– Для начала, чтобы стать звездой и выступать на сцене, тем более чтобы вам хлопали, необходимо очень долго и много трудиться. Музыка совсем не любит бездельников. Из лентяя до сих пор, насколько мне известно, не получился ни один хороший исполнитель. Понятно?
– Да! Понятно! – хором согласились девчонки, пока ещё даже приблизительно не представляя, о каком таком труде идёт речь. Для Даши музыка была волшебством, а Лида – ребёнок, выросший на телепрограммах, – в своём детском воображении не продвинулась дальше стандартного музыкального шоу.
Ирина Вениаминовна, хорошо зная цену их лёгкому согласию, сощурилась и сказала с некоторой ехидцей:
– Но вообще-то кое-кому нужно ещё и экзамены сдать!
– Я сдам. Лучше всех! – тут же похвалилась Лида.
– Если это произойдёт, мы все будем очень довольны. А ты, Даша?
– Я тоже буду довольна.
– Я спрашиваю, как ты собираешься сдать экзамены?
– Не знаю. У меня ухо болит.
– Ну вот, опять! Как понервничает, так снова… – Настасья привлекла дочку к себе, усадила её на колени. – Сильно болит?
Ухо болело сильно, но Даша испугалась, что мама или учительница передумают и отправят её домой. Навсегда. Поэтому она часто-часто замигала – трясти головой было никак невозможно – и вполне уверенно солгала:
– Уже почти прошло. И даже не стреляет совсем.
– Дашуню мы пропустим первой, – засуетилась Ирина Вениаминовна, прекрасно уловившая истинный смысл этого наивного уточнения про «не стреляет». – Вы посидите пока здесь, а я пойду узнаю… Собственно, уже должны начать. – И она поспешно вышла.
Даша поудобнее устроилась на материнских коленях, прижала голову к её груди. Так ухо болело чуть меньше. Настасья погладила её по повязке, шепнула:
– Потерпи немножечко, Дашок, сейчас тебя позовут, сделаешь там, что скажут, и – домой!
Девочка прикрыла глаза. Несмотря на ухо, ей было так хорошо! И мама, почти всегда занятая, была рядом, и, главное, скоро-скоро её примут в школу и научат играть на рояле.
Вера Филипповна, в который уже раз поправив Лидочкин бант, демонстративно подняла руку, длинным расписным ногтем отогнула рукав и глянула на большие стильные часы.
– Пора бы начинать. Мы тут уже полчаса толчёмся.
– Наверное, сейчас уже и позовут, – поддержала разговор Настасья.
– Ваша дочь сама захотела играть или пришлось заставлять?
– Заставлять?.. – Настасья замялась, не зная, как лучше ответить. Выворачиваться наизнанку перед величественной Верой Филипповной не хотелось, но и отмалчиваться было неловко. Поэтому ответила она достаточно отстранённо, не упоминая ни одну из девочек: – Разве их через силу заставишь заниматься? Тем более… музыкой… Я думаю…
– Ещё как! – оборвала её Вера Филипповна. – Они же ещё маленькие. Жизни не знают. Им бы всё компьютеры да телевизоры. А талант? Его отслеживать необходимо.
– Зачем? – вырвалось у Настасьи. Напор и безапелляционность собеседницы её смутили и заставили отстаивать своё мнение. – Разве возможно заставить ребёнка учиться музыке, если он совершенно этого не желает? Это же никому в радость не будет: ни ему, ни родителям. Семилетняя семейная война. Ради чего? Я думаю, должно быть хотя бы какое-то желание!
Вера Филипповна хмыкнула:
– Не просто возможно, а нужно заставлять! Да, да! Если упирается – убедить, подарить что-нибудь, обмануть, наконец. – Она помолчала и добавила совершенно другим тоном: – Может, кому-то музыка и не обязательна… – Женщина глянула на притихшую Дашу. – Но как же быть с теми, кому от Бога дано, а ума ещё не хватает талантом своим распорядиться? Вот взять, к примеру, мою Лидочку. Другие ещё агукали, а она в полтора года предложениями сыпала. Так у нас все соседи обзавидовались. Даже врачи удивлялись: какой смышлёный ребёнок! А поёт как! Все песни, что по «ящику» крутят, знает. Сериал по первой программе смо́трите?
– Собственно…
– Поёт! Лидочка, умница, спой!
– Ну мам!
– Ладно уж. И правда, голос сейчас поберечь нужно. Тебе же на экзамене петь. Хотя, я уверена, есть дети, которым этот экзамен совершенно и не нужен. Если между нами, какой смысл прослушивать мою Лидию? И так ясно, кто есть кто!
Настасья подыскивала приемлемый ответ, который позволил бы перевести ставший не особо тактичным разговор в иное, более подходящее к данной ситуации русло, когда распахнулась дверь, и торжественная, весёлая Ирина Вениаминовна подошла к Даше, тут же спрыгнувшей с маминых колен, и взяла её за руку.
– Пойдём, юная волшебница, сдавать экзамен. Бояться не надо. Тебя будут слушать очень добрые люди. – И добавила для обеих мамочек: – Кстати, председатель комиссии – Королёва Анна Львовна, удивительнейшая пианистка и педагог, да к тому же и завуч нашей школы.
– А Лидочка? – Вера Филипповна привстала. – Мы уже здесь почти час тор… сидим.
– Конечно, конечно! Девочка устала, – успокаивающим голосом ответила Ирина Вениаминовна, – но там, в коридоре, тоже стоят дети. Некоторые пришли заранее, так же, как и вы. Поэтому, чтобы не было обид, составлен график в алфавитном порядке. Вы – в числе первых. Исключение сделано лишь для Даши ввиду её болезни. Я надеюсь, вы не возражаете?
– Ну-у…
– Вот и замечательно! Отдыхайте пока, я за Лидочкой приду. Идём, Даша!
Экзамен запомнился отрывками. Помню, что Ирина Вениаминовна была красная и какая-то взъерошенная. Она ввела меня в знакомый зал и села в первом ряду. Другая тётенька провела меня на сцену, к моему знакомому роялю. Я почти не боялась, потому что знала, что Крылатый на моей стороне. Когда сопровождающая тётя отвернулась, а экзамен ещё не начался, я шепнула ему: «Здравствуй!» Возможно, он что-то и ответил так же тихо, только я уже смотрела на комиссию.
В зале находилось несколько человек, но, без сомнения, главной была худая строгая женщина, сидящая за огромным чёрным столом.
Ирина Вениаминовна тоже посмотрела на комиссию и сказала, что в случае удовлетворительной сдачи экзаменов она хочет, чтобы я была зачислена в её класс. Главная тётя жестом остановила Ирину Вениаминовну и добавила низким, немного хрипловатым голосом:
– Мы в курсе.
После этого все посмотрели на меня.
– Девочка, как тебя зовут? Назови свои имя и фамилию.
– Даша. Заяц, – представилась Даша и непроизвольно схватилась за голову: от волнения кровообращение усилилось, и ухо тут же заболело сильнее.
Анна Львовна, мгновенно оценив состояние ребёнка, предложила:
– Давайте по укороченной программе. Пусть споёт и, пожалуй, посмотрим ритм. Ирина Вениаминовна девочку предварительно слушала и осталась очень довольна.
Даша похлопала в ладоши, стараясь в точности повторить за тётей её хлопки, потом спела песню, которую уже пела Ирине Вениаминовне и которую иногда напевала мама, когда что-нибудь делала в комнате или готовила на кухне. Песня была грустной и красивой. Она очень нравилась Даше: «Две вечных подруги – любовь и разлука – не ходят одна без другой». Когда она взяла первые ноты, главная тётя улыбнулась и что-то шепнула своей соседке, но Даша не расслышала и допела до конца. После этого Анна Львовна заулыбалась открыто, доброжелательно и сказала, обращаясь к Ирине Вениаминовне:
– Во как! Любовь и разлука. Наш кадр. Слух, ритм в наличии. Если ручки такие же, тогда поздравляю. Можешь мамочке сказать, что принята. Только тихонько, чтобы других не всполошить.
Королёва глянула на Дашу.
– Иди сюда, малышка! Покажи мне свои пальчики.
Даша соскочила со сцены, прошла между рядами пустых кресел и вытянула руки запястьями вверх перед главной тётей.
– Хорошая рука. – В голосе Анны Львовны слышалось удовлетворение. – А правую лапку что сжала?
Она мягко взяла холодные и потные от волнения Дашины руки своими, горячими, сильными, и развернула ладонями вверх.
– А это ещё что? Ирина Вениаминовна, иди сюда!
Через правую ладонь, от мизинца к большому пальцу, проходил грубый розовый шрам, не дававший ладони раскрыться.
Ирина Вениаминовна ахнула. Очарованная девчушкой, она совершенно забыла осмотреть её руки. Да и кто мог предположить такое?
– Дашенька, что с твоей рукой?
– Я, когда была маленькая, дёрнула провод с током. А он стал меня трясти. Вика увидела меня и спасла. Но ток всё равно уже ударил.
– А к врачу вы ходили?
– Ходили. Мне там руку хорошо полечили, чтобы не болела. Она, правда, уже совсем не болит, – заверила Даша.
Педагоги переглянулись.
– Иринушка, – Анна Львовна отпустила Дашину руку, – ты же понимаешь, что возможности ребёнка ограничены. Побеседуй с мамой. Это может быть скрипка. Левая рука у девочки в порядке. И слух отменный. Нам скрипачи только спасибо скажут. Но фортепьяно… Не знаю. Сама она кисть не раскроет. Ты ж понимаешь?..
Ирина Вениаминовна покраснела.
– Анна Львовна, не все становятся профессионалами. Позвольте нам начать занятия. А там видно будет. Я согласна заниматься с этим ребёнком, понимаете?
– Ну, уговорила. Иди, обрадуй мать. И давай сюда эту, как её? Дельцову.
– Дельцова пойдёт в порядке очереди. – В голосе Ирины Вениаминовны послышался металл.
– Ух, как она тебя зацепила! Как знаешь. Идите.
Настасья стояла у самой двери. Когда показалась Даша с учительницей, она нагнулась, поцеловала дочку и взволнованно спросила:
– Ну как?
– Всё очень хорошо. Собственно, ничего другого мы и не ожидали. Но мне необходимо вам задать один вопрос. Класс занят. Отойдём к окну.
Они протиснулись сквозь толпу ожидавших своей очереди детей и родителей и остановились около окна с широким бетонным подоконником, заставленным множеством горшков с геранями, папоротником и молоденьким аспарагусом.
– Анастасия Семёновна, Дашу зачислили. Я прошу пока об этом нигде не упоминать. До вывешивания списков. Это первое. Второе. Я консультировалась у нашей администрации. Вопрос об оплате за обучение должен решиться положительно. И третье. Что произошло с её правой рукой? Это, действительно, последствия от удара током? И что говорят хирурги?