– Отец ее искалечил бы. Как искалечили меня. Он причинил бы ей вред. Но для него это не имело значения. То… что я пыталась сделать… защитило бы ее. Все было бы сделано как надо, и она ничего не почувствовала бы. А потом быстро поправилась. Но Абео не соглашался, потому что это слишком дорого и это нарушало его планы. Два раза у него ничего не вышло. И он не позволит, чтобы это произошло в третий раз. Он увезет ее в Нигерию, как только найдет.
– У него есть паспорт? А у Симисолы? – спросил Нката и в ответ на ее кивок прибавил: – Вы идете со мной.
– Пожалуйста. Нет. Я не могу. Я должна его остановить.
– Вы не сможете.
– Я должна.
– Кажется, вы не понимаете, что здесь происходит, – сказал Нката. – Вы добровольно идете со мной, миссис Банколе, или я вас арестую. Выбор за вами.
Барбара Хейверс позвонила доктору Филиппе Уэзеролл заранее, поскольку не было смысла ехать на Собачий остров из Вестминстера, если хирурга там нет. Но доктор сказала, что будет на месте весь день и готова встретиться с сержантом Хейверс в перерыве между операциями. График у нее довольно плотный, так что много времени уделить она не сможет.
– О чем будет разговор? – спросила она.
– Об умершей женщине по имени Тео Бонтемпи.
– Подробности расскажу при встрече.
Пробравшись через центр Лондона, Барбара проехала вдоль реки в окрестностях Лаймхауса и свернула на Вестферри-роуд, главную дорогу к западной части Собачьего острова. Барбара никогда не была в этом районе, и после Вестферри-роуд ей пришлось воспользоваться GPS на своем мобильном телефоне. Навигатор привел к Миллуолл-Иннер-док, где сержант оставила машину и пешком пошла к Иннер-Харбор-сквер. Там, над закусочной под названием «Хлеб насущный», предлагающей сэндвичи навынос, она и найдет клинику доктора Уэзеролл.
«Как удачно», – подумала Барбара, заскочив в закусочную и купив сэндвич из ржаного хлеба с креветками и салатом, пакетик картошки, жаренной с солью и уксусом, а также порцию сладкого крема и черносмородинного джема. На площади она быстро расправилась с сэндвичем, картошкой и соусами, умудрившись уронить салат себе на футболку. Увидев нанесенный себе ущерб, выругалась и с помощью бумажной салфетки превратила каплю в очень большое и – как она надеялась – довольно художественное пятно. Потом заела все это сладким кремом и удовлетворенно вздохнула.
Подкрепившись, Барбара отправилась на встречу с доктором Уэзеролл. У хирурга как раз была пауза – одна пациентка уходила, а другая заполняла какую-то анкету, напечатанную мелким шрифтом и прикрепленную зажимом к планшету для бумаг. Женщину, провожавшую пациентку, Барбара поначалу приняла за помощницу, но та спросила ее:
– Должно быть, вы сержант Хейверс?
Барбара кивнула, и женщина представилась:
– Я доктор Уэзеролл. Проходите. – Она махнула рукой в сторону двери, из которой вышла, и обратилась к женщине с планшетом: – Фаузия, постучите в дверь, когда закончите.
Барбара вышла вслед за ней в узкий коридор с тремя дверьми. Одна из них вела в кабинет доктора Уэзеролл, куда они и направились. Вид и у врача, и у кабинета был деловой: дипломы на стенах и несколько безобидных картинок, которые можно найти в интернете, а сама врач была одета в черную блузку без рукавов и черные льняные брюки – вероятно, на выбор материала повлияла жара. Черные с проседью волосы женщины были подвязаны шарфом. Руки загорелые, с красивыми рельефными мышцами. «Вероятно, результат регулярных и довольно интенсивных занятий, – подумала Барбара. – Наверное, и за диетой следит». Подумав об этом, Хейверс едва не поддалась чувству вины из-за жареной картошки и сладкого крема, но быстро справилась с собой. Как всегда.
Доктор Уэзеролл не села за свой стол, а выбрала один из стульев, стоявших перед ним, и предложила гостье другой. Барбара рассказала ей о смерти Тео Бонтемпи, но без подробностей, только о коме и госпитализации, и сообщила о том, что полиция ведет расследование и что у них есть ежедневник жертвы.
– На двадцать четвертое июля у Тео был записан «осмотр», но это нам ничего не говорило. Однако когда мы наконец нашли ее телефон и ознакомились с его содержимым, то увидели, что она искала адрес вашей клиники с помощью GPS. Она была жертвой женского обрезания, а ее муж – точнее, почти бывший муж – говорит, что постоянно говорил ей о возможности восстановительной хирургии. По всей видимости, именно этим вы здесь и занимаетесь.
– Совершенно верно, – подтвердила доктор Уэзеролл.
– Вы ее осматривали?
– Да. Это первый этап.
– Значит, вы ее помните?
– Вспомнила, но не сразу. После вашего звонка просмотрела записи. Каждую неделю ко мне приходит довольно много женщин, и я почти всегда помню их имена, но не подробности визита.
– Насколько я понимаю, вы ведете карточки пациентов.
– Да. Для всех.
– Значит, у вас есть и карточка Тео Бонтемпи? Могу я получить копию?
Доктор Уэзеролл сцепила пальцы и принялась разглядывать их, словно обдумывала просьбу.
– Не вижу причин для отказа, – после короткой паузы ответила она. – Но я бы хотела спросить… Если Тео Бонтемпи умерла, а вы из столичной полиции и если, как вы сказали по телефону, ведется расследование… а буквы DS перед вашей фамилией означают, что вы детектив?..
– Верно… Ее убили.
Доктор Уэзеролл вздохнула.
– Мне жаль это слышать. Как… Неважно, вы все равно мне не скажете. – Она встала, села за свой стол и что-то набрала на клавиатуре компьютера. – Это займет несколько минут. Принтер… – Она указала на дверь, объясняя, что принтер находится в другом помещении. – Вам принести все прямо сейчас?
Барбара ответила, что заберет распечатки на обратном пути, и спросила, каким был результат осмотра Тео.
Доктор Уэзеролл посмотрела на экран компьютера и стала читать, словно проверяя, что все правильно помнит.
– Судя по моим записям, она была подходящим кандидатом на восстановительную хирургию. Ее здорово изуродовали в детстве, и хотя в подростковом возрасте пытались что-то подправить, у нее осталось много рубцовой ткани. Ее – рубцовую ткань – требовалось удалить, прежде чем делать что-то еще. Это самая легкая часть процедуры. Но с неопределенным результатом.
– Почему?
– В файле, который я для вас распечатала, есть фотографии. Вы увидите, до какой степени ее изуродовали. При таких сильных повреждениях главный вопрос – остались ли под рубцовой тканью нервные окончания. Если да, я могу восстановить клитор.
– А если окончаний не осталось?
– Это не делает операцию более сложной. Но изменяет результат. В данной ситуации я могу восстановить тело женщины, но не могу вернуть ей удовольствие от секса – только избавить от боли.
– Зачем женщина будет настаивать на реконструкции, если у нее удалены и нервы?
Доктор Уэзеролл отодвинулась от стола и положила руки на подлокотники рабочего кресла.
– По нескольким причинам. Во-первых, это нормально – по крайней мере, некое приближение к нормальности. Во-вторых, избавление от инфекций и, как я уже сказала, от боли во время соития. Но женщина не сможет испытать оргазм. То есть удовольствие она получит только от физической близости с половым партнером.
– А как обстояли дела у Тео?
Доктор Уэзеролл указала на экран компьютера.
– Вы увидите это в моих записях. Осмотрев ее, я сделала вывод о возможности реконструкции. Но в ее случае, как и во всех остальных, надежду на восстановление чувствительности я могу дать только после удаления рубцовой ткани.
– Вы все это ей объяснили?
– Да, конечно. Как всегда после осмотра.
– И что она решила?
– Что касается восстановительной хирургии, у меня записано, что ей нужно время на размышления.
– В файле это есть, да?
– Конечно. Но я не записала все остальное, что обычно говорю пациенткам: если она решится на операцию, ей нужно найти кого-то, кто будет ее сопровождать. И пусть позвонит, если решится.
– Она позвонила?
– Не сразу. Я решила, что она передумала, такое часто бывает. Иногда все разумные доводы побеждает страх. Иногда о намерении жены узнает муж и запрещает ей операцию, опасаясь, что результатом станут супружеские измены. А иногда вмешивается отец. Или даже мать.
– А иногда они умирают.
– Я не потеряла ни одного пациента, сержант.
– Извините. Я имела в виду Тео Бонтемпи, которая умерла раньше, чем успела что-то предпринять.
– Когда она умерла?
Барбара назвала число – 31 июля – и сочла возможным сообщить некоторые подробности.
– Ее ударили по голове. Она впала в кому и так из нее и не вышла.
– Думаете, кто-то, кто не хотел, чтобы она делала операцию, кто-то, кому она рассказала, кто-то… не знаю… кто не мог пережить, что она может стать нормальной?
– В данный момент мы изучаем все возможные варианты, – сказала Барбара. – Тео не намекала, кто мог бы сопровождать ее, согласись она на операцию?
– Нет. Но тут нет ничего необычного. Она просто пришла на осмотр.
– Думаете, она могла кому-то рассказать о визите к вам? Она кого-нибудь упоминала?
– Не помню, чтобы она мне говорила об этом. Возможно, держала свой визит в тайне. Такое часто бывает.
– Почему?
– Представьте, что чувствуют эти женщины. Почти все они замужем. И обращаются ко мне потому, что слышали, чем я занимаюсь. Они приходят сюда в надежде, что их семейная жизнь станет счастливее.
– Мне это кажется естественным.
– Конечно. Но подумайте, что происходит у них в душе. Сначала они лелеют надежду, а после осмотра узнают, что я могу восстановить их тело, избавить от боли, хронических инфекций и других проблем, но больше ничего не гарантирую. Возможно, мне не удастся восстановить их чувствительность.
– И все-таки я не понимаю, почему они не хотят ничего рассказывать мужьям или партнерам.
– Думаю, одно дело – лелеять надежду, а потом переживать крушение этой надежды в одиночестве, и совсем другое – поделиться этой надеждой с партнером, а потом мириться с его разочарованием.