– Мы не будем обсуждать охранные ордера!
– Почему? Послушайте, Завади. Пожалуйста. Я читала эту историю и в солидных газетах, и в таблоидах. Видела в телевизионных новостях. Везде все одинаково. Не думаете ли вы, что это может означать…
– Это значит, что ребенок в опасности. Это значит, что ее родители скажут все что угодно, чтобы ее вернуть. И в чем бы они ни клялись, убеждая всех и каждого, что никогда не планировали причинить вред своему ребенку, это ничего не значит, потому что это не помешает им сделать ей обрезание после ее возвращения домой, если таков был их план. Они прекрасно знают, что потом девочка не сдаст их копам. Потому что в противном случае они окажутся в тюрьме – и что тогда будет с Болу? Я вам скажу, что с ней будет: ей прямая дорога в приют. – Завади с презрением посмотрела на Дебору. Она складывала настольные игры Неда на полку рядом с плоским телевизором на кухне. Потом перенесла вес на пятки и прибавила: – Вы знаете, что такое обрезание, так?
– Вы знаете, что я знаю.
– Это хорошо. Превосходно. Но с вами этого не делали, и поэтому у вас нет права говорить, что кому-то – особенно ребенку – не грозит опасность. В этом смысле вы с Нариссой одинаковы. Вы получите свою книгу, она – свой фильм.
– Вы хотите сказать, что мне это безразлично? И Нариссе тоже? Что мы просто используем вас, «Дом орхидей» и девочек? – Дебора почувствовала, что краснеет. – Мы не стали бы заниматься проектом, если б не хотели спасти этих девочек.
Завади встала с колен, подняв лежавшие рядом с кофейным столиком приставку, гоночную машину с пультом управления и один футбольный мяч.
– Ваши переживания – ваши и Нариссы – связаны с вашими проектами, и не думайте, что я этого не знаю. И я понимаю, как эта часть истории с женским обрезанием – Болу и ее родители – станет красивым драматическим поворотом сюжета, над которым вы обе работаете. Вот о чем идет речь. Вы пытаетесь заставить меня принять такое решение, чтобы у вашей истории был счастливый конец.
– Все это неправда, – сказала Дебора. – Вы везде видите врагов.
– И, черт возьми, у меня есть на то веская причина.
– Завади, пожалуйста. Я вам не враг. И вы не можете вести эту войну в одиночку. Вы должны это знать; так почему же отвергаете все, что может положить этому конец?
– Потому что когда девочка приходит в «Дом орхидей», я обязана ей помочь. А это значит, что, прежде чем отправить ее домой, я должна убедиться, что ей ничего не угрожает. Родители Болу меня не убедили, и пока они этого не сделают, они ее не увидят.
– Если вас арестуют за похищение ребенка, за незаконное лишение свободы – неважно, как это будет называться, – что тогда будет? Что станет с «Домом орхидей» без вас?
– Я рассчитываю, что мой адвокат задаст этот вопрос суду, прежде чем меня отправят за решетку. А теперь, – она окинула взглядом гостиную и, похоже, осталась довольна, – мне пора в Тринити-Грин. Меня ждет работа, и, как вы только что сказали, я единственный человек в «Доме орхидей», который может с ней справиться.
Предположения Монифы основывались на том, что случилось, когда ее задержали в клинике на Хай-стрит. С ней говорили полицейские. Задавали вопросы. Она отвечала. И сумела не раскрыть настоящую причину, почему она заплатила клинике триста фунтов, которые хотела вернуть и поэтому пришла туда. Монифа сказала копам, что это аванс за «женскую» процедуру, которую она хотела выполнить, но потом передумала, поскольку муж сказал, что они не могут себе этого позволить, а если б даже у них были деньги, он любит ее тело таким, какое оно есть. Полицейские поверили. В клинике не обнаружилось ничего, что позволяло бы заподозрить ее во лжи. Поэтому они ее отпустили, и она не сомневалась, что потом они отпустили и Эстер Ланж. Таким образом, сегодня Монифа планировала вернуться туда еще раз, чтобы забрать триста фунтов. С собой она взяла Симисолу.
Несмотря на слова черного детектива, сказанные вчера вечером, – что клиника закрылась и что Эстер Ланж / Мёрси Харт, счастливо избежавшая опасности, вряд ли откроет ее на том же месте, – Монифа была полна решимости исполнить задуманное, потому что не могла позволить себе поверить, что черный детектив говорит правду. Узнав от Тани о приходе женщины, с которой договаривался Абео, она поняла, что дело не терпит отлагательств.
Когда Монифа вернулась домой после разговора с детективом, Абео и Тани были в гостиной. Абео тут же вскочил и загородил ей дорогу.
– Ты принесла в семью еще больше проблем. Что он хотел?
– Оставь ее в покое, Па, – сказал Тани.
– Это наше дело, и тебя оно не касается.
– Да? – усмехнулся Тани. – Ты так думаешь? Я был здесь. А ты не знал, правда?
– Ты был здесь. Ты был там. Как мне это понимать?
– Я был здесь, когда ты привел к нам в дом эту чертову знахарку. Вы думали, что вы одни. Думали, что договоритесь сделать обрезание Сими и никто ничего не узнает. Но так не будет, потому что я все слышал и не позволю, чтобы эта корова прикоснулась к Сими. – Он повернулся к Монифе. – Ты рассказала копу, да? О ней? О знахарке?
Монифа отвела взгляд.
– Коп сам пришел сюда, чтобы с тобой поговорить, а ты не рассказала ему, что происходит? – крикнул Тани. – Что с тобой? Почему ты не сказала…
– Потому что она знает, что должно быть сделано, – перебил его Абео.
– Ничего не должно быть сделано! А если я увижу эту знахарку еще раз, то сам с ней разберусь.
– Ты не посмеешь.
– Даже не надейся.
Теперь, приехав на Кингсленд-Хай-стрит с Симисолой, Монифа нажимала кнопку звонка на двери клиники. И молилась, чтобы кто-нибудь открыл дверь. В этой ситуации ей очень нужны три сотни фунтов.
– Мадам? Мадам?
Монифа оглянулась. В дверях «Вкуса Теннесси» стоял мужчина в белом заляпанном фартуке. Он показывал на здание, перед которым она стояла.
– Они съехали. После того как приходили копы, они и съехали. Никто не вернулся, только грузчики. И еще двое копов. Больше никого… С вами всё в порядке? Что-то вид у вас неважный. Хотите, чтобы я кому-нибудь позвонил?
Монифа покачала головой.
– Все хорошо. У нас все хорошо. – Ложь, которую она повторяла себе столько лет.
Женщина задумалась, что делать дальше, но ничего в голову не приходило. Все, что у нее было, это два телефонных номера. Один принадлежал Эстер Ланж, или как там ее звали на самом деле, хотя это не имело значения, потому что она не отвечала на звонки Монифы. Второй принадлежал черному детективу.
Вернувшись в Новый Скотленд-Ярд, Барбара Хейверс обнаружила на своем столе пакет, в который обычно складывают покупки. Она нахмурилась, но не стала открывать прикрепленную к пакету записку, а извлекла содержимое из сумки. Ей подарили набор карандашей для рисования, ластик, маленький блокнот, блокнот среднего размера и линейку. Глядя на все это, Барбара поняла, что не обязательно открывать записку, чтобы узнать имя щедрого дарителя, но все равно прочла ее. «Я подумала, что у тебя не будет времени» – вот что было написано на листке настольного календаря под названием «Мудрые мысли». Под соответствующей мыслью – «Пусть глаза будут зеркалом вашей души» – она, как и ожидала, увидела подпись: букву «Д» с залихватским росчерком.
Барбара вздохнула. Суббота неумолимо приближалась. Ди не ждала от нее особых успехов на ниве рисунка, но хотела видеть ее на занятии, где обе они будут слоняться вокруг статуи Питера Пэна и предположительно встретят мужчину своей мечты.
– Чтоб тебя, – пробормотала Барбара, сложила все назад в пакет и сунула его в ящик письменного стола, твердо намеренная забыть о нем, после чего придется несколько дней избегать Доротеи.
Линли она нашла сидящим за круглым столом в углу его временного кабинета. Они с Нкатой изучали десяток фотографий, выложенных двумя аккуратными рядами. Сбоку лежала невысокая стопка других снимков.
– Карвер признался, более или менее, – сказала Барбара.
Нката поднял голову и посмотрел на нее.
– Ты сказала ему о Рози?
– Сказала. И либо он подвизается на сцене, как Гамлет в свободное время, либо понятия не имел, что она залетела.
– Мы точно знаем, что они были любовниками? – спросил Линли, откладывая увеличительное стекло, через которое рассматривал детали снимка в своей руке.
– Как я сказала Уинни, он признаёт, что спал с ней. Но утверждает, что она за ним гонялась. На самом деле он не хотел – по его утверждению, – но она не отставала, и в конечном итоге он больше не смог сопротивляться. Говорит, она сказала, что предохраняется. Говорит, что сказал ей, что любит только Тео, но она ответила, что ей все равно и она с готовностью притворится Тео, если ему нужно. В любом случае он, кажется, считает, что это ловушка.
– У меня сложилось впечатление, что Рози смотрит на это иначе, – сказал Нката.
– Как ты думаешь, Уинни, Рози способна ударить сестру по голове?
– Трудно сказать.
– Возьми стул, Барбара. – Линли подвинул шесть фотографий так, чтобы она могла их видеть.
– Кадры с камер видеонаблюдения? – спросила она и села. Затем взглянула на снимки. – Это же мусор. Что они там снимают? Один пиксель на дюйм? Я с трудом различаю метки времени.
– Это лучшее, что нам пока удалось извлечь, – объяснил Линли.
– Оборудование древнее, вот в чем дело, – прибавил Нката.
– Вот что привлекло внимание Уинстона, – сказал Линли. – Надо признать, что эта часть уравнения в данный момент выглядит безнадежной.
– Тогда что?.. – Барбара принялась рассматривать снимки. На четырех были запечатлены люди, входившие в здание одни – вполне логично предположить, что убийца был один; а на двух других – женщина, которая подошла к двери, чтобы поговорить с человеком, звонившим в ее квартиру. В обоих случаях одна и та же женщина. – Это… Вы хотите сказать, что женщина у дверей – Тео?