– Это называется охранный ордер, – объяснил он Монифе. – Чтобы обеспечить безопасность Сими. Он уже заполнен, но ты должна добавить информацию о том, что здесь происходит. Ты должна написать, что папа собирается увезти ее в Нигерию, чтобы ей там сделали обрезание. И подписаться. Если ты это сделаешь, мы добьемся срочного ордера, и отец об этом даже не узнает. То есть нам не нужно будет ждать, пока документы пройдут через всю бюрократическую систему. Это будет сделано быстро, прямо сегодня, а слушания состоятся позже.
– Слушания? С судьей? С присяжными? Я не могу…
– Нет, можешь. Особенно если хочешь снова увидеть Сими. Я не шучу. Потому что если ты не заполнишь те разделы ордера, которые я оставил пустыми, я ее не верну. Ты должна написать все. В том числе про знахарку из Лондона. Должна объяснить, как отец хочет увезти Сими в Нигерию, как хотел сделать ей обрезание здесь, как собирается договориться о ее замужестве, и все остальное.
Тани достал шариковую ручку из заднего кармана джинсов, положил документы перед Монифой и вложил ей в пальцы ручку.
– Заполнив все это, уходи от него. Пожалуйста. Ты должна, мама.
Монифа склонила голову. Буквы расплывались у нее перед глазами. Она пыталась. У нее не вышло. А от этого будет только хуже. Она это знала, потому что знала своего мужа. Он ей этого не простит. Монифа выронила ручку.
– Мама, посмотри, что он наделал, – тихим голосом сказал Тани. – Пожалуйста. Подумай о том, на что он способен. Этот… этот ордер. Он может защитить от него Сими, но не прямо сейчас – сначала ты должна заполнить свою часть.
Он снова взял шариковую ручку и вложил ее в пальцы матери. Затем подвинул ее руку к разделу, который предстояло заполнить. Монифа начала писать.
Монифа написала обо всем, потому что знала: Тани прав. Даже если это означает, что она не сможет обеспечить чистоту Симисолы – так, как планировала, – все равно ей нельзя рисковать и позволять Абео увезти дочь.
Закончив писать, она положила ручку рядом с документами.
– Мама, я вот что хочу тебе сказать. Существуют специальные места для женщин, с которыми мужья обращаются так же, как он с тобой. Ты не должна здесь оставаться. И ты не можешь здесь оставаться после того, как я подам эти документы. Ты должна это понимать. Скажи мне, что понимаешь.
Но Монифа не могла произнести ни слова. Ее сердце разрывалось на части. Да, тело ее болело, но психическая травма проникает гораздо глубже и никогда не проходит.
Тани уже собирал бумаги, когда дверь в квартиру открылась. Час был неурочный, и они должны были быть в безопасности. Но Абео, по всей видимости, не закончил с Монифой.
Он перевел взгляд с Монифы на Тани, увидел документы в руках сына. Тремя стремительными шагами пересек комнату и, прежде чем Тани успел спрятать ордер в рюкзак, выхватил его. Ему хватило одного взгляда на жирный заголовок первой страницы: «Заявка на охранный ордер касательно калечащих операций на женских половых органах». Увидев это, Абео разорвал документы на куски, швырнул их в Тани, а затем бросился на сына. Тани был на несколько дюймов выше и обладал недюжинной силой, доставшейся ему в наследство от семьи Монифы, но Абео своей стремительной атакой повалил его на пол и уселся на нем верхом.
– Ты у меня получишь! – крикнул он, занес кулак и обрушил его на лицо Тани. Потом еще и еще, выкрикивая при каждом ударе: – Бунтуй. Не слушайся. Не уважай власть отца.
– Прекрати! – крикнула Монифа.
Тани пытался освободиться, но не мог. Он хотел сбросить с себя отца, но Абео прижал его руки коленями и уселся ему на грудь, всем своим весом придавив Тани к полу. Приподнял голову сына, потом резко опустил.
– Ты ходил на рынок, – рычал Абео. – Ходил в «Кхоса». Распространял ложь. Позорил меня. Позорил нашу семью.
– Мы…
– Я тебя проучу. – Удары посыпались на скулы, уши, глаза, рот и шею Тани.
– Перестань! – Монифа поднялась и поковыляла на кухню. Там должно что-то найтись…
– Долбаный сын шлюхи, – рычал Абео. – На этот раз я…
Монифа схватила первое, что попалось под руку, – утюг, которым она послушно гладила рубашки Абео и вещи его второй семьи. И пошла с ним туда, где Абео сидел верхом на ее сыне. Крови было столько, что, казалось, Тани умрет.
– Не смей! – закричала она, и этот крик как будто высвободил силу, о которой Монифа даже не подозревала. Она с размаху обрушила утюг на лоб Абео.
У Деборы не было никаких дел в «Доме орхидей», поэтому, пересекая лужайку в направлении старой часовни, она придумала предлог. Она пришла для того, чтобы девочки, которых она фотографировала, выбрали, какой из их портретов она им подарит в благодарность за позирование. Но сначала нужно поговорить с Нариссой. Дебора надеялась найти ее в «Доме орхидей».
Когда утром Дебора спустилась в кухню своего дома на Чейн-роу, первое, что она увидела, был заголовок на первой странице «Сорс»: «ВОЗВРАЩЕНА!» Таблоид держал в руках один из гостей утренней программы Би-би-си. Отец смотрел передачу и, увидев, как она спускается по ступенькам с канталупой в одной руке и мускатной дыней в другой, сказал:
– Они вернули ее домой, ту маленькую девочку.
Объяснение было лишним, потому что следующий таблоид с заголовком «ПРОПАВШАЯ ДОЧЬ ВОЗВРАЩАЕТСЯ!» объяснял, кто был возвращен и кому. Болу и ее родители, счастливо улыбаясь, стояли на крыльце своего дома, Чарльз Акин пожимал руку одному из полицейских, которые привезли девочку домой.
Гости передачи обсуждали длину колонок в дневных газетах, посвященных этой истории. Длина впечатляла, как выяснила Дебора. Еще она поняла, что сюжет статей в разных газетах один и тот же, но подход может быть диаметрально противоположным: одни статьи были бесстрастными, ориентируясь на факты, другие – сенсационными. Вероятно, журналисты воспользовались словарем для поиска самых эмоционально заряженных глаголов и деепричастий.
Отец положил дыни на разделочную доску и взял нож.
– Похоже, самое лучшее случилось в конце дня, – сказал он и кивком указал на телевизор.
– Что ты имеешь в виду?
– Вчера арестовали ту женщину. – Он снова кивком указал на телевизор.
– Кого? Кого арестовали?
– Ту, которая давала интервью и говорила, что не отдаст девочку, пока родители не сделают то, чего она хочет.
– Завади? Но она действовала в интересах Болу. Единственное, чего она хотела, – встретиться с родителями в присутствии социального работника. Это они отказались.
– Знаешь, я бы сказал, что ей чертовски повезло. Родители заявили, что не будут предъявлять обвинение. Сказали, что знают, чем занимается Завади, и на сто процентов ее поддерживают. Сказали, что понимают, какой опасности подвергаются девочки. Они не знают, почему Болу туда пришла…
– В «Дом орхидей»?
– …но когда она отдохнет и будет чувствовать себя в безопасности, они с ней все обсудят. Похоже, счастливый конец.
Однако Деборе не давала покоя еще одна мысль: что с Нариссой? Дебора предположила, что та перевезла девочку в дом ее спонсора из группы поддержки, но либо Болу кто-то увидел по дороге, либо ее никуда не перевозили. Поэтому Дебора первым делом направилась в подвал часовни. Оттуда доносился голос Завади. Дебора подошла к двери кабинета и прислушалась.
– Я провела ночь в камере! – с жаром восклицала Завади. – Вы представляете, каково это? А Неду пришлось ночевать у отца. Он три года не видел этого мерзавца.
– Я пыталась вам объяснить. – К облегчению Деборы, это был голос Нариссы. – Полиция уже один раз приходила, когда она взяла в саду этого котенка. Просто чудо, что они ее не нашли. Но мои родители были недовольны, особенно отец, и мне нужно было ее увезти. Я позвонила Виктории – моему спонсору из группы поддержки, – но она не смогла ее взять. Я уже просила Дебору…
– Мы не отдаем девочек белым людям! Разве ты этого не знаешь?
– …но она сказала, что Болу не будет у нее в безопасности, потому что ее отец следит за этой историей и считает, что родители правы. Так что после отказа Виктории я оставила ее у себя. Мои родители это обнаружили, и отец позвонил в полицию.
– И теперь мы видим, что из этого вышло, правда? Она дома. И все, что с ней случится, будет на вашей совести.
– Родители не тронут Болу. Она была на первых страницах всех газет – кто после этого согласится на такой риск, чтобы что-то с ней делать?
– Я не об этом. После того как девочку вернули, репутация «Дома орхидей» уничтожена. Кто мне после этого поверит?
– Я не хотела, чтобы это случилось, но я пыталась вам объяснить, что происходит и как опасно привозить ее ко мне. Но вы сказали, что других мест у вас нет…
– Как вы думаете, кто после этого захочет спрятать у себя девочку, которой грозит опасность? Теперь всем ясно, что должны делать родители, чтобы вернуть ребенка, – продержаться достаточно долго, чтобы завоевать симпатии публики. Они просто ждут, пока давление усилится и кто-то – вроде вас, Нарисса, – скажет копам, где прячут ребенка. Вот чего вы добились: уничтожили репутацию «Дома орхидей». И подвергли опасности сотни – а может, тысячи – девочек.
– Тогда я выступлю с заявлением, – сказала Нарисса. – Скажу, что Болу была у меня. Что это я уговорила вас спрятать девочку, поскольку поверила, что ей сделают обрезание.
– И какой от этого прок? Она пришла в «Дом орхидей». Она исчезла из «Дома орхидей». Я – лицо «Дома орхидей», и это я давала интервью. И где теперь «Дом орхидей»? Мы кричали «волки», когда никаких волков не было. Что теперь будет делать девочка, которая подозревает, что ей грозит какая-то опасность? Куда она пойдет, когда репутация «Дома орхидей» так запятнана?
– Тогда позвольте мне взять у вас интервью для фильма, – сказала Нарисса после короткой паузы. – При правильном подходе к делу, Завади, вы можете выйти из всего этого героиней.
– Ну конечно. Дело, как обычно, в вашем фильме. Все ради вашего фильма. Я в этом не участвую.