– Девочку прячут от родителей. Полиция ее ищет.
– Вместо того, чтобы заняться другим.
– Чем именно?
– Положить конец практике насилия над девочками. Это важнее, чем преследовать женщину, посвятившую жизнь их защите.
Она ушла, оставив недовольных Саймона и отца. Похоже, оба считали, что ситуацию можно разрешить единственным образом: выяснить, кто прячет Болу, и передать его в руки полиции. Но последствия этого могут быть самыми разными, и Деборе не хотелось о них даже думать.
Дебора решила заехать в Тринити-Грин по дороге на Собачий остров. После спора с мужем настроение у нее было неважное, и она пришла к выводу, что единственный способ его исправить – узнать правду о том, что побудило двух подростков привести Болу Акин в «Дом орхидей». Надежды на откровенность Завади у нее не было. Разве что Нарисса согласится ей что-то рассказать.
Режиссера она нашла в часовне – та просматривала материал, который хотела использовать как иллюстрацию к рассказам персонажей документального фильма.
Увидев Дебору на площадке для съемок, Нарисса сказала:
– Не знаю, сработает ли это… Скажите честно, что вы думаете?
– А вы поверите в мою честность? – спросила Дебора.
Нарисса задумалась.
– Интересный вопрос. Придется решать, не являетесь ли вы снисходительной белой коровой.
– Именно, хотя я бы сформулировала это несколько иначе.
Нарисса кивнула и окинула Дебору оценивающим взглядом.
– Рискну.
Дебора увидела четыре разных фрагмента: детская игровая площадка, уличный рынок, группа девочек в школьной форме и больница Святого Фомы. Внимательно просмотрев все, она сказала:
– На мой взгляд, рынок и девочки. Остальные два не подходят.
– А детская площадка?
– Думаю, не сработает. Вы не согласны?
Нарисса бросила взгляд на экран.
– Мой папа…
– Ему, конечно, виднее, Нарисса, – перебила ее Дебора.
– …сказал то же самое. – Она посмотрела на Дебору. – Возможно, вы в этом разбираетесь.
– Просто опыт фотографа. Я не могу объяснить, почему что-то может сработать. Просто чувствую.
Нарисса кивнула.
– Я бы тоже хотела вернуться к этому.
– К чему?
– К тому, как… Просто… Ладно, неважно.
– Я не пойму?
– Всей глубины – нет.
– Ладно. – Кивнув, Дебора подумала, что лучше воздержаться от дальнейших расспросов.
Но Нарисса решила иначе.
– Это? – Она махнула в сторону монитора, но явно имела в виду нечто большее. – То, что я имела в виду? На этот раз дело не в черных и белых. Алкоголь и наркотики. Доходишь до состояния, когда перестаешь чувствовать. Или понимать, что чувствуешь. По крайней мере, так было со мной.
– Ага.
– Вы не говорите «я понимаю», – улыбнулась Нарисса.
Дебора, почувствовав ее одобрение, решилась.
– Утром в новостях я видела Завади. И семью Акин.
Нарисса замерла, как это происходило всякий раз, когда произносилась эта фамилия. Не услышав ответа, Дебора продолжила:
– Они выглядели убедительно. – Нарисса по-прежнему молчала. – Вы их видели? По телику?
– Зачем вам все это? – резко спросила Нарисса. Дебора поняла, что забрало опущено.
– В общем, незачем. Мне просто интересно…
– Перестаньте. Вы не просто интересуетесь. Вы вынюхиваете.
– Да, наверное. Но почему они привели ее сюда, эти подростки? Вы знаете?
– Понятия не имею. Вероятно, она что-то им сказала. Если хотите узнать, спросите Завади.
– Значит, вы в курсе? Что происходит между Завади и родителями?
– Если Завади говорит, что какая-то девочка в опасности, мне больше ничего знать не нужно.
– А что потом?
– Потом?.. Как и другие члены сообщества, я помогаю чем могу. Иначе мне не разрешили бы снимать этот фильм. И в любом случае обрезание – это далеко не все, что может случиться с девочками. Полагаю, теперь вы это знаете.
Дебора нахмурилась, не понимая, что имеет в виду Нарисса.
– Вы говорите, что родители не обязательно планировали обрезание? А что еще?
– А как насчет разглаживания груди – для начала?
– Разглаживания? Что, черт возьми…
– Сделать грудь плоской. Чтобы парни не заглядывались.
– Сколько лет Болу? Разве у нее уже есть грудь?
– Господи… Не в этом суть. Послушайте. Дело происходит так. Мама ведет ее покупать все, что понадобится во время месячных, и это сигнал. Девочка становится женщиной, и это значит, что ее нужно обрезать.
– Но такое не может происходить со всеми девочками.
– Конечно, не со всеми. Но для тех, чьи семьи придерживаются традиций, месячные могут запустить процесс очищения. Сами девочки об этом не знают. Знают другие. И эти другие принимают меры, чтобы обеспечить их безопасность.
– Вы хотите сказать, что именно поэтому Болу привели сюда? Они с мамой отправились в аптеку купить то, что понадобится для месячных? И это все, что сделала ее мать? Это все, что она рассказала Завади? Нарисса, это может означать…
– Забудьте, – сказала Нарисса. – Черт. Дерьмо. Послушайте. Мне нужно работать. Мне нужно подумать. Уйдите. Ладно?
Дебора подчинилась. Но ее беспокойство только усилилось. Покинув «Дом орхидей», она направилась на Собачий остров, где с помощью навигатора нашла Иннер-Харбор-сквер.
Филиппа Уэзеролл ждала ее, но была по-деловому краткой. Кивнув Деборе, она сказала.
– Идемте в мой кабинет. Сюда.
Дебора последовала за ней через приемную в коридор с тремя дверьми. Из-за одной доносились голоса и звуки какой-то деятельности. «Это, – объяснила доктор Уэзеролл, – операционная, где две хирургические сестры и один анестезиолог – все они волонтеры – готовятся к предстоящей операции».
Она пригласила Дебору в своей кабинет. Там уже ждала черная супружеская пара, и хирург представила их Деборе. Женщину звали Лейло, и она, по всей видимости, была не старше самой Деборы. Мужа звали Ясир. Он был лет на десять старше жены и, похоже, волновался больше нее. Но оба согласились, чтобы она их сфотографировала. И подписали документы, согласно которым Дебора получала право использовать их фотографии и рассказы, а также раскрыть имена, если это поможет проекту.
Ясир вежливо встал и предложил Деборе свой стул. Она отказалась и принялась распаковывать свое немногочисленное оборудование, одновременно поддерживая разговор. На коленях у Лейло лежал пакет в яркой обертке, красиво перевязанный бечевкой. Дебора подумала, что это подарок супругов доктору Уэзеролл, благодарность за предстоящую операцию, которая – в случае успеха – избавит Лейло от хронической боли и изменит интимную жизнь супругов. Но оказалось, что все наоборот – доктор Уэзеролл дарила женщинам не только операцию, которая изменит их жизнь, но и небольшой презент в награду за смелость, которую они проявили, обратившись к ней.
– Лечь под нож – это серьезное решение, – сказала она Деборе, прежде чем выйти из кабинета. – Мы боремся с древней системой убеждений, которая калечит женщин, но также просим женщин бороться со своим страхом.
Лейло сказала, что не боится. Ясир прибавил, что его страха хватит на обоих, и все рассмеялись. Доктор Уэзеролл ушла готовиться к операции, а Дебора включила камеру, чтобы фотографировать собеседников, и цифровой диктофон для записи их рассказа.
Она узнала, через какой ужас им пришлось пройти. Лейло обрезали в возрасте шести лет. В тот день изувечили еще четырех девочек. Услышав их крики, она попыталась убежать, но была поймана своим дядей. Тот притащил ее назад, и она до сих пор помнит его слова: «Бери ее следующую, а то она снова сбежит, а я больше за ней гоняться не стану».
Ясир взял жену за руку. Тихим голосом он рассказал, что ей пришлось пережить за двадцать лет, прошедших после обрезания: абсцессы, заражение крови, инфекции мочевого пузыря, кисты. У них родился ребенок, который едва ее не убил. Ребенок не выжил.
– Она хорошая жена, – сказал Ясир. – А я не был хорошим мужем.
Лейло неодобрительно зацокала языком. Все это не было правдой. Он не понимал. Она тоже. Но теперь у них была надежда, что жизнь станет лучше.
За Лейло пришла медсестра. Ясир встал. Он взял пакет, лежавший на коленях у жены, и положил на стул, где она сидела, потом обхватил ладонями ее щеки.
– Я знаю, Бог тебя не оставит, – сказал он.
Пока медсестра готовила Лейло к операции, доктор Уэзеролл объясняла Деборе, что будет происходить. Она восстановит и реконструирует половые губы, малые и большие, использовав собственные ткани женщины. Потом осторожно вскроет шрам, образовавшийся после удаления клитора, в надежде, что там остались нервные окончания. В этом случае Лейло сможет испытать удовольствие от секса. Если же нет, то после операции она, по крайней мере, будет избавлена от множества репродуктивных и других проблем, которые много лет были источником мучительных болей.
– Понимаете, муж Лейло никогда не видел, как ее изуродовали. Женщины довольно часто не позволяют смотреть туда. Что касается Ясира, то он знает, что сделали с его женой и каков получился результат. Но не видел.
– Вы считаете, что так часто бывает?
– Очень. Зачастую женщин стыдят, и одновременно они стыдятся сами. Стыдят обычно те представители их культуры, которые говорят об обязательности обрезания. Затем они начинают стыдиться.
– Своего тела?
– Да.
– Даже несмотря на то, что ни в чем не виноваты? Не думаю, что кто-то из них сознательно выбирал обрезание.
– Это не имеет отношения к выбору. Дело в сравнении, и сравнение начинается, когда они наконец видят, как выглядит неизуродованная женщина.
После регулярного утреннего совещания группы Марк Финни поднялся в «Орбиту» под предлогом позднего завтрака. Он знал, что ему поверят, поскольку сотрудники знали об инвалидности Лилибет и о том, как часто ее состояние заставляет его менять график, в том числе пропускать завтрак. Поэтому когда он сказал: «Вы знаете, где меня найти, Джейд», та оторвала взгляд от компьютера и сочувственно кивнула.