атр - езда в незнаемое. Вот иду на спектакль Владимира Мирзоева. У него "есть имя" - в пределах Москвы. В умах просвещенной публики открыт бледный, но читаемый файл "Владимир Мирзоев - современный экспериментальный режиссер". Правда, большинство зрителей опираются на другие подпорки. Типа "Сергей Маковецкий - хороший актер". Одна зрительница объясняла другой свой поход на спектакль "Амфитрион" Мирзоева-Мольера следующим образом: "там написано - комедия". То есть ее файл гласил: "комедия - это когда смешно и не скучно". Творческая воля режиссера Мирзоева опровергла все эти жалкие файлы - никоим образом нельзя было поверить, что "Амфитрион" Мольера - комедия, а Сергей Маковецкий - хороший актер. Вместо кривляющихся в произвольном рисунке актеров могли быть любые другие, вместо Мольера- кто угодно. Режиссер, на свой лад, был вдохновенен и, так сказать, говорлив - но его язык был известен только ему самому и тем немногим интерпретаторам из театроведов, что умеют, вследствие особых способностей ума, дешифровать любую абракадабру. Почему, к примеру, во время объяснения с Алкменой, Амфитрион, тарахтя текст, размеренно заворачивает ее в рулон холста? Потому что современный театр ищет средства выразительности. Почему невнятен предельно четкий мольеровский сюжет? Потому что автор спектакля - режиссер, а он создает свой творческий мир. Это права, которые не обсуждаются, они давно завоеваны и подлежат воспроизводству все новыми и новыми силами. Вот приехал юноша в столицу и поступил учиться на режиссера. И он читает книжку "Режиссер Мейерхольд". И узнает из книжки, что Мейерхольд ставил, в основном, что хотел, переделывал пьесы как ему было угодно, актеры его слушались беспрекословно или уходили, жена что требовала, то и играла, зритель валил валом, критики писали беспрерывно, а слава росла и вырывалась за пределы отечества. Правда, Мейерхольд был гений - так что за беда! Кто может запретить человеку надеяться, что он тоже молодец. Правда, Мейерхольд обладал исключительным актерским талантом. Но ведь это сегодня для режиссера необязательно. Правда, Мейерхольд был образован и дружил с выдающимися людьми своего века. Но и я образуюсь, думает юноша, а мои приятели могут со временем оказаться выдающимися людьми…
Да. Это - непременное условие. Всякий Он - гений. Когда Он перестает верить в это, Он - конченый человек. Он прекращает быть Мейерхольдом.
Мейерхольд - отец почти всего нашего современного театра отнюдь не потому, что этот театр следует его методам, открытиям или копирует его решения. Мейерхольд создал модель режиссерской личности и режиссерского поведения, которые были восприняты и воспроизведены - ну конечно, в куда более слабом, разжиженном виде - десятками молодых людей, желающими делать театр. Обаяние Мейерхольда в сравнении с 1960-ми годами ничуть не померкло и в годы 1990-е. Сказка его судьбы - одно из выдающихся романтических произведений русской жизни. Сыграв в единственном и неповторимом русском спектакле "Чайка" не кого-нибудь, а Треплева, он покидает учителей. Лучший ученик (за актерское мастерство, как помнится, Мейерхольд получил у Немировича-Данченко пять с плюсом) уходит от учителя: воля к самостоятельности, к свободе ведет его к новым берегам, где все лучезарно и сказочно, все в романтических светотенях - оглушительные провалы и головокружительные успехи, лица любимых актрис, взаимоотношения с революцией, драматургами и властями. Театр его называется ТИМ - театр имени Мейерхольда - это при жизни своего создателя. Мейерхольд, на свой экстремистский лад, был правдив и откровенен. На многих современных театрах стоило бы написать имена их главных режиссеров, сняв всякие там жалкие псевдонимы. Театр Мейерхольда был тотальным выражением единоличной художественной воли Мейерхольда. Это - изобретение XX века и это - действующая модель современного театра.
Мейерхольд значил для искусства театра то же, что Наполеон Бонапарт для мировой истории: торжество индивидуальности ошеломляло воображение и порождало себе-подобия. Уже при жизни Мейерхольд плодил режиссеров - кажется, они возникали от одного соприкосновения с его личностью; он стал их плодить еще живее после трагической смерти - точно покинув непогребенное тело, неуспокоенный дух его, как тень отца Гамлета, явился последующим поколениям и завещал отметить и продолжить дело. Матрица его судьбы - годы учения, годы странствия, годы сидения царем на своем театре - сделалась классической. Причуды, капризы, странности, стиль поведения - тоже. Все наши Они, так или иначе, дети Мейерхольда. Даже если они не сознаются в этом честно, их выдает то, что они нет-нет, да и поставят "его" пьесу - пьесу, которую Мейерхольд ставил или желал поставить. Ну, три-четыре "мейерхольда" - это терпимо, это в пределах санитарной нормы. Сорок четыре или сто сорок четыре "мейерхольда" - перебор. У всех грозная вьюга вдохновения, жена-актриса и тернистая дорога поиска, все обожают фантазии на темы русской классики и созидают "творческий мир". Господи, твоя воля! Никакого обязательного набора умений для Него не существует. На свете нет дирижера, который бы не владел каким-нибудь музыкальным инструментом. Но режиссеров, которые никогда не были актерами и вообще не владеют ни одной театральной профессией, пруд пруди. Я перестала понимать, почему я должна интересоваться "творчеством" этих людей. Я не знаю, кто они такие. Почему они встали между драматургом, актером и мной, и на каком основании получили ярлык на княжение в драматическом театре. Я доверяю только одному признаку существования режиссуры: если актеры с Его помощью играют лучше, чем без Него. Конечно, когда Он сиднем сидит двадцать лет на одном месте и не дает своим актерам шаг в сторону ступить, это проверить нелегко. Но в большинстве случаев разницу (как - с Ним и как - без Него) уловить можно. Это - единственный смысл Его существования в моих глазах.
Это, я надеюсь, и другим очевидно - хотя серая магия, которой занимаются Они, многим, что называется, отводит глаза.
Магией - не в романтически-невинном смысле (как дамы говорят: "Ах, это магия театра!"), а в прямом и буквальном, то есть вызывая и заклиная духов, используя свойства стихий и воздействуя на мозг зрителя, занимаются режиссеры значительные, сложные, известные. Огонь и воду приручает Някрошюс ("Гамлет"), одну воду - Яновская ("Гроза") и Додин ("Пьеса без названия"). Игры с водой и огнем этим режиссерам важнее пьесы, важнее актеров - потому, что сценические ритуалы поклонения стихиям обеспечивают своим устроителям некий уровень благосклонности жизни. Они могут абсолютно этого не понимать и утверждать, что просто таков их творческий мир. Но человек никогда не выдерживал полной свободы и к кому-нибудь да прибегал. То, что многие режиссеры прибегают к миру "срединных духов", которые, в общем, не злы и не добры, еще куда ни шло. Бывают и прямые заигрывания с бесами…
Вряд ли кто будет спорить, что в спектаклях Эфроса и Васильева вполне обычные, даже средние и дотоле неприметные актеры преображались, вырастали, укрупнялись, начинали сиять и переливаться. Это главный и верный признак высокого Служения театру, а не бессмысленного самоутверждения на ровном месте. Режиссура должна быть самосознанием и самоусовершенствованием актера. Она так и начиналась. Она только так и может продолжаться. Возьмем для примера Марка Захарова. Были у него актерские открытия? Конечно. Евгений Леонов и Инна Чурикова в "Иванове" и "Оптимистической трагедии", Татьяна Догилева в "Жестоких играх", Николай Караченцов в 'Типе". А что теперь? Догилеву вытеснила Александра Захарова, актриса не вовсе бездарная, но очень узкого диапазона и обаяния, насильно сделанная любящим отцом героиней, Чурикова все та же, Караченцов держится ровно, без взлетов, на приличном, но довольно скучном среднем уровне, новые приобретения - Александр Лазарев-младший и Амалия Мордвинова - ничем еще не потрясли и не удивили, кроме раннего профессионализма (словом "профессионализм" у нас обычно называют полную холодность, способность к мимикрии и отсутствие нервной подвижности). Разве что Александр Абдулов, как говорили раньше в актерской среде, играл, играл, и - научился. Значит, то, что было в Марке Захарове настоящего, со временем заглохло или стушевалось, хотя и не исчезло вовсе… То есть даже жена не скажет столько о человеке, сколько скажут о режиссере его актеры. Я Их не боюсь, но избегаю. Наше взаимопонимание может быть частичным, локальным, временным -да и это, в общем, иллюзия. Когда Они издеваются над драматургами и актерами, я Их ненавижу. Мне неинтересна цель, с которой это все делается. Эта цель мне понятна: сплести паутину, в которой сидеть до ста лет и руководить царством теней.
Я люблю то, что делает Сергей Юрский, будь то сольные концертные программы, постановка своих спектаклей или участие в "чужих" - это всегда именно что самоосознание и самоусовершенствование себя как актера с помощью саморежиссуры. Когда актерское дело не чурается мыслительного процесса и не перекладывает всю ответственность на плечи Пришельца, утверждающего, что только Он точно знает, как делать театр, результаты бывают неплохи. "Горе от ума" Олега Меньшикова -конечно, школьное сочинение способного мальчика на тему "Как я провел лето, ставя Грибоедова"; но сочинение грамотно, автор полностью уважен, и существует роль, продуманная и поставленная от начала до конца - собственно Чацкий в исполнении Меньшикова. Григорий Козлов, сделав "Преступление и наказание", после которого заговорили именно об актерах, о Бульбе, Девотченко, Латышеве и других, подтвердил репутацию актерского режиссера, нацеленного на постижение автора, сотворив спектакль по пьесе А. Н. Островского "Лес". Это я перечисляю немногочисленные приятные встречи с искусством драматического театра в последние полгода.
Что-то вполне уловимое объединяет тех, кого я сейчас назвала. Ну, как говорилось в одном старом романе - это составит наш будущий рассказ, а теперешний наш рассказ окончен.
Пускай безумствует мечта!
Из всего многообразия форм органической жизни на земле наиболее пригодны для нашей любви дети, домашние животные и актеры. Закройте ваш вечно открытый для возражений рот. Это аксиома. Я, царица мудрых банальностей, могу рассказывать только о том, что вам самим прекрасно известно.