Он тоже был аккуратно одет, подстрижен и тоже шёл рядом с мамой.
– Привет. Я в школу иду. А ты?
– Тоже в школу. На собрание. Я теперь кроме музыкальной школы буду учиться в первом «А» классе.
– Ой, и я в первом «А»! Значит, мы теперь будем друзьями на всю жизнь?
Женя задумался. Но ненадолго. Перспектива его не испугала, и он подтвердил:
– Ага! Мама сказала, что в классе учатся одноклассники.
Даша выдернула ладонь из маминой руки и глянула на Настасью:
– Мамулечка, можно я с мальчиком рядом пойду? Это Женя, который у Ирины Вениаминовны на рояле играет.
– Можно, можно! – ответила за Настасью женщина, рядом с которой шёл Женя. – Бегите вместе, а мы с твоей мамой сзади пойдём. Мы же теперь тоже с ней одноклассниками будем! Кстати, меня зовут Галина Дмитриевна.
– Анастасия Семёновна.
Даша вытаращила глаза, решив, что тётенька шутит: неужели она собирается вместе с мамой учиться в их с Женей первом «А» классе? Но уже в следующее мгновение поняла, что это такая шутка, и засмеялась.
– Хохотушка! – улыбнулась женщина.
Настасья непроизвольно вздохнула. Да, теперь, когда как-то разрешились проблемы с Дашкой, дочь вполне можно было назвать этим словом.
Идти было недолго. За деревьями уже белел угол школы. Правда, Даша её никогда не видела раньше, но почему-то была уверена, что это именно она.
– Вон школа, – подтвердил догадку Женя. – Мне мама рюкзак купила. Самый большой!
– У меня самее. Потому что Анин. Она уже совсем большая.
Женя возражать не стал: вполне возможно, что рюкзак неизвестной ему совсем большой Ани мог оказаться «самее».
– Женя, а почему ты у Ирины Вениаминовны уже учишься, а в простой школе ещё нет? – переключилась Даша на более интересную для неё тему.
– Потому что на музыку берут не в семь лет, а когда захочешь. Я захотел – и меня туда приняли.
– И меня приняли! – похвасталась Даша. – Я на экзамене была. В большой комнате. Где Крылатый. Хлопала и песню спела.
– Какой «Крылатый»?
– Ну, рояль. Я его так назвала, когда ещё не знала, что он – рояль. У него крышка сверху, как крыло большущее.
– Ха-ха! Крылатый! – засмеялся Женя и тут же ощутил, что Крылатый – это совсем не смешно, а очень даже красиво.
Не обиделась на его смех и Даша.
– Вы свою девочку тоже в музыкальную отдали? – услыхав последние слова, оживилась Галина Дмитриевна.
– В этом году. Пусть попробует, – ответила Настасья.
Ответила без воодушевления: ей до сих пор казалось, что бурное желание дочери учиться музыке было лишь детскими фантазиями. Уж слишком много во всём этом намешано сказок и волшебства. Сказки закончатся, начнётся ежедневный однообразный и очень нелёгкий труд. Останется ли желание?
– А почему так грустно? – тут же отреагировала на тон ответа Галина Дмитриевна.
– Наиграется и бросит, как большинство. Для неё всё пока – сказка.
– А вот это вы зря. Во-первых, не все бросают. У меня старший – скрипач. Уже в училище учится. Играет как бог! Женька наслушался и тоже захотел. Только на фортепьяно. Год проучился – не жалуется.
– А не рано?
– Нет. В самый раз. Если одновременно с общеобразовательной школой – нагрузка получается большущая. Они пока ноты учат, устают очень. Это мы с Семёном, со старшим, уже проходили. Поэтому с Женькой такой ошибки не сделали. Да и у Ирины Вениаминовны место было. Ваша девочка будет очень довольна. Хотела бы я посмотреть на ученика, который сбежал бы от Ирины Вениаминовны! Она же умница, каких мало! Вам очень повезло, что вы к ней попали. По рекомендации или сами знакомы?
– Не поняла…
– Ну, она мало детей набирает. В год одного-двух. А желающих много. В этом году вообще хотела передохнуть без первоклашки. Поэтому и спрашиваю.