Лифт двинулся вниз плавно, почти беззвучно. Эта конструкция раза в полтора-два старше меня – и ничего, работает.
Как я выяснил, моду идти в народ другим путем ввели тут после Хрущева. Нужда заставила. Кремлевские старцы еще не были старцами, зато их законные подруги годились лишь для музея. Клуб первых мужей СССР нашел лазейку: сквозь сверхтайные ходы, припасенные на случай ядерной атаки. Игра в Гарун-аль-Раши-да раньше других надоела Брежневу, а самым частым ходоком до последнего оставался товарищ Пельше Арвид Янович. Он же был в Политбюро главным «ястребом», выступая против замирения со Штатами. В случае разрядки уровень атомной секретности был бы понижен и могла всплыть правда о его небоевых походах на сторону. В день, когда Брежнев и Картер все же объявили детант, Арвид Янович не стал здороваться с Леонидом Ильичем, вышел из Политбюро и через три шага демонстративно умер. В Риге некоторые историки до сих пор считают, что Арвид Янович был скрытым латышским патриотом, бросившим вызов советской империи.
Российская историография казуса этого, конечно, не подтверждает. В учебниках сказано, будто Пельше отбросил коньки только через год после Брежнева… Хотя и про этот лифт ни в одном учебнике не написано. Мы по-прежнему – самая неизученная страна в мире. После Северной Кореи, разумеется.
Я спустился в подвал, откуда по боковой лестнице перешел на нулевой уровень гаража. Там меня ждал черный «мерин» класса «S» с водителем и охранниками – двумя крепко сбитыми приземистыми бульдогами под пятьдесят.
– Вы поели, господа? – спросил я, подойдя к машине. – Или, может, прихватить вам что-нибудь из нашей столовой?
Фраза моя была почти ритуальной. Не было еще случая, когда моя охрана забыла своевременно подкрепиться.
– Да нет, спасибо, Иван Николаевич, мы обедали, – отозвался ближайший из моих бульдогов. – Сосисок навернули по две порции.
– С кетчупом, – добавил второй бульдог. – Самое то.
Мне открыли дверцу, и я влез на заднее сиденье. В моделях «S» много всяких полезных технических примочек, но салон тесноват.
– Сейчас в Хоромный? – Шофер повернулся ко мне. Я кивнул. Шофер у меня по паспорту Санин, а охранники – Гришин
и Борин. Такие короткие фамилии, по словам старика Серебряного, при коммунистах доставались лучшим евреям-эстрадникам – всем этим Боруховичам, Файнциммерам, Вайнштокам – по блату и за бабки. А в гэбэшной «девятке» те же фамилии давали даром, вместе с пайком и кобурой. Охране нельзя быть длиннее двух слогов. Мало ли что? Пока объект орет «Нечипоренко!», его сто раз успеют подстрелить.
Мы тронулись. В подземных лабиринтах Санин ориентировался лучше всех. Зная конечный пункт, водитель находил наивыгоднейший путь наверх. Вот и теперь мы вынырнули на Ильинке, чтобы по Большому Черкасскому двинуть к Сретенке. Оттуда до Садового рукой подать.
Чего Санин не умел, так это рассасывать пробки. Мигалку включать я не велел, и на внутренней стороне кольца мы потеряли четверть часа. В подземке вся дорога заняла бы минут двенадцать. Когда обстоятельства позволяли, мы с Гришиным и Бориным не гнушались метро: польза важнее понтов. Но в Хоромный являться пешком нельзя из соображений тактики. «Мерин» для местных – вроде как правильная тотемная раскраска для индейца с понятием. Приедешь на «ниссане» или «тойоте» – никакое знание пароля не прокатит.
– Ждите меня здесь, – скомандовал я охране, как только машина въехала в Хоромный тупик и притормозила на стоянке у магазина Синькова. – По сторонам поглядывать, но внутрь не соваться.
Хотя лицо мое было заранее укрыто темными «хамелеонами», перед дверью я все-таки не выдержал – украдкой огляделся по сторонам.
Сделал я это инстинктивно, браня себя за пережитки совковой морали. Грешен, я не научился заходить в такие заведения с бывалой улыбкой и гордо поднятой головой. «Резиновая Зина», где мы обычно устраивали свидания с тремя иксами, считалась самым навороченным секс-шопом в пределах Садового. Олег Синьков, тертый жук, увел брэнд из-под носа у наследников Агнии Барто.
Камера над дверью зыркнула стеклянным глазом в сторону нашего «мерина», потом объектив спикировал на меня. Послышалось комариное жужжание: дресс-контроль пройден, вход свободен.
– Добро пожаловать, – интимным шепотом поприветствовал меня юный дистрибьютор в шапочке-презервативе из прозрачного латекса. – Желаете что-то приобрести для себя? Для подруги? Для друга?
Он гостеприимно повел рукой в сторону прилавков и многоцветных витрин, предлагая на глазок оценить широту и разнообразие выбора всей их дорогостоящей эротоманской дребедени.
– Анальные стимуляторы? – с отрепетированным наслаждением в голосе принялся перечислять он. – Вагинальные шарики? Вакуумные помпы, а? Любриканты? Вибраторы импортные, на пальчиковых батарейках? Вибраторы отечественные, конверсионные, на базе «Т-72»? Афродизиаки? Евродизиаки? Может быть, предпочитаете австралодизиаки? О-о-о-о, я советую вам попробовать…
Парень, черт возьми, был незнакомым. Похоже, Олег успел набрать себе в штат свежее пополнение менеджеров-первертов. А значит, весь пароль придется отбарабанить от и до. Прежний дистрибьютор, по крайней мере, смутно догадывался, кто я, и запускал меня в служебное помещение, не дожидаясь Алиции.
– Куклу! – прервал я этот словесный оргазм. И продолжил вколачивать ему в башку слова пароля, одно за другим: – Для. Очень. Серьезного. Любителя. Расслабиться. Под. Звуки. Танго.
Дистрибьютор-новичок поперхнулся и вылупил на меня зенки. В его черепушке, кажется, началось шевеление немногих извилин.
– Могу вам… э-э… рекомендовать надувную женщину Де-ванс, – забормотал он после долгой паузы, – светлокожую блондинку, изготовленную в Голландии, рост метр пятьдесят. Трехмесячная гарантия… набор запасных комплектующих…
Упс! Он это сказал. Я уж испугался, что у него память отшибло или, того хуже, Синьков забыл ему оставить отзыв.
– Нет, – перешел я к третьей части пароля. – Мне. Нужна. Конкретно. Алиция. Рио. Латинская. Секс-бомба. Ясно?
– Ясно-ясно-ясно… – Дистрибьютор так старательно закивал, что латексный чепчик едва не свалился на прилавок. – Рио, Алиция, латинская, бомба, да, конечно. Пройдите на склад, это вперед и вниз… Я сейчас выключу сигнализацию и пропущу вас…
Он пошарил рукой под прилавком. Пневмопривод с натугой загудел, и на стене разошлись в стороны, открыв проход, две гигантские пластиковые женские груди. Спасибо, что не ноги.
Я вошел в арку, спустился на десяток ступеней, свернул. Здесь.
Все три икса уже ждали меня в трех глубоких креслах. Никакими иксами они, понятно, не были. Им-то паролей не требовалось. Их физиономии, в отличие от моей, в России знала каждая собака.
– Привет честной компании, – поздоровался я, садясь. – Давно хотел спросить: та кукла, Алиция, что, действительно существует?
– Возможно, да, – с задумчивостью ответил Гуру. Глядя поверх меня, он сплетал свою бороду в косичку. Затем расплетал. Опять сплетал. Борода у него была наподобие четок. – Возможно, нет.
– Вроде есть такая, – сказал плюгавый Штепсель и деловито шмыгнул носом. – Мы с моими питерскими здесь на Новый год похожих девок брали. Ну резиновых. Две штуки, по двести пятьдесят баксов. Петросяну чтоб подарить, типа прикол. На, мол, вместо жены. А Ваганыч че-то распсиховался, бочку на нас покатил. Ладно, говорим, не хочешь – не надо. Тады, девчонки, свободны. Надули обеих гелием и отпустили. Жаль, полный улет обломился. Одна-то нормально пошла, а вторая, дрянь, за главную башню страны зацепилась. Каким местом, догадайтесь сами.
– За башню? – Гуру приподнял брови домиком. – Спасскую? Концептуально.
– Останкинскую, – уточнил Штепсель. – За антенну. Вернее, сразу за две, и обе погнула. Да я вам че, не рассказывал? Ну вы помните, наверняка, два дня потом трансляция по Москве никакая не шла. Болтали, типа опять пожар, а это был не пожар, гы-гы…
– Иван Николаевич! – скорбным голосом обратился ко мне третий икс, самый высокий и кудрявый. Его белый пиджак был наиболее блестящ и переливался. – Скажите, Кремль не будет против, если я вон того микроцефала чем-нибудь тяжелым тресну? У меня тогда пять концертов слетело с эфира. И у жены бывшей столько же!
Кудрявчик по прозвищу Павлин держал на себе три четверти нашей гламурной попсы. Штепсель верховодил чуть ли не всем грязным рокопопсом страны. Гуру считался величайшим монстром арт-рока. Втроем они перекрывали процентов девяносто пять нынешнего музыкального рынка. Оставшимися пятью – балалаечниками, бардами и бетховенами – я мог пренебречь. Погоды они не делали.
– Кремль против не будет, – ответил я откровенно. С этими ребятами не стоило церемониться, иначе на шею сядут. – Кремлю вообще наплевать, можете хоть бошки друг другу пооткусывать и в унитазы спустить. Но только через полгода. После выборов.
– Выборы? – Гуру пожал вялыми плечами. Его темно-рыжая кожаная жилетка вздыбилась и опала. – Скука. Очевидность. Прескрипшн.
– Че, без нас не нарисуете? – удивился Штепсель и поскреб всей пятерней в затылке. – Да это же для ваших, екарный бабай, говна-пирога. Туда – плюс, сюда – минус, и все в шоколаде.
– Административный ресурс, – брезгливо поджимая губы, сказал Павлин. – Его имеет в виду этот питекантроп. Мне тоже, Иван Николаевич, не вполне понятно, для чего нам-то надрываться. Сами губернаторы и припишут сколько надо.
– Вы это бросьте! – Я погрозил троице кулаком. – А явка? К чему они припишут, если народ вообще не явится? Я сам не люблю выборов, но раз уж они есть, нельзя их просрать. Поймите, Кремлю не нужны трубадуры. Тем более, из вас агитаторы – как из мякины бритва. Нет, у вас иная задача. Вы создаете настроение, вы песней пробуждаете активность масс. Хоть какую. Плюс, минус, неважно – главное, не нолик… Дошло? Люди должны верить, что весы качаются, что все взаправду, что от них самих зависит, кто победит – фашист-популист или преемник с человеческим лицом.
– Че-то у преемника лицо не фонтан, – объявил, ковыряясь в зубах, Штепсель. – Человеческое, базара нет, но какое-то тупое. Слышь, Николаич, а может, развели вас втемную и он не из Питера?