– Ну конечно же просмотрю, – солгал я, не отводя взгляда. И для достоверности прибавил: – Не обещаю, что в ближайшие дни, но как только буду немного посвободнее, я сразу же… Пароль «кулинариус», латинскими буквами, непременно запомню…
Уже на лестнице я столкнулся с выходящим из лифта Дамаевым.
– Здрасьте, Рашид Харисович! – поприветствовал я врача. – Что говорит медицина? Прогнозы благоприятны? Кремлевская кардиология спасет Виктора Львовича? А то он, честно говоря, выглядит препаршиво, а настроение у него просто как у покойника.
В глубине души я надеялся услышать, что старик плох. Что лучше не докучать ему визитами. Мне не улыбалось навещать его еще раз и по второму кругу вешать себе на уши этот бред. Христианский долг – не супружеский: разок исполнил для порядка, и хорош.
– Все не так фатально, Иван Николаевич, – сообщил врач, пожимая мне руку. – Зря он себя накручивает. Артериальная гипертензия имеется, однако кровоснабжение органов и тканей на уровне. Давление высоковатое, 220 на 100, но я вижу динамику в лучшую сторону. Перспективы криза не просматриваются… В общем, с таким диагнозом люди живут, и неплохо. Я выписал ему альбарел и гипотиазид-М. Теперь главное, чтобы он принимал их вовремя. И чтобы никакого алкоголя, ни грамма, ни-ни. Иначе я ни за что не ручаюсь. Большинство производных оксазолина плохо сочетаются с этанолом, последствия могут быть скверные… Вы случайно в его комнате не видели водку? Из бара я бутылки конфисковал, но боюсь, как бы у него не остались где-то какие-то заначки.
– Никакой водки у него я не видел, – заверил я Дамаева и постарался в его сторону не дышать. – Что вы, Рашид Харисович! Я бы вам сказал, сразу же. Сам понимаю, дело серьезное…
Произнося эти слова, я не испытывал угрызений совести. Сторож ли я Серебряному? Раз он желает пить водку, пусть пьет водку. Думаю, ничего опасного не случится. Да хоть бы и случилось! Если человек собрался умирать, не нам его останавливать. У нас конституционная свобода передвижений – хоть вверх, хоть вниз.
Глава девятаяДушка Адам (Яна)
Целлюлит – весьма серьезная женская проблема. Кто бы спорил? Но гораздо серьезнее и опаснее для женщин, я считаю, болезненный избыток воображения. Косит нас вне зависимости от возраста, и медицина тут бессильна. Между нафантазированным заранее и увиденным затем – пропасть. Маракотова бездна. Даже я, девушка здравая, трезвая, с дипломом юриста и с запасом пессимизма, один раз в сто лет теряю бдительность. Покупаюсь на громкие слова.
После того как Макс-Йозеф гордо сказал про «транспорт», я рассчитывала увидеть на автостоянке сияющий «ягуар». Ладно, пусть даже в меру потертый «БМВ». Старенький «порше». Задрипанный «ауди». Ну хоть что-нибудь на четырех колесах… Но на двух?
– Что это? – спросила я, когда ариец подкатил ко мне нечто узкое, приземистое и светло-серебристое. Да, конечно, новенькое и блестящее, не спорю. Мясорубки тоже бывают новенькими.
– Это «кавасаки», спортивно-туристская модель. – Кунце ласково похлопал по черному седлу. – Объем бензобака – восемнадцать литров, а разгоняться может до двухсот сорока километров в час. Заметный выигрыш сравнительно с автомобилями.
Какой же ариец не любит быстрой езды! Жаль, на такой скорости все мои будущие премиальные перелетят из его карманов в гибдэдэшные. А само японское моточудо мирно сгниет на штрафной стоянке.
– Я что-то не поняла, – мрачным голосом осведомилась я, – мы собрались в ралли участвовать? Если вы любите разгоняться, говорите сразу, я пойду пешком. Кстати, максимальная скорость по городу для этих драндулетов – шестьдесят кэмэ в час.
– Знаю, – кивнул Макс-Йозеф. – Не надо беспокоиться, мы будем стараться соблюдать правила. Мотоциклы очень удобны. На улицах города они имеют большое преимущество в маневренности.
Я и сама знала, что из пробок легче выбраться на двух колесах. Меня насторожило выражение «будем стараться соблюдать правила». Я бы предпочла вариант покороче – «будем соблюдать правила». Хочется верить, что Макса-Йозефа опять подвело знание русского.
– Терпеть не могу мотоциклы, – сварливо заметила я. Со второго взгляда блестящая мясорубка made in Japan не показалось мне такой уж безобразной и неудобной, но отступить мешала женская гордость. – Выходит, мне всю дорогу придется держаться за вас?
– О нет, необязательно. – Кунце помотал головой. – Тут умная конструкция. Видите ручки, по бокам седла? Можете хвататься за них. Но удобнее все-таки за меня. Будьте только осторожны, не держите руки выше моей талии, иначе может случиться авария.
– Почему? – не поняла я.
– Я боюсь щекотки, – сознался Макс-Йозеф. И авансом захихикал.
Пока я привыкала к новому средству передвижения, Кунце успел открыть уродливый ящик, привинченный позади сидений, и вынуть оттуда два круглых космических шлема. Вместо них он закинул в ящик мою сумочку и захлопнул крышку, довольный собой.
– Как будем ехать? – спросил он, вручая мне один из шлемов. На планете Марс шлем смотрелся бы естественно, а вот на
Яне Штейн – наоборот. Это еще одна причина, по которой я холодна к мотоциклам. Если мир спасет красота, почему же мою черепушку спасает такая неуклюжая пластиковая кастрюля? Несправедливость.
– По Шаболовке в сторону Останкино, через центр, и по пути кое-куда заскочим… – Я все вертела шлем в руках, оттягивая неизбежный момент превращения Яны в марсианского головастика. – Короче, сперва по Шаболовке, по Большой Якиманке, дальше покажу… Хотя зачем я это говорю? Разве вы знаете Москву?
– Нет, натюрлих, – жизнерадостно прогудел Макс-Йозеф, уже из-под шлема. – Но это не беда. У меня есть смартофон, я скачал карту с большим разрешением. Разберусь, пока едем. А подробности вы мне объясните по дороге… Сели? Надевайте шлем и в путь.
Круглая кастрюля защелкнулась у меня на голове. Мотор взревел, мотоцикл резко дернулся, и я торопливо ухватилась, конечно, за то, что было под рукой, – за Макса-Йозефа. «И как у меня получится хоть что-то объяснить, при таком тарахтенье и в этой посуде?» – хотела спросить я, но тут над моим ухом раздалось:
– Здесь интерком, в застежке микрофон. Говорите не напрягаясь.
Все у него продумано, все рассчитано, ревниво подумала я. Смотрю я, эти кессельштейнцы не очень-то оторвались от обычных бундес-немцев – точно такие же педанты с многоступенчатыми именами. Пора немножко окоротить герра Кунце.
– Знаете что, Макс-Йозеф, – обратилась я к арийской спине, – раз уж ваш Теофраст-Бомбаст-и-все-такое-прочее сам себя ужал до Парацельса… раз уж мы ездим не на четырех, а на двух колесах… словом, вас я тоже сокращаю до одного. Будем равноправны. Я – просто Яна, вы – просто Макс. Согласны?
Спина передо мною не выразила протеста, а голос в шлеме сказал:
– Согласен. Вам больше нравится Макс, чем Йозеф? Я догадываюсь почему. Мое второе имя вам напоминает про Сталина, так?
– Уж-ж-жасно напоминает! Вам бы еще усы и будете вылитый он, – фыркнула я, хотя и думать не думала ни про какого Сталина.
Йозефа я отбросила ради Макса. Имя это навевало далекие приятные мысли: когда-то я мечтала пройти стажировку на островке дореволюционной русской кухни – в знаменитом французском ресторане «Максим». Чувства мои были так глубоки, что, дважды побывав в Париже по туристической визе, я дважды обходила «Максим» стороной. Нарочно. Мечта должна оставаться мечтою…
На протяжении следующего получаса я не слишком теребила своего рулевого. Только время от времени указывала, где удобней срезать по переулку, где выгодней сбавить ход и где полезней глядеть в оба – чтобы местные умельцы не свинтили колесо на светофоре. До Сущевки мы добрались без происшествий. Когда прямо по курсу замаячила моя родная девятиэтажка, я скомандовала Максу:
– Стоп! Тпру! Хальт! – и велела ему ждать двадцать минут во дворе, пока я буду принимать душ, переодеваться и пудрить носик.
Квартира встретила меня громким обиженным мявом Пульхерии, так что пудрить носик – то бишь заниматься туалетом – сперва пришлось в пользу кисы. Я сменила наполнитель в обоих ее горшках, оба разровняла лопаткой, а заодно уж насыпала ей в миску остатки сухого корма и залила свежей водички на сутки вперед. Рыже-черно-белая скандалистка удовлетворенно муркнула, позволив мне наконец заняться и собой…
– Мы собрались в церковь? – первое, что спросил Макс, увидев на мне строгое темное платье. – На похороны? Я должен надевать вечерний костюм? Но за ним придется ехать в отель.
– Не придется. – Я забросила свою сумку обратно в кофр мотоцикла. – Сойдет и черная куртка, которая на вас. К мужчинам он немного снисходительнее. Главное при нем – во-первых, не курить, и во-вторых, не выражаться. А в-третьих, не ругать прежнюю власть. В смысле советскую. Он не коммунист, вы не думайте. Он сам ее не любит, как покойную жену-стерву. Но запрещает окружающим вспоминать о ней плохо. У него принципы.
Дорога от Сущевки до цели нашей поездки, улицы Ивановской, заняла бы всего десяток минут. Однако нам пришлось сделать приличный крюк, чтобы отовариться в «Перекрестке». Я опять оставила Макса на улице, перед входом в супермаркет, а сама сбегала в отдел круп – наполнить потребительскую корзинку пакетиками каши быстрого употребления: гречневой, овсяной и манной с добавками.
– Только не удивляйтесь и берегите голову, – предупредила я, как только Кунце стреножил механического коника у подъезда пятиэтажной хрущобы. Я опять обменяла шлем на сумочку, а пакет с набором каш временно перепоручила Максу. – Будете слушать меня, все обойдется. Скажу бежать, придется бежать. Дам команду замереть, замрете, как миленький. Адам Васильевич, он дядька замечательный. В целом. Тем более, с возрастом экстрима стало гораздо меньше. Уж года три он дробовика в руки не берет…
Домофон на исцарапанной двери подъезда, по обыкновению, оказался неисправен – точнее, выдран с корнем. Набор запахов на лестнице и букв на стенах был всегдашним. Сроду не могла понять, отчего мужской орган из трех букв и женск