Вера Филипповна выждала молча, когда дочь наревётся, чтобы не вызвать новую волну агрессии. Потом погладила её по плечу:
– Солнышко, не расстраивайся. Сказано – ещё не сделано. Ну-ка, давай поподробнее.
Лида шмыгнула носом, втягивая сопли и слёзы.
– Я сыграла.
– Без ошибок?
– Да! Естественно! Ни разу даже лишней ноты не зацепила. И темп был такой, как нужно. А она сказала, что это не музыка.
Вера Филипповна замотала головой, показывая, насколько не права Анна Львовна, и прекрасно понимая, что её слова только повторили заключение председателя жюри, тщетно пытавшегося за очень приличные деньги из недр Лидиной души достать то, чего там не было и что делает из набора нот музыку.
– Дальше.
– Что – дальше?! Ехать на конкурс она не запретила, сказала, что Ирина Вениаминовна должна сама со мной это решить, но фиг Ирина будет решать. Она эту Анну Львовну во всём слушается! Как зомби! – опять начала заводиться Лида.
– А что сказали остальным?
– Ой, что сказали… Можно подумать, ты не знаешь. Даже повторять противно!
– И всё же повтори. Мне оч-чень интересно.
– «Ах, ох, сюси-пуси! Дашенька – прелесть! Великая Заяц! Надежда мировой музыки!» Гадина! Как я её ненавижу! Всех, всех ненавижу!
«Гадина» относилось уже не к реплике завуча, но Вера Филипповна поняла это и без комментариев. Кровь хлынула ей в лицо. Все просьбы успокоиться были забыты моментально.
– Так и сказала?
– Ну, не совсем так. Но общий смысл…
– По-нят-но! Ясно.
– Что тебе понятно? Дашка едет, а я – нет!
– Солнышко, при чём здесь ты и эта девочка? Пусть она себе едет. Но ты поедешь тоже. Поверь мне.
– А Анна Львовна?
– Ох, наплевать и забыть!
Вера Филипповна по старой привычке потянулась к дочери – обнять, приласкать, поцеловать, но Лида брезгливо передёрнула плечами, вскочила с дивана.
– Сколько раз тебе говорить: не лезь ко мне со своими слюнями! Я не маленькая!
– Маленькая не маленькая, а как какая неудача – кто разгребает? Мама! – наконец обиделась Вера Филипповна.
Лида, понимая, что только мать может теперь решить, будет ли она выступать на «Созвучии» или останется дома, подошла и чмокнула её в щечку:
– Мамулечка ты моя! Ну сделай так, чтобы я поехала!
– Я-то сделаю, меня просить не надо. А вот ты к Господу обращайся почаще.
– Ладно, ладно. Буду. Только я к Нему обращусь, чтобы Дашка не поехала! Пусть этим вопросом займётся!
– Доченька, не гневи! – Вера Филипповна перекрестилась.
– Не гневить? А за что Он мне это организовал?
– Не богохульствуй!
– Не хульствую я, успокойся! – Лида отошла от матери, задумалась. Потом вдруг заулыбалась, повеселела. – Придумала! Я сама всё организую.
– Что ты выдумала? – забеспокоилась Вера Филипповна.
– Ничего такого. Что ты всполошилась? Не буду я твою Дашку убивать. И бить не буду. Хотя очень бы хотелось. Просто она у меня немного попляшет. И ей будет со-о-всем не до конкурсов.
– Лида!
– Есть одна идейка. Мамусик, можно я завтра устрою дома вечеринку для класса? Дашь денег?
– Ну конечно. Потанцуйте. Развлекитесь.
– Я развлекусь. Это точно!
Женя пришёл последним. Лида чмокнула его в щёку, кивнула на приоткрытую дверь:
– Ты опоздал, но не навсегда. Заходи!
Стол был накрыт в зале. Ничего себе стол!.. Женька такого, пожалуй, ещё не видел. Даже на свадьбе у двоюродной сестры.
Когда он вошёл, галдёж на секунду прекратился, девчонки подвинулись, освобождая ему место, нашли пустую тарелку и вилку.
«Весь класс в сборе!»
Женя ещё раз пробежал взглядом по лицам, думая, что пропустил Дашу. Нет, её, действительно, не было.
– Слушайте, народ, а по какому поводу тусовка? – спросил он, пока девочки накладывали ему салатики, ветчинки и колбаски.
– Жека, какая тебе разница? Кормят – ешь! Поят – пей! – ответили с другого конца стола. – Тебе, вообще, полагается штрафная. А то непорядок. Мы уже готовы, а ты – ни в одном глазу.
После штрафной, выпитой под хохот и улюлюканье класса, Лида объявила белый танец.
Следующие часа четыре он ел, пил, перетанцевал со всеми девочками, травил анекдоты, рассуждал, что-то доказывал, был счастлив, сыт и пьян. Поэтому момент перелома вечеринки пропустил. Включился, когда уже все, такие же разомлевшие, тихонько сидели за столом и смотрели на Лиду.
– Итак, повторяю для тех, кто только проснулся: сегодня второе воскресенье марта. Этот день я своей волею старосты объявляю днём наших ежегодных встреч. Отныне и во веки веков!
– Аминь, – завершил кто-то из пацанов.
Кто – Женька не понял. Он вообще слабо соображал. Мир странно покачивался, глаза слипались. На счастье, с обеих сторон были плечи девочек. К одному из них, благосклонно неотстранившемуся, он и припал. Идея ему понравилась. Но что-то было не так. «Зайка! Её же нет! Она и знать не будет. Они станут всю жизнь собираться без Дашки? Ну уж нет!» Преодолевая сонливость, словно на уроке, Женя вытянул вверх руку. Жест заметили.
– Лид, тут Жека пытается сказать! Дай ему слово!
– Женечка, солнышко, говори, если сможешь!
– Я? Я смогу! Братья и сёстры! – За столом заржали. – Да, нас кучу лет всех скопом пытаются образовывать, значит, мы братья и сёстры! Среди нас нет Даши Зайки. Мы просто обязаны, или хотя бы тот, кто назавтра будет в состоянии об этом вспомнить, сообщить ей эту радостную весть! И вообще, почему это она не с нами?
Лида почувствовала, как ёкнуло сердце, – вот она, её долгожданная реплика! – вскочила:
– А вопрос весьма интересный. Вот Женечка сказал, что мы тут все братья и сёстры. Как родные. Родные должны быть вместе. Правильно? Родные должны друг друга любить и уважать. Теперь я вас спрашиваю: на классный час когда всех оставляют, кто первой уходит? Заяц. Музеи и выставки всякие… Кого нет? Заяц! Кто помнит, когда она была с нами в баре, на дискотеках? Правильно, никто. Зато кто у нас самая умница-разумница? Заяц! Вам не кажется, что она зазналась и её требуется поставить на место?
– А чего она сегодня не пришла?
– Сказала, что ей не до пьяных посиделок с такими, как мы! – ухмыльнулась Лида. Она ответила именно то и так, как ей было нужно.
Дашку, конечно, никто и не приглашал. Но о факте этой крошечной лжи назавтра вряд ли кто вспомнит. А если и вспомнят, то после такого угощения обязаны будут промолчать! По крайней мере, Лида на это очень надеялась.
– Наказать! – хихикнул Женя.
Он представил, как достаёт из вазы, которая стояла посреди стола, букет тюльпанов, мокрых, ломких, и, словно маленькую, шлёпает ими Дашку. Смешно!
– Да, наверное, её действительно следует наказать, как предложил Женя… – громко вздохнула Лида, выделив голосом последние два слова. Пусть запомнится именно это – предложение шло от Жбанова. – Только раз уж мы тут все как родные, то и наказывать будем все вместе. Так, чтобы зарубила себе на носу, что друзей нужно уважать. Для её же пользы я кое-что придумала. Поучительно и не больно. Давайте устроим ей бойкот. Просто сделаем вид, что её нет рядом. Может быть, тогда она задумается, можно ли так вести себя с классом. Я, как староста, считаю, что это то, что надо. Кто-то ведь должен таких, как она, учить! Согласны?
Несогласным оказался только Жбанов. Правда, об этом никто не узнал, потому что в момент принятия решения он крепко спал на остром плечике одноклассницы.
Говорят, понедельник – день тяжёлый… Может быть, если радоваться жизни только в выходные. Даша никакой тяжести за понедельниками не замечала. Наоборот! Всё, что должно было получаться, получалось, Ирина Вениаминовна вернулась, и погода стояла тёплая и весёлая.
Первой ласточкой надвигающихся неприятностей стала Юлька. Её Даша окликнула ещё на школьном крыльце, но та, словно враз ослепнув и оглохнув, исчезла за входной дверью. Ну, это было не смертельно. Юлька в их классе всегда считалась девушкой странной. Вот кто был действительно нужен, так это Женя. С ним Даша не успела договориться о сегодняшней дополнительной репетиции. А от этого зависело, нужно ли выкладываться на переменках, чтобы сделать завтрашние уроки, или не торопиться и подготовить их в музыкальной школе на каком-нибудь из перерывов.
До звонка оставалось всего ничего, а Женьки не было. Даша подошла к Лиде, увлечённо обсуждавшей что-то всё с той же Юлькой.
– Лид, привет! Не знаешь, где Женя?
Дельцова не обернулась. Даша тронула её за плечо, подумав, что она просто не услышала вопроса. Но Лида, как ни в чём не бывало, продолжала болтать.
Ничего не понимая, Даша попыталась поймать шаставшего по классу в поисках чего бы у кого списать Пашку Смирнова.
– Паш, не знаешь, что происходит? Почему все молчат? У нас что, какая-то игра?
Удивительное дело! Смирнов, пасшийся в Дашиных тетрадях чуть ли не с первого класса, ускорился и проскочил мимо.
Даша оторопела. Класс – весь класс! – не собирался с ней разговаривать. В это было настолько трудно поверить, что вначале она не слишком и расстроилась. Просто отсидела тихонько первый урок, пытаясь сообразить, с чего это вдруг ей оказано такое «внимание». Но пришла следующая молчаливая перемена. Потом ещё одна.
Понимая всю нелепость происходящего, Даша вышла к доске и спросила сначала тихо, но потом, не заметив никакой реакции, сорвалась на крик:
– Эй, вы что?! Я вам говорю! Почему молчите?! Я здесь! Вы меня что, не видите, что ли?!
С таким же успехом можно было обращаться к берёзам или осинам.
Даша бросилась к Лиде:
– Хоть ты-то скажи, что происходит? Что я всем вам сделала?
Дельцова пожала плечами:
– А ничего. Для класса ты не делаешь ни-че-го. Тебя решили проучить. А я – как все.
Не помню, как я выбежала из класса, что было потом. Этот кусок, как кадр из киноплёнки, выпал из моей памяти. Была ли я дома? Нет, наверное.
Нашла меня Ирина Вениаминовна под чердачным люком. Как там оказалась моя учительница, остаётся загадкой до сих пор. Догадалась? Почувствовала? Как?