брызгает кровь из отрубленной головы врага.
Московский театр Ленком под руководством Марка Захарова премьерой «Женитьбы» Н.В. Гоголя отметил свое восьмидесятилетие. Да только до старости ему далеко.
НАЧАЛО 70-x. Мне 15 лет. Я приезжаю в Москву и попадаю на два спектакля - «Дон Жуана» Эфроса на Малой Бронной и «Тиля» Захарова в Ленкоме. Попадаю не просто так, а с трудами и приключениями, в полном счастье усаживаюсь в зале - и все. Удар любви, который нанес мне театр тогда, не может пройти до сих пор.
Спектакли Ленкома всегда энергичны, подвижны, напористы даже. Но что такое был этот первый «Тиль»! Не видевшие представить себе не могут. Он врезался в память навечно - песни из спектакля я, например, помню до сих пор. И там был настоящий герой, такой, ради которого зачарованные странники-зрители готовы ходить на спектакли целую вечность. Караченцов, как энергетическая бомба, носился по сцене - только руки-ноги мелькали, соединяясь с ослепительной улыбкой и блистающими глазами в некое сводящее с ума целое. Он побеждал весь окостеневший порядок жизни, побеждал всех своих врагов, побеждал даже грозную силу судьбы, и слухи о гибели Тиля никогда не были правдой. «Жизнь побеждала смерть неизвестным науке способом», как написал однажды Хармс.
С тех пор мне никогда не доводилось на сцене Ленкома видеть, чтобы герой - да вдруг не победил. С кружевным зонтиком, в нарядном платье прибывала сюда женщина-комиссар (Инна Чурикова, «Оптимистическая трагедия») и укрощала целое стадо анархистов. Удивляла мир своим напором дикая девушка - Татьяна Догилева («Жестокие игры»). Сюда, на эту сцену, в преклонном возрасте пришла великая Татьяна Пельтцер - и нашла новую творческую жизнь. Здесь и сейчас резвится Фигаро Дмитрия Певцова, и ведет психов к свободе Макмерфи Александра Абдулова («Полет над гнездом кукушки»). Исключения редки. Даже «Поминальная молитва» с незабвенным Евгением Леоновым, несмотря на название, была песней во славу жизни, человеческого ума, человеческого великодушия и сострадания. В одной хорошей книге герой говорит о другом человеке с одобрением: «Вот черт живучий!» Вот и герои сцены Ленкома, да и те, кто отдает им свою жизнь, то есть творческий коллектив театра, - именно что «черти живучие».
А потому все когда-то «ударенные любовью» зрители Ленкома верят в его будущую жизнь и негодуют на темную, слепую силу жестоких ударов судьбы, выбивающих из строя любимых артистов. Мы поздравляем театр Ленком с юбилеем, желаем ему, как в народе говорится, прожить «столько, да еще полстолька да еще четверть столька» и обращаемся с вопросами к Марку Анатольевичу ЗАХАРОВУ.
- Марк Анатольевич, вы представляли себе, что театр имени Ленинского комсомола когда-нибудь переживет Ленинский комсомол? Получается, что русский театр - самая устойчивая форма русской жизни?
- По правде сказать, таких долгосрочных прогнозов я не делал, хотя о чем-то смутно и догадывался. Мне казалось, в такой большой стране должна быть, к примеру, религия. Когда нам запрещали спектакль по пьесе Петрушевской «Три девушки в голубом», я говорил: ребята, когда-нибудь то, что чудится вам сейчас жестокой правдой, покажется нежной акварелью из жизни ангелов. Так и случилось! Наш театр сначала назывался ТРАМ - самодеятельный театр рабочей молодежи, в котором недолгое время работал завлитом Михаил Булгаков; потом туда из МХТ был призван И. Берсенев, и театр в 1938?м стал театром Ленинского комсомола.
После войны он стал популярен, там работали Бирман, Гиацинтова, Серова, туда стал приносить пьесы Симонов. Потом там работал Эфрос, а потом наступила тяжелая полоса, и зритель перестал ходить в театр. Я, придя в этот театр, как-то попробовал зрителя вернуть, и вроде получилось. Мы избавились от прежнего названия и с 90-х годов называемся просто Ленком. А вообще-то закрыть театр действительно оказалось труднее, чем его открыть, - это такой у нас интересный зигзаг российский.
- В перестройку ваш театр иногда напрямую обращался к зрителю, если вспомнить такой публицистический спектакль, как «Диктатура совести». Вы больше не хотите поговорить со своей публикой напрямик?
- Помню, как на «Диктатуру совести» пришел опальный Ельцин, и Олег Янковский пошел в зал о чем-то его спрашивать, а публика закричала: «На сцену! На сцену его!» Ну это уникальное было время, оно неповторимо. Сейчас публицистика в театре не нужна, есть другие формы - газеты, радио. Я, конечно, в новом спектакле - «Женитьба» - говорю о российских проблемах, российском менталитете, но не напрямую, а через Гоголя, который многое в этом понимал. Ведь чего хочет герой пьесы Подколесин? Разве он жениться хочет? Нет, там нет эротического мотива, он хочет не любви, а что-то круто поменять в своей жизни. В результате выпрыгивает в окно. Это очень наше: ведь и все наши реформаторы хотят прежде всего что-то резко поменять. Хоть что-нибудь! А потом выпрыгивают в окно.
- В молодости человек многого хочет: власти, свободы - а затем понимает, что главной свободы, свободы от жизни и смерти у него не будет никогда, и у многих взгляд на жизнь смягчается. Смягчился ли с годами ваш взгляд на человека?
- Вы правы. Те, кто жил на оккупированных немцами территориях, например, рассказывали мне, что самое страшное - это молодые ребята-солдаты. Они жестоки, беспощадны, способны на зверства. А если солдат пожилой уже, 40-50 лет, он может и детей накормить, и поговорить по душам. Все революции всегда делаются людьми молодыми. Конечно, я уже смотрю на жизнь иначе, чем в молодости. И в «Женитьбе» есть посыл к жалости, к сочувствию. Но у меня там такие мощные лицедеи существуют - Янковский, Броневой, Чурикова - что преобладает театрально-зрелищная почва.
- Марк Анатольевич, людей очень волнует состояние здоровья Александра Абдулова - можно ли чем-то помочь?
- Вы знаете, он в хороших руках, у прекрасных врачей, жаль, что раньше к ним не попал. Мы звоним ему постоянно, передаем добрые слова. Он сейчас утомлен вниманием со стороны СМИ, фотографы заплывают с моря, забираются на деревья, чтоб его сфотографировать. Это лишнее. Или вот одна газета предложила нам положить в театре книгу для Абдулова, чтобы там желающие расписывались. Эта эстетика нам не понравилась.
- Тогда передайте, пожалуйста, Александру Абдулову от имени всех читателей «АН» слова любви и пожелания скорейшего выздоровления.
Император Костя
Татьяна МОСКВИНА газета "Русский телеграф", 4 апреля 1998 года
В прошлую пятницу в программе Александра Любимова "Взгляд", посвященной борьбе с наркотиками, появился классик русского рок-н-ролла, лидер группы "Алиса" Константин Кинчев. На вопрос, является ли нынче актуальным для самого Кинчева и его публики знаменитый лозунг "Мы вместе! ", Кинчев отвечал, что да, но важно, в чем именно "мы вместе". "Я тут сочинил песню -добавил он, разъясняя, -под названием "Мы -православные!"
И что бы нам помешало отправить эту информацию в общую копилку, где хранятся случаи острого просветления у артистов? Там уже есть много ослепительного: и певица Светлана Владимирская, на которую напала благодать после визита к отцу Виссариону, возводящему Город Солнца в районе Минусинска, и Охлобыстин Иван, рвущийся стать буревестником Московской патриархии, и Екатерина Васильева, плавно перекочевавшая из сериала "Королева Марго" в сериал "Дай денег - Христос и воскреснет"… Если человек, несущий весть о неизреченной премудрости Всевышнего на телевидении, не понимает, что перед ним будет реклама презервативов, а после него - реклама подгузников, и стало быть, впечатление от его благого сообщения получится несколько комическое, разъяснять ничего не надо. Все идет своим уготованным чередом. Печаль заключена в двух весомых обстоятельствах.
Во-первых, Константин Кинчев - человек исключительно прямой и нелицемерный. Когда он говорит о православии, то производит гораздо менее противное впечатление, чем Никита Михалков, толкующий о самодержавии, или Роман Виктюк, рассуждающий о любви. Если пионер-герой Костя Кинчев въехал в православие, то он сделал это всем дышлом и от всей души. И ничего теперь в его песнях, кроме вариаций на тему: "Господи, помилуй нас, грешных, но православных", мы не услышим.
Во-вторых, за десять с лишним лет своей жизни рок-группа "Алиса" породила целую армию фанов, являющих собой довольно крупный факт отечественной массовой культуры и отечественного массового бескультурья. Если ваш поезд останавливается посреди пустыни и там есть столб, то на нем будет написано с одной стороны - что положено, а с другой -"Алиса", "Костя", "Мы вместе" с характерным росчерком, прекрасно известным населению. Этим исписаны все наши загаженные подъезды и зассанные лифты, все измызганные подворотни и облупленные стены домов. Уже трудно себе представить, что было время, когда этого культа не существовало.
Фан "Алисы" - юное создание дикого вида в черной куртке и узких брюках с портретом Вождя на майке и красным шарфом на шее, причесанный под Костю-85… Костю-98, - водится большими стаями и отличается лихой повадкой и крайней необузданностью. С "Алисы" начинается его знакомство с мировой культурой и "Алисой" же заканчивается. Не говорю, что таковы все любители прославленной группы, но несомненно, что таковы боевые отряды самых рьяных ее сторонников. Это их Константин Кинчев решил заставить теперь реветь "Мы православные! "
Об чем базар? Конечно, они и это проорут, им ведь без разницы. Пламенно борющийся с наркотиками Кинчев сам для своих фанов является крутым наркотиком, действующим, видимо, в ограниченном возрастном диапазоне, поскольку классическому фану "Алисы" никогда не бывает больше 18. Энергетическое воздействие Кинчева на аудиторию "от 14 до 18" носит все характерные признаки наркотического одурения вплоть до ломок и жажды новой дозы.
Да, хотелось бы взглянуть на эту фантастическую картину - картину обращения Константином Кинчевым своей армии в православие. Будет ли это на Москве-реке или на Неве-реке - местах наибольшего скопления гвардейцев "Алисы"? Станет ли император Костя, подобно своему историческому прообразу императору Константину, обратившему в христианство Рим, основывать Константинополь? Прибавится ли к традиционной наскальной живописи алисоманов кроме "Костя" и "Мы вместе" также "Христос воскресе" и "Мы православные"?