Настасья усмехнулась. Надо же! Везде успели. И в школу элитную, и к недосягаемому педагогу-музыканту. Ай да Дашка!
– Так получилось, – ответила без особых подробностей. – Скажите, а вы довольны тем, что старший всё детство провёл со скрипкой? Нет, не так спросила… Он доволен? Не говорит про испорченное детство? А то ведь кому ни скажешь, что дочка будет музыкой заниматься, только и слышно: «Зачем ребёнку детство портить». Ну, вы знаете эти разговоры…
– Что вы! И почему это оно должно быть обязательно испорченным? Так говорят люди, которые не дошли до выпускного класса по своей лени, или те, кто никогда инструмента в руках не держал. А кто с желанием и по любви, у того про испорченное детство даже и мысли появиться не может. Оно у них кипит, бурлит и радужно переливается! Конечно, вырастить музыканта – труд великий. И для педагога, и для родителей. Самое главное – долгий и беспрерывный. А ребёнку ох как непросто! Ни каникул, ни выходных. За инструментом, как ни крути, а часа четыре в день сидеть приходится… А то и больше. Если, конечно, по-настоящему. Зато какое наслаждение, если получается! Вот погодите, ваша начнёт заниматься – увидите. Вспомните тогда наш разговор.
– Галина, вы так говорите, словно сами музыкальный педагог.
– Я мама со стажем! – засмеялась Галина Дмитриевна. – Ну, ещё и психолог по образованию. В детском садике работаю. С малышнёй.
– Ну, я тоже… со стажем мама. Но…
– Да всё очень просто! Сядет ваша Дашка за пианино – руки заработают, голова включится, душа запоёт. Эмоции, переживания, память, страниц двадцать закорючек выучить – как вам, а? Подождите, Ирина Вениаминовна её ещё и в ансамбль включит с кем-нибудь из малышей. Вот, например, с моим Женькой. Очень полезно и увлекательно. Тогда появится умение слушать и слышать других. Дружить научится по-настоящему – крепко, чутко, ответственно. Даже детям с задержкой психического развития обучение в музыкальной школе как терапию прописывают! Кстати, слышала, что в нашу музыкалку грудничка приносят на уроки.
– Как это? Что ж он поймёт?
– Что надо, всё поймёт! Ребёночку играют на пианино минут по двадцать и поют. Родители оба продвинутые, но совершенно без слуха и голоса. Хотят, чтобы у малыша этих недостатков не было. Чтобы чувствительным рос. Так что бросайте свои сомнения. Представьте, вот получится всё хорошо, а вы зря расхандрились!
Настасья улыбнулась, но ответить не успела: они уже прошли школьные ворота. И в этот момент, заглушая сдержанные голоса пришедших пораньше родителей и детей, резануло звонкое:
– Мама! Мама! Смотри, девочка из музыкальной школы, про которую ты сказала «маленькая плеб…».
– Лида!
Лица взрослых мгновенно повернулись в сторону вновь прибывших. Настасья покраснела, остановилась. Галина Дмитриевна, мгновенно оценив ситуацию, подхватила её под руку и почти насильно заставила шагнуть навстречу толпе, шепнув вбок, краешком губ:
– Анастасия Семёновна, это не ваши проблемы. Не тушуйтесь.
Всего этого Даша не видела и не слышала. Не поняла она, да и не могла понять случившегося конфуза, даже если бы и знала значение взрослого слова «плебей». Зато знакомой девочке обрадовалась неимоверно и, дёрнув за локоть своего спутника, побежала к Лиде.
– Она тоже будет учиться с нами музыке! Она такая красивая! Как принцесса!
В следующую минуту выяснилось, что вся троица ждёт одну и ту же учительницу. Но просто стоять и ждать было невыносимо скучно.
– Хотите, я вам богомолов покажу? Они тут на сарае сидят, – предложил Женя.
– А что это такое – богомол? – спросила Даша. Сегодня она хотела всё!
– Богомолов не знаете? – искренне удивился Женя, полагая, что на земле не может существовать человека, который ни разу не видел богомола. – Это жуки. Они осенью вырастают вот такие! – Насколько мог, он растопырил пальцы и быстро пошёл к школьному сараю.
– Они что, Богу молятся? – спросила Лида, едва поспевая за Дашей и Женей. Её новые туфли оказались хоть и красивыми, но не очень удобными и уже натёрли пятку.
– Сама ты молишься! – засмеялся Женя. – Это же жуки! Просто у них передние лапки складываются, как у людей, когда те молятся.
Два богомола сидели там, где и обещал Женя. Большие, зелёные, с толстыми длинными брюшками, маленькими подвижными глазастыми головами и сложенными передними лапками. Когда Женя поднёс к одному из них палец, жук растопырил прозрачные светло-салатные крылья и угрожающе зашипел.
– Ух ты, кусака! – в восторге воскликнула Даша.
Лида на всякий случай отодвинулась подальше:
– Что, правда кусаются?
– Чуть-чуть. Не больно совсем. А то, что весь топырится, – это только пугает. Хочешь подержать? Бери, только осторожно.
Женя протянул палец. Жук вёл себя смирно.
– Ой, дай мне! Дай мне! – запрыгала Даша.
Пока богомол перемещался на палец, Лида, чуть наклонив голову, задумчиво наблюдала за этим процессом. Вдруг в её глазах загорелся огонёк:
– Придумала! Я придумала!
– Что? – не слишком заинтересованно спросили Женя и Даша: всё их внимание было поглощено богомолом.
– Слушайте! Сейчас берём жука. Подходим сзади к моей маме. Она их знаете как боится. Я громко ору «гав!», а Дашка ей под нос богомола – раз! Вот посмо́трите, сколько смеху будет!
– А она не заругается? – засомневалась Даша.
На своей маме она жуков ещё не испытывала, но ей почему-то казалось, что маму бы это не очень развеселило. Хотя посмотреть, как испугается мама Лиды, было интересно.
– И что, если заругается? Ну, ну, давайте!
Даша выглянула из-за сарая. Вера Филипповна, размахивая руками, что-то рассказывала трём нарядным женщинам, согласно кивающим после каждого её жеста. Галина Дмитриевна и Настасья разговаривали с чьим-то папой.
Стараясь быть незамеченными, заговорщики проскользнули между кустами и затаились за спиной ничего не подозревающей Веры Филипповны.
– Давай! – одними губами скомандовала Лида.
Если бы рядом разорвалась бомба, наверное, это произвело бы меньший эффект. Прямо под ухом ничего не ожидающей Веры Филипповны рявкнуло тройное дочернее «гав!» – и тут же под самым своим носом она увидела голову богомола, который от неменьшего испуга растопырил крылья, задрал хвост и зашипел. Мама Лиды в ужасе попятилась. Дальше ей просто не повезло. Высокий тонкий каблук подломился, и она, респектабельная, крупная, брякнулась в лужу, оставшуюся после ночного ливня.
Так я заявила о себе в своей элитной школе. Поскольку Женя был мальчик, а, по мнению Веры Филипповны, мальчикам такие поступки «свойственны генетически», преступление было приписано мне. Собственный же ребёнок находился вне критики и просто подвергся «пагубному влиянию».
Надо отдать должное, контролировать себя Вера Филипповна умела в совершенстве: кроме непонятных мне слов «генетически» и «пагубному», не было высказано ничего. Но я всё же поняла, что Лидина мама меня почему-то не очень любит.
…Мой первый урок… Странно, но первого звонка в «простой» школе я не помню. Может, потому, что думала только о музыке.
С карандашом, резинкой, ручкой и нотной (нотной!) тетрадкой первого сентября, сразу после обычной школы, я явилась в школу музыкальную. На входе меня остановила бабушка Варвара Сергеевна.
– Первый класс?
Даша кивнула.
– Какой педагог?
– Ирина Вениаминовна!
– Звони ей домой. Пока расписания нет. Вот у вас школьные уроки утрясутся, тогда и мы в график войдём.
Даша вышла и уселась на скамейку под шелковицей. Урок отодвигался на неопределённое время. Ничего особо страшного в этом не было, но как позвонить Ирине Вениаминовне, если не знаешь номера телефона? «А вдруг я не позвоню – и про меня забудут? А вдруг дежурная ошиблась – и учительница ждёт меня в классе? А вдруг…»
Так Даша промаялась некоторое время, пока негромкий, но очень хороший голос не сказал прямо над ухом:
– Снова тот же ребёнок, и снова на том же месте.
От неожиданности Даша вздрогнула и подняла голову. Рядом стояла круглая тётенька с короткими волосами и добрыми глазами. Она совершенно не улыбалась, но Даше показалось, что улыбка всё же жила где-то у неё внутри.
– Почему грустишь? – спросила тётенька.
– Я пришла на урок, а меня дежурная не пустила. Сказала, чтобы я Ирине Вениаминовне позвонила. А у меня нет её телефона.
– Ну, тревоги твои понятны. Даша? Заяц? Верно?
– Да.
– Меня зовут Елена Артёмовна. Я тоже учитель музыки. Но буду учить тебя не фортепиано, а нотной премудрости. Называется сольфеджио. Расстраиваешься ты зря. Никто о твоём существовании здесь не забудет. Ко мне на занятия придёшь с двумя нотными тетрадками, когда тебе об этом скажет Ирина Вениаминовна. А телефон – вот.
Елена Артёмовна вырвала из блокнота клетчатый листочек, написала несколько цифр, попрощалась и ушла.
Вечером Даша вместе с мамой ходила к бабушке Авдотье звонить, потому что домашний телефонный аппарат давно поломался, а мобильный стоил очень дорого. Она сама набрала номер телефона, но, когда услышала голос Ирины Вениаминовны, растерялась и никак не могла объяснить, кто она такая.
– Давай-ка я сама поговорю, – вмешалась Настасья и забрала трубку.
Даша обиделась, вжалась в пальто и куртки бабы-Авдотьиной вешалки и оттуда слушала все эти «да», «нет», «обязательно» и «спасибо, хорошо». «Спасибо, плохо» – вот что ей хотелось сейчас сказать. «Почему взрослые не понимают детей? Даже мамы? Почему им всегда всё надо делать быстро и правильно?»
– Даш, а Даш, ты где? Я тебя потеряла! – Настасья повесила трубку и дёрнула дочь за колено, торчащее из-под кипы одежды. – Вылезай быстренько!
– Опять быстренько. По телефону – быстренько. Мамочка, я сама хотела поговорить с Ириной Вениаминовной, а ты…
– Ну, прости, не обижайся. Ещё наговоришься за семь лет.
– Я не за семь – я сейчас хотела!
– Дашка, не капризничай! Выползай и двигай домой! Ну, прости, не думала, что для тебя это так важно. Прощаешь?